Сахарову — 100 лет!

Что думают представители разных наук об идеях выдающегося физика и правозащитника? Когда произошло их знакомство с именем Андрея Дмитриевича? Менялось ли их отношение к опальному академику, затем народному депутату СССР? Какие идеи Сахарова, на их взгляд, сохраняют важность и актуальность?

Михаил Данилов, физик, академик РАН:

Я не был лично знаком с А. Д. Сахаровым до его возвращения из ссылки. Но я всегда восхищался его вкладом в науку — особенно формулировкой трех принципов, выполнение которых необходимо для возникновения барионной асимметрии Вселенной (мы очень часто цитируем эту работу), — громадным вкладом в обороноспособность нашей страны и гражданским мужеством.

После его возвращения из ссылки мне посчастливилось несколько раз пообщаться с ним на конференциях. Сразу чувствовалось, что Андрей Дмитриевич — это выдающаяся личность.

Необходимость соблюдения прав человека для процветания страны — это для меня, пожалуй, самая главная идея, которую он подчеркивал и которая особенно актуальна в настоящее время.

Аскольд Иванчик, историк-антиковед и востоковед, чл.-корр. РАН:

Мои родители работали в ­ФИАНе, а мама и вовсе в теоротделе этого института, где работал Сахаров, так что о нем я знал с детства и его личность была, можно сказать, частью домашней жизни. Как известно, все годы ссылки Сахарова в Горький он продолжал числиться сотрудником ФИАНа и считался находящимся в длительной командировке; соответственно, за ним сохранялся кабинет в теоротделе, на дверях которого висела табличка с его именем и титулами. Когда я оказывался в ФИАНе, будучи старшим школьником, а потом студентом, мне иногда позволяли посидеть за столом Сахарова в этом кабинете, что я и проделывал с некоторым трепетом. Уже из одной этой детали видно, что отношение к нему было близким к благоговейному.

Сахаров и при жизни, и после смерти оставался для меня безусловным моральным авторитетом, как бы эталоном порядочности и безупречного общественного поведения. В этом смысле мое отношение к нему не менялось — разве что с годами увеличивалась его осознанность. Пожалуй, это единственная публичная фигура из числа наших современников, отношение к которой у меня в течение жизни не менялось, — ни про кого другого я этого сказать не могу. После освобождения Сахарова в 1986 году я несколько раз его видел и даже с ним разговаривал, но это были совсем поверхностные встречи, которые ничего не поменяли в отношении к нему ни в какую сторону — он оказался именно таким, каким я его себе представлял.

Для меня всегда были важными и ценными не столько идеи, высказанные Сахаровым в его печатных произведениях и устных выступлениях, сколько сама его личность. Я бы сказал, что главным (для меня, во всяком случае) его произведением является не то, что он написал, а его жизнь и его поведение. Для меня это человек прежде всего не слова, а действия. Что касается идей, то очень многое из написанного им и звучавшего остро и актуально в 1960-е и 1970-е годы, сейчас воспринимается как банальность. Но это и прекрасно: от того, что сахаровские идеи стали общим местом, они не стали неправильными.

Это касается, например, того тезиса, что с мыслью можно бороться только мыслью, а не карательными мерами. Или того, что прогресс и процветание невозможны без свободы, в том числе свободы слова и научного творчества. Также общим местом стала озабоченность Сахарова экологическими проблемами, которая совсем не была тривиальной в его время. Озабоченность возможностью большой войны, угрожающей существованию человечества, напротив, сейчас как-то притупилась по сравнению с предыдущими поколениями, когда страх ядерной катастрофы был гораздо живее. Я думаю, это напрасно, и здесь было бы полезно чаще вспоминать о том, что́ на эту тему писал Сахаров. Для меня лично важными были еще соображения Сахарова об ответственности ученых перед человечеством: для него это была прежде всего ответственность физиков, давших в руки человечества разрушительное ядерное оружие.

Для меня, учитывая мои профессиональные занятия, речь идет об ответственности историков. Когда мы говорим об этнических (и не только) конфликтах, даже вполне академические исследования способны поставлять конфликтующим сторонам исторические аргументы. Примеров того, как они используются, приводя к ожесточению этих конфликтов и не давая им закончиться, мы в последние десятилетия, к сожалению, видим очень много.

И здесь ответственность историков измеряется в человеческих жизнях, как и ответственность физиков за создание новых видов оружия. Но речь идет не только об этнических конфликтах: в последние годы «войны памяти» из относительно экзотического термина превратились в печальную реальность в разных странах, включая и нашу. Соответственно, историки должны делать всё возможное, чтобы не вовлекаться в такие конфликты и не делать оружием свои исследования и свои знания.

Михаил Глазов, физик, чл.-корр. РАН:

Я впервые услышал об Андрее Дмитриевиче Сахарове в своем детстве, думаю, в памятном 1989 году, когда проходил Съезд народных депутатов СССР, а А. Д. выступал там. В то время я, конечно, плохо понимал, кто такой Сахаров, — от родителей я услышал, что он знаменитый физик и борец за права человека. Позже я узнал подробнее биографию Андрея Дмитриевича: и про его роль в создании термоядерного оружия «слойки Сахарова», и про его работы по физике элементарных частиц и по теории гравитации, и про его борьбу за сокращение ядерного оружия, против гонки вооружений, и про лидерство Сахарова в правозащитном движении в Советском Союзе.

В детстве отношение ко многим людям характеризуешь просто: «Он — хороший» или «Он — плохой». В этой детской классификации А. Д. Сахаров был хорошим, и с того момента мое отношение к нему не изменилось. Появилось более глубокое, хотя по-прежнему ­неполное понимание его научных заслуг и осознание смелости физика Сахарова, решившего, что происходящее в стране — дело и ответственность каждого гражданина, а не только властителей. Я чувствую дилемму, которая встала в конце 1950-х годов перед академиком Сахаровым: как совместить призвание заниматься наукой и необходимость бороться с окружающей несправедливостью? И думаю, решение этой дилеммы для А. Д. было простым и понятным, ведь, как он неоднократно говорил, «в конечном итоге нравственный выбор оказывается и самым прагматичным».

Не будучи специалистом в физике высоких энергий, я не готов обсуждать самые актуальные научные идеи Сахарова; уверен, многие его работы не утратили значимости по сей день, они очень широко цитируются в научной литературе. Известно, что конце 1989 года А. Д. Сахаров представил проект новой конституции СССР, где, в частности, есть такие слова: «Все люди имеют право на жизнь, свободу и счастье». Думаю, что эти слова, актуальные сегодня, останутся важными не только в XXI, но и в XXII веке.

В эти дни в лицее «Физико-техническая школа в Санкт-Петербурге» проходит 31-я Международная научная конференция школьников «Сахаровские чтения», где школьники из разных стран и городов будут представлять свои оригинальные работы в разных научных областях. Уверен, что память об Андрее Дмитриевиче Сахарове, физике и гражданине, будет и дальше передаваться из поколения в поколение, а его борьба за права и свободы окажется не напрасной.

Владимир Гельман, политолог, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и университета Хельсинки:

Об Андрее Дмитриевиче Сахарове я впервые услышал в начале 1980-х годов: большой резонанс получила его высылка в Горький за выступление против введения советских войск в Афганистан. Афганская вой­на была крайне непопулярна, но многие ли в стране публично подали свой голос против? Пропагандистская кампания против Сахарова, в которой его пытались представить безвольной марионеткой в руках коварной Е. Г. Боннэр (например, в книге Н. Н. Яковлева «ЦРУ против СССР»), выглядела гнусной, и поступок Сахарова, когда он дал пощечину автору книги, оскорбившему его жену, вызывает большое уважение.

Мое отношение к идеям Сахарова неоднозначное. Многие из них (как идеи конвергенции между СССР и западным миром) утратили актуальность еще при его жизни, а представления А. Д. об устройстве государства, заложенные в его проект конституции, были в лучшем случае наивными. Но ценности интеллектуальной свободы, в защиту которых Сахаров возвысил свой голос еще в 1968 году, сегодня так же важны и актуальны, как и более полувека назад.

На мой взгляд, значимость Сахарова связана прежде всего с тем, что для многих людей в СССР он служил моральным авторитетом, человеком, чье мнение было важно не только с точки зрения политической оценки тех или иных конкретных событий, но и с точки зрения тех ценностей, которые стояли за его фигурой. К сожалению, после смерти А. Д. таких моральных авторитетов в России не оказалось, и эта утрата невосполнима и по сей день. В нашем селе не оказалось тех праведников, без которых это село не стоит…

Виктор Васильев, математик, академик РАН:

Впервые об А. Д. Сахарове я узнал в конце 1960-х — взрослые по вечерам слушали радио, по которому зачитывали какое-то его обращение. Помню повторяющееся начало предложения: «Разве не позор…» Кажется, это было уже после вторжения в Чехословакию. Отношение к нему в нашем кругу всегда было самое уважительное и со временем не менялось. Про идеи не знаю — вроде бы он говорил всё время самые простые и даже очевидные вещи, и удивление вызывало то, что кто-то с этим не согласен. Сейчас я понимаю, что, возможно, они потому и были очевидными, что он же сказал это когда-то раньше и они успели стать общим местом.

Роберт Сурис, физик, академик РАН:

Об Андрее Дмитриевиче я впервые узнал от коллег в начале 1960-х. Коллеги очень высоко оценивали его как физика. По разговорам у меня сложилось впечатление, что военные специалисты, с которыми ему приходилось взаимодействовать, относились к нему с пиететом. Пару раз я видел его на семинарах в ­ФИАНе. Но непосредственного контакта у меня с ним, увы, не было, так как область моих интересов очень далека от ядерной физики и космологии.

Общественная деятельность А. Д. и его смелость вызывали у меня неизменное уважение. Вряд ли я смогу разделить его идеи на актуальные и неактуальные. Прежде всего, о каких идеях идет речь: научных или общественно-политических? И те и другие были своевременными, а значит, актуальными в собственном смысле этого слова. Когда проходило прощание с Сахаровым в 1989 году, я уже жил в Санкт-Петербурге, но я приехал в Москву и отстоял длинную очередь.

Михаил Кацнельсон, профессор теории конденсированного состояния Неймегенского университета (Radboud Universiteit Nijmegen, Нидерланды), член Королевской академии наук и искусств Нидерландов и Европейской академии:

Об А. Д. Сахарове я узнал в советское время, из чтения советских газет. К тому же я знал о роли А. Д. в создании советской водородной бомбы. Думаю, все об этом знали, ну а все студенты-физики — так это точно. Относился я к нему тогда так же, как и ко всему, что писали в советских газетах, — то есть никак. Я был очень советским молодым человеком, крайне далеким от любого диссидентства, воспитанным в типичной для советских интеллигентных семей картине мира «плохой Сталин и хороший Ленин», но при этом в голову не приходило, что к тому, что пишут в советских газетах и говорят по советскому телевидению, надо вообще как-то относиться. Всё это воспринималось как фон, как явление природы. Как я относился к жуткому, на самом деле, уральскому климату, в котором вырос и жил? Никак. Как к данности. Ну, бывает лучше, и летом можно поехать в Крым или на Кавказ, если денег хватит. А жить нужно здесь, какие еще варианты? Вот и к советской пропаганде отношение было похожее. Как и к советской жизни в целом.

Помимо газет, было еще обязательное марксистско-ленинское образование, и в каком-то из этих курсов (наверное, научном коммунизме) критиковалась «сахаровская идея конвергенции двух систем». Ну, критиковалась и критиковалась. Нормальному человеку тогда уже не пришло бы в голову всерьез воспринимать то, что обсуждается (в любом контексте) на научном коммунизме. Но имя, конечно, знал. И еще запомнилось название какой-то газетной статьи: «Предатель и простак». Помню, что предатель там был Солженицын, а простак — Сахаров, а больше не помню из этой статьи ничего. Кстати, про Солженицына я знал тогда больше — я читал «Один день», и мне очень понравилось.

Когда я после университета начал работать с Сергеем Васильевичем Вонсовским, он иногда рассказывал о Сахарове, и, что меня тогда поразило, с явной симпатией. Не о политике, нет, а о том, как тот в свои студенческие времена сдавал Тамму экзамены, вот такое всё. Потом С. В., правда, добавил: «Очень жаль, что Андрей Дмитриевич сейчас переключился с науки на политику. Это, наверно, влияние его второй жены». Присутствовавшая при разговоре (который был у них дома за обедом) Любовь Абрамовна, жена С. В., сказала: «Ну да, у вас всегда жена виновата. Не первая, так вторая». Вот это я запомнил.

Потом я от кого-то услышал про работы Сахарова по барионной асимметрии Вселенной, прочитал статью сам и решил, что это очень, очень круто. Что касается общественно-политических идей А. Д., я узнал о них, как и все, во время перестройки, когда стало «можно». Мы все следили за Съездом народных депутатов в 1989 году, и, в общем, среди тех, с кем я общался, симпатии к Сахарову тогда были единодушными. Его смерть в декабре 1989 года переживалась как большое горе.

Кстати, о съезде. Сахаров был избран народным депутатом от Академии наук. С этим избранием были всякие перипетии, и в один из решающих моментов, перед голосованием в Академии, Сергей Васильевич выступил, публично извинился перед Сахаровым за свою подпись под известным осуждающим письмом академиков и призвал голосовать за него. Кажется, он был единственным из подписавших, кто публично извинился. Поскольку я был тогда (и остаюсь до сих пор) под очень сильным влиянием С. В., с этого момента мои симпатии к А. Д. стали безоговорочными.

Как я отношусь к Сахарову сейчас? Ну… оттенки и оговорки есть всегда, но если сказать коротко — с восхищением. Главная оговорка состоит в том, что я, по сравнению со своей молодостью, резко пересмотрел отношение к военным приложениям науки, и… Ну, я понимаю, как это всё спорно, но без ядерного и термо­ядерного оружия наш мир был бы все-таки лучше. Да, всё понятно — без «взаимного гарантированного уничтожения» случилось бы много очень плохих вещей, но они бы не угрожали самому существованию человечества (и других высших организмов). А так — мы до сих пор сидим на этой пороховой бочке, и неизвестно, чем это всё закончится.

В то же время я думаю, что в той конкретной исторической обстановке и американские, и советские создатели ядерного оружия делали то, что казалось естественным и правильным. Если бы я жил в то время, я бы, наверное, тоже во всем этом участвовал — не за страх, а за совесть. А потом, наверное, каялся бы.

Это про главное дело жизни А. Д. — водородную бомбу. Если говорить о физике, то и барионная асимметрия Вселенной, и магнитное удержание плазмы, и взрывной метод получения сверхсильных магнитных полей — всего этого достаточно, чтобы Сахаров навсегда остался в истории нашей науки. Наверное, не среди самых главных ее творцов, но на очень, очень достойном месте. Что касается его общественно-политической деятельности… Во-первых, вызывает восхищение его мужество и самоотверженность. Для человека, принадлежавшего к советской суперэлите, пожертвовать всем и последовать требованиям своей совести и того, что он считал правильным… Как этим можно не восхищаться?

Ну, и хотя альтернативная история — дело крайне неблагодарное, но невозможно не думать, как изменилась бы история России и мира, если бы Сахаров не умер в 1989 году, а продолжал играть активную политическую роль в следующие, решающие очень многое годы. Такой мир был бы, уверен, много лучше, чем вот это вот всё.

Лев Зелёный, физик, академик РАН:

Отмечая в апреле 60-летие полета Юрия Гагарина и предшествующий ему великий прорыв — запуск первого искусственного спутника Земли, невольно задаешься вопросом: «Какая новая ракетная техника, разработанная в СССР, сделала это возможным?»

Конечно, это «великолепная» семерка, созданная по пакетной схеме в ОКБ Сергея Павловича Королёва. Но не будем забывать, что главные задачи, решаемые тогда ракетной техникой, были все-таки не исследования космоса и запуск спутника Земли. Военных интересовала сугубо практическая цель — создание ракетно-ядерного щита нашей страны, а по остальным вопросам обращайтесь в АН СССР — там ищите деньги на науку. Но получилось по-другому.

В появлении знаменитой «семерки» ключевой оказалась роль создателя термоядерного заряда Андрея Дмитриевича Сахарова. А. Д. никогда не занимался ракетной техникой, но именно он готовил техническое задание на средство доставки «Изделия» в нужное время и нужное место. Внимательно перечитав его воспоминания и воспоминания «правой руки» С. П. Королёва Бориса Евсеевича Чертока, мы нашли очень интересные, но, правда, несколько туманные, в силу секретности, намеки.

А. Д. Сахаров вспоминал: «Другое постановление обязывало ракетчиков разработать под этот заряд межконтинентальную баллистическую ракету. Существенно, что вес заряда, а следовательно, и весь масштаб ракеты был принят на основе моей докладной записки. Это предопределило работу всей огромной конструкторско-производственной организации на многие годы. Именно эта ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли в 1957 году и космический корабль с Юрием Гагариным на борту в 1961 году. Тот заряд, под который всё это делалось, много раньше, однако, успел „испариться“, и на его место пришло нечто совсем иное…» («Воспоминания»).

Б. Е. Черток в книге «Ракеты и люди» отмечал: «Я не могу судить, в какой мере Андрей Сахаров лично определил конструкцию и массу заряда, предназначенного для первой межконтинентальной ракеты. Но безусловно, именно то, что делал Сахаров, потребовало создания такой ракеты, какую мы разработали под шифром Р-7. И имя Сахарова тоже должно упоминаться в истории космонавтики!»

Никаких цифр в воспоминаниях академиков нет, нет и справочников под рукой, но память говорит, что А. Д. хорошо переразмерил массу заряда, оценив ее в 4,5 тонны. (Напомню, что третий спутник весил «всего» 1,5 тонны, но вывести на круговую орбиту его надо было уже с первой космической скоростью.)

Мораль этой истории такова: думаю, что даже ошибки гениальных людей могут быть конструктивны. Ядерный щит СССР был создан, первый спутник Земли — запущен, Юрий Гагарин стал первым космонавтом, а космическая наука, в том числе отечественная, начала свое движение по дороге открытий.

Андрей Цатурян, биофизик, сопредседатель cовета Общества научных работников:

Про «академика Сахарова» я узнал в школе, году в 1968-м или ­1969-м, позже прочитал в самиздате его «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», а потом следил за статьями и выступлениями Андрея Дмитриевича по «Хронике текущих событий» и зарубежным «голосам». Сахаров быстро стал самым узнаваемым, популярным и уважаемым в стране представителем той группы людей, которых называли диссидентами. Кампания травли в советских СМИ, особенно усилившаяся после присуждения ему Нобелевской премии мира в 1975 году, не смогла поколебать авторитет Сахарова. К нему прислушивались и в Советском Союзе, и за рубежом. В этом немалую роль сыграло то, что он был отцом советской водородной бомбы, академиком, трижды Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и Сталинской премий.

Однако авторитет Сахарова определялся не только и не столько его прежними заслугами перед страной и миром, который благодаря ему был избавлен от радиоактивного загрязнения в результате ядерных испытаний на суше, в воде и воздухе. Невероятная сила и честность интеллекта, несгибаемая принципиальность и мужество были видны в каждом его тексте и поступке. Сахаров стал народным «уполномоченным по правам человека» задолго до того, как такая должность была учреждена официально. Ему писали самые разные люди с просьбой заступиться или хотя бы предать гласности беззаконие и несправедливость, с которыми они столкнулись.

Уже во время перестройки я прочитал воспоминания Андрея Дмитриевича. Меня тогда поразило, что он, так хорошо понимавший природу советского режима, никогда не жалел о своей роли в разработке советского термоядерного оружия. Будучи отверженным и гонимым властями, он продолжал считать, что установление ядерного паритета с США было необходимым. Его деятельность после возвращения из горьковской ссылки в конце 1986 года, и особенно яркая и короткая политическая карьера — от избрания депутатом Съезда народных депутатов от Академии наук до внезапной смерти 14 декабря 1989 года, — была у всех на виду. Сахаров был одним из создателей Международного историко-просветительского, правозащитного и благотворительного общества «Мемориал», некоторые подразделения которого были признаны 2013 году «иностранными агентами». Предложенный Сахаровым проект новой конституции стал важным документом общественно-политической мысли и оставил серьезный след в Конституции РФ 1993 года. Никогда не забуду многочасовую очередь замерзших людей, пришедших проститься с Сахаровым во Дворце молодежи. Было ощущение, что мы провожаем эпоху. Так и оказалось.

Дмитрий Горбунов, физик, чл.-корр. РАН:

О Сахарове узнал из прессы времен перестройки. Потом видел по телевизору его выступления. О научных заслугах, кроме того, что он отец водородной бомбы, ничего не знал.

В частности, не знал и про формулировку необходимых условий образования барионной асимметрии в ранней Вселенной и про обнаружение решений для плазмы в расширяющейся Вселенной, которые теперь называют сахаровскими осцилляциями. Надо сказать, что оригинальные тексты местами недостаточно точны: идеи первой работы получили широкое развитие только после поясняющего дополнения В.А. Кузьмина.

Фото Сахарова из семейного альбома Марины Сахаровой-Либерман