«Не смыть всем водам яростного моря святой елей с монаршего чела…»

В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышел перевод книги историка Дэна Джонса «Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию». Как признается автор, ему трудно было ограничить себя тремя веками бурной британской истории, и он бы с удовольствием перешел к Ланкастерам и Йоркам, воспетым Шекспиром в «Исторических хрониках», добрался бы и до Тюдоров, первой Елизаветы, Стюартов… но милосердно решил, что книга должна быть посильна — физически. Чтобы ее можно было удержать в руках, читая на ночь. Удержать этот приятно-толстый том удается с трудом, но трудно и оторваться: увлекательные события, описанные в лучших традициях английской университетской прозы (которую эквивалентно и с любовью воспроизвела по-русски Галина Бородина) поглощают с головой.

Не знающие меры ни в завоеваниях и строительстве государства, ни в пороках и семейных распрях, представители Анжуйской династии из поколения в поколение порождают шекспировские сюжеты: Генрих II (правил с 1154 по 1189 год), на которого жена натравила четверых сыновей (смерть старшего из них, Молодого Генриха, он оплакивал до конца жизни, хотя она и спасла его трон); Ричард I Львиное Сердце (1189–1199), чуть было не вернувший крестоносцам Иерусалим и погибший в грошовой схватке у стен малозначимого европейского города; развратный Эдуард II (1307–1327), восстановивший против себя жену и сына и потерявший престол; Эдуард III (1327–1377), вернувший Англии военную славу и начавший Столетнюю вой­ну как претендент еще и на французский трон…

Шекспировские персонажи, шекспировские страсти! Но почему-то Шекспир из всех Плантагенетов посвятил исторические драмы лишь двум — Иоанну Безземельному (младшему брату Ричарда Львиное Сердце) и Ричарду II. Двум слабым, малопригодным монархам. Хотя в «Жизни и смерти короля Иоанна» присутствует традиционный трагедийный сюжет — устранение юного претендента, но главное всё же — история короля, не готового быть королем, его кривое самосознание (уверенность в божественном праве и глухота к человеческому праву), военные и политические потери при таком самодержце и то, как и благодаря чему Англия восстанавливается после катастроф. В «Ричарде II» и вовсе нет «интриги» — тем яснее политическая суть сюжета.

Правление короля Иоанна (1199–1216) хоть бегло, но проходят в российской школе, ведь это с него (вопреки ему) начинается европейский парламентаризм и гарантированные права. Папский интердикт лишил его королевских прерогатив, отдав на милость подданных, которым Иоанн со своими непомерными налогами, бездарными войнами, тираническими казнями надоел до крайности. Но и заменить его было некем — разве что его же малолетним сыном, — а смена династии грозила подрывом легитимности и смутой. Было принято соломоново решение: оставить на троне Иоанна, ограничив отныне и навсегда саму королевскую власть. Великая хартия вольностей обеспечила неприкосновенность личности и имущества, право на суд, право решать в обмен на обязанность платить налоги и воевать — для начала очень малому кругу людей. Процесс распространения «прирожденных и неотъемлемых прав» с баронов на горожан и йоменов, позднее на мужчин с определенным имущественным цензом, а затем на всех граждан, также и женского пола, — длится около тысячи лет и на наших глазах продолжается. А вот механизм суда присяжных, а также институт легитимной власти, вынужденной сверяться с законом и отвечать перед парламентом, заработал сразу (разумеется, с перебоями и отступлениями) и оказал большое влияние на историю Англии.

Это подчеркивает и Дэн Джонс: уделяя большую часть страниц биографическим подробностям, он довольно бегло упоминает религию и искусство той поры (впрочем, расцвет английского изобразительного и словесного искусства еще не наступил), зато тщательно отслеживает развитие права.

В этом плане главы о Ричарде II (1377–1399) представляют собой не только хронологическое завершение книги, но и ее логическую кульминацию: Ричард лишился короны в безуспешных попытках установить единоличную и самовольную власть, и низложение его было оформлено юридически, парламентской процедурой, с апелляцией к Великой хартии (другое дело, что уже в заточении бывшего монарха на всякий случай прикончили).

Имя Ричарда II едва ли хорошо знакомо российскому читателю, но именно при чтении этих глав обнаруживаются странные сближения с отечественными персонажами, да не с кем-нибудь, а с самим Иваном Грозным.

Обстоятельства, в которых формировались их характеры, сами по себе достаточно схожи. Иван — поздний ребенок, в три года унаследовавший престол и до совершеннолетия остававшийся под опекой родственников и влиятельных бояр. Отделаться от этой опеки, стать самостоятельным и «суверенным» — такова была его цель с отрочества, и уязвленное самолюбие всё время подсказывало, что власть его недостаточно абсолютна, что есть еще люди, которые на нее покушаются или не всей душой преклоняются перед величием государя. Ричард к моменту коронации хотя бы вышел из младенчества, но и ему пришлось смиряться с опекой. Оба правителя впоследствии жаловались на дурное содержание, недостойное не только их сана, но даже положения отпрыска богатого рода. Уязвленность Ричарда усугублялась тем, что его отец никогда не был на престоле (знаменитый Черный Принц скончался незадолго до смерти своего отца, Эдуарда III) и юного правителя толпой обступали, затмевали дядья, участники Столетней войны, покорители французских земель. Ричард, в отличие от Грозного, не был удачливым завоевателем. Все победы его царствования были связаны с именами ненавистных дядьев. Когда же Ричард вздумал взять власть в свои руки, а тем более когда поссорился с ­родичами, ­Англия лишилась значительной части своих заморских владений.

И это отличие — разительное и столь важное по своим историческим последствиям (Англия, предприняв при преемниках Ричарда, Ланкастерах, последнюю попытку вернуть родовые земли Плантагенетов по ту сторону Ла-Манша, замкнулась в себе, а в дальнейшем осваивала преимущественно заморские колонии; Московское царство, начав расширяться при Иване, всё осознаннее ставит себе цель обладать не дальними, а ближними и периферическими землями, притязает — первоначально как раз устами Иоанна — на «исконные территории»), показывает, что сходство здесь не столько историческое, сколько именно типологическое, выросшее из глубоких детских обид и травмирующих событий в момент взросления.

И Иван, и Ричард столкнулись с бунтом, оба проявили личную отвагу и уверенность в своей божественной неприкосновенности (особенно храбро вел себя Ричард, напрямую беседовавший с вождем мятежников). Оба были потрясены утратой единственного близкого человека — молодой и любимой жены. Обоих утрата привела к разрыву человеческих связей и изменению отношений с Богом. И Ричард, и Иван, каждый в своем веке, додумались до одного непререкаемого принципа: государь властен казнить и миловать, и ответ за это ему держать лишь перед Всевышним, всякий же, кто попросит хотя бы объяснений, — мятежник и еретик. Связь Ричарда с Богом выражалась более традиционными способами — культом лично выбранного святого, щедрыми пожертвованиями; Иоанн порой доводил личные отношения с Богом до грани пародии и кощунства. Но корни этих форм религиозности, по-видимому, сходные.

Схожи и политические решения двух монархов: Ричард тоже завел себе нечто вроде опричнины. Выкупая, а порой и отбирая земли, вытесняя владельцев, он создал себе внутри Англии личное графство — палатинат (от лат. palatinus — «относящийся к дворцу») — и объявил, что тамошние жители, соединенные с ним особыми узами как с феодальным владельцем, а не общим королем англичан, отличаются особой преданностью лично ему, и он будет опираться на них в борьбе против прочих подданных. Вся Англия была обвинена в недостаточной лояльности, «помилована» королем, но общее помилование «вступало в действие только по получении Ричардом выкупа». Набранные из королевских угодий стражники «насиловали, убивали и совершали бесчисленное множество других злодеяний». Они развязно заходили в парламент, по приказу короля хватали и запугивали неугодных, караулили у опочивальни впавшего в паранойю Ричарда, фамильярно успокаивая: «Дикан, почивай спокойно — мы не спим».

Но не устерегли. И здесь, в этой точке, где английская и российская история расходятся и где заканчивается книга Дэна Джонса, возникает вопрос: насколько уже вошедшая в сознание и плоть англичан Великая хартия вольностей повлияла на такой исход? Ведь Иван Грозный начинал с реформ Избранной Рады — «сверху», без принуждения. При нем начался созыв Земских соборов — подобия парламента. Но на Руси самодержавие вновь и вновь торжествовало свой закон, а английская Хартия пережила и Дикана, и Ланкастеров, и Йорков с Ричардом III — шекспировским горбуном…

Любовь Сумм