Три ипостаси Новосибирского ботанического сада

Ботанический сад практически в любом городе существует сразу в трех ипостасях. С одной стороны, это, конечно, научный институт, ведущий как полевые, так и лабораторные исследования. С другой — замечательное место для прогулок в большом городе, а значит, и местная достопримечательность, куда можно сводить гостей. Кроме того, большинство ботсадов мира выращивают и продают хотя бы в небольшом количестве различные растения, дают советы по озеленению и фитодизайну. И, как правило, являются отлично раскрученными брендами среди местных жителей и фермеров.

Центральный сибирский ботанический сад (ЦСБС СО РАН) хорошо известен во всех трех ипостасях. И ему в этом году исполняется 75 лет! В августе 2020-го сотрудники института большинством голосов выбрали из трех кандидатов на должность директора учреждения Виктора Владимировича Чепиногу, ведущего научного сотрудника Института географии имени В. Б. Сочавы СО РАН, профессора Иркутского государственного университета. В преддверии юбилейного для института года Виктор Владимирович приступил к своим обязанностям. О том, как работается человеку, который всю жизнь трудился в другом институте, с какими сложностями он сталкивается и что хочет изменить, какое направление считает наиболее важным и перспективным, мы и поговорили с директором ЦСБС СО РАН.

— Довольно большая часть публикаций о ЦСБС СО РАН посвящена либо новым необычным растениям, которые там увидел (а зачастую и попробовал) журналист, либо новым сортам, выведенным в Ботсаду. Еще один любимый лейтмотив — привлечение сотрудников учреждения к озеленению города. Почему именно эти темы привлекает журналистов, понятно. Но насколько они кажутся важными вам?

— Институт, действительно, комплексный, и приходится думать сразу обо всем: и о научных исследованиях, и о возможности зарабатывать реализацией растений, и об участии наших специалистов в озеленении. Очевидно, продажа растений — это далеко не приоритетное направление работы. Мы тут не можем и не стремимся конкурировать с различными питомниками. У нас нет такой задачи и нет для этого ресурсов. Другое дело — выведение новых сортов, акклиматизация сортов уже существующих. Институт этим успешно занимается не одно десятилетие и, я надеюсь, продолжит заниматься. В этой области начато более тесное сотрудничество с Институтом цитологии и генетики СО РАН. Предварительные договоренности у нас уже есть.

Но есть и свои сложности. Новый сорт необходимо зарегистрировать в реестре, за это необходимо заплатить. За то, чтобы этот сорт оставался в реестре, необходимо опять же ежегодно платить. То есть процесс окупается, только если сорт активно продается. Чаще всего создателям нового сорта необходимо найти предприятие, которое гарантированно будет покупать и выращивать этот сорт. Тем не менее наша лаборатория интродукции пищевых растений вполне успешно эту схему реализует. Хотя даже популярные новые сорта чаще всего не окупают вложенных средств. Другое дело, что такие работы для нас становятся хорошим пиаром, помогают поддерживать авторитет ЦСБС и среди фермеров, и среди населения.

— Насколько я знаю, уровень доверия к специалистам Ботсада «в народе» очень высок. Регулярно повторяется идея, что озеленение Академгородка, как когда-то в 1960–1970-е, нужно доверить вам. Но так считает население. Привлекают ли городские власти вас к обсуждению проектов озеленения и прислушиваются ли в этих вопросах к вашему мнению?

— Хороший ландшафтный дизайнер — это штучный материал. Наш положительный имидж в этом вопросе в первую очередь держится на Юрии Викторовиче Овчинникове, главном специалисте группы ландшафтной архитектуры. Я, в свою очередь, надеюсь поддержать и способствовать усилению этого имиджа. Например, мне кажется очень удачной идея провести на территории ЦСБС фестиваль ландшафтного дизайна. В 2021-м, к сожалению, для его подготовки не хватило времени. Надеюсь, проведем в следующем году.

С городской администрацией мы сотрудничаем. В частности, есть договоренности о ботаническом обследовании отдельных парков, о помощи в подборке наиболее удачных растений для разных территорий. Начало сотрудничества положено, будем продолжать работать.

— 780 гектаров ухоженной лесной территории ЦСБС непосредственно примыкают к городу-миллионнику. Естественно, жители воспринимают Ботсад как местную достопримечательность, как отличное место для прогулок, пикников, занятий спортом. А потому всегда сильно возмущаются появлением новых заборов или попытками ввести плату для посетителей. Для вас как для нового директора Ботсад — это в первую очередь общественная территория или научный институт, который если и пускает на свою территорию жителей, то лишь на небольшую его часть?

— ЦСБС — научное учреждение по умолчанию. Более того, его территория относится к особо охраняемым природным территориям, что автоматически накладывает определенные ограничения. Но исторически так сложилось, что значительная часть дендрария, многие экспозиции открытого грунта сделаны «под посетителей»: для комфортного посещения, прогулок. И мы, конечно, останемся открытыми и дальше.

В прошлом году для пешеходов вход в Ботсад стоил 50 рублей. В этом году он бесплатный, по двум причинам. Во-первых, если честно, закрыть все проходы на огромную территорию от населения, считающего ее своей, не так-то просто. Выпиливают целые пролеты забора и уносят. А во-вторых, и это главное, я не считаю возможным брать с людей деньги только за возможность прогуляться по лесу. Другое дело, что возможно было бы организовать, например, продажу напитков (вода, кофе, соки). Но все подобные изменения требуют согласования в Минобрнауки, проведения торгов и т. д. Возможно, какие-то из этих услуг получится организовать в следующем году.

— У вас относительно небольшой коллектив. Как удается обслуживать такую огромную территорию?

— Территориально и по размерам ботанической коллекции ЦСБС СО РАН — самый крупный ботанический сад азиатской части России. Но работает у нас, по меркам научных институтов, небольшой коллектив. 100 научных сотрудников и 160 человек технического и обслуживающего персонала. Я думаю, не открою тайны: то, что мы получаем в формате субсидий из Министерства, хватает только на зарплату и коммунальные услуги. Все новые экспозиции, уход за уже существующими, развитие, ремонты, охрана — на всё это институту деньги необходимо каким-то образом зарабатывать вне бюджета.

— А как решается вопрос с охраной? Я знаю, что несколько лет назад жители нового коттеджного поселка рядом с Ботсадом активно выкапывали сортовые саженцы с вашей территории.

— Надеюсь, сейчас этот вопрос уже не стоит так остро — большая часть соседей уже озеленила свои участки. Шучу. Но в этом году по периметру оранжерейных коллекций и экспозиций открытого грунта будут установлены камеры видеонаблюдения. Мы, как вы правильно заметили, не можем себе позволить армию охранников, которая будет бегать вокруг и ловить желающих поживиться. Так что решаем проблему технически.

— Должны ли, на ваш взгляд, биологические институты принимать участие в охране природы? Может/должен ли Ботсад, например, участвовать в создании заповедников, особо охраняемых природных территорий и т. д.?

— Я думаю, в первую очередь Ботсад должен участвовать в разработке подходов к системе охраны природы, методик оценки природоохранного значения определенной территории. В частности, нужно работать над системой классификации место­обитаний. Подобно EUNIS, что разработана для Европы. Несколько лет назад сотрудники Ботсада уже отчасти адаптировали эту систему для Южной Сибири. Надо продолжать эту работу. Система местообитаний позволяет оценить природоохранную ценность любой территории, будь то заповедник, городской парк или территория, предназначенная под застройку. При этом учитывается не просто количество видов, занесенных в Красную книгу, а определяется ценность экосистемы в целом. Например, Караканский бор под Новосибирском (приобский сосновый бор, любимое место отдыха жителей всей области. — Прим. ред.), может, и не является чем-то уникальным для ландшафтов речных террас Оби, но представляет собой ландшафтообразующий эталонный сосновый лес, имеющий водоохранное значение. Именно эталонность и определяет в первую очередь природоохранное значение Караканского бора.

— ЦСБС всегда много занимался просветительской деятельностью. Как вам кажется, новый «просветительский закон» окажет влияние на работу института? И как вообще вы как директор к нему относитесь?

— В целом, он не кажется мне разумным. Возможно, вначале идея была и адекватная, но реализация, к сожалению, оставляет желать лучшего.

Надеюсь, что деятельности института этот закон не коснется. Возможно, непосредственные контакты с университетами и студентами помогут избежать негативного влияния этого закона. Ведь, организовывая лекции и экскурсии, мы решаем просветительские задачи. Это важно для имиджа Ботанического сада среди жителей и гостей Академгородка, Новосибирска и окрестных регионов.

— В Академгородке традиционно считается, что Ботсад — это институт, в котором работают люди пожилые, и как следствие, это место очень консервативное, куда устроиться молодому специалисту почти невозможно.

— У нас действительно есть проблема с молодыми кадрами. Но она в первую очередь в том, что ближайший к нам вуз, Новосибирский государственный университет, очень силен генетической и молекулярной специализациями. Студенты НГУ, скажем честно, не проявляют большого интереса к ботанике. Свою роль играет и представление о современном ученом как о человеке в белом халатике с пипеткой в окружении дорогих приборов. Работа ботаника до сих пор во многом зависит от ­экспедиций, от ­работы «в полях». Далеко не все студенты к этому готовы. Да и масштабы финансирования государством лабораторных и полевых исследований различаются на порядки. Тем не менее к нам именно из НГУ приходит много сильных сотрудников. Например, один из ведущих специалистов России по степям, наш сотрудник, доктор биологических наук Андрей Юрьевич Королюк — выпускник НГУ. С другой стороны, должен признать, что часть исследований в институте действительно ведется в несколько устаревшем формате.

Совсем недавно мы заключили новый договор с Алтайским государственным университетом. По нему к нам уже приезжали 25 студентов, которые знакомились с институтом, подбирали себе научных руководителей, договаривались о возможных экспедициях. Хорошие контакты у нас с Томским и Иркутским университетами. Думаю, тут главное не сидеть сложа руки, и всё получится.

— Ваша докторская диссертация была посвящена водной флоре и растительности Байкальской Сибири. Я знаю, что в зоологии очень многие таксономические группы пересмотрены после генетических исследований. Аналогична ли ситуация в ботанике? Работает ли сейчас ЦСБС с генетиками и планирует ли он такую работу?

— Это новые реалии науки. Даже для того чтобы научное сообщество признало новый вид, его хорошо бы подтвердить на генетическом уровне. Сейчас, к сожалению, в нашем институте так работают только некоторые сотрудники, у которых есть контакты с зарубежными коллегами либо с сотрудниками других институтов Академгородка. Недавно я встречался с директором Института цитологии и генетики (ИЦИГ СО РАН), членом-корреспондентом Алексеем Владимировичем Кочетовым. Наше сотрудничество мы решили начать с цикла совместных семинаров, на которых можно будет поделиться опытом и обсудить научные проблемы, над которыми работают наши сотрудники. Надеюсь, это поспособствует появлению новых личных контактов и новых совместных исследований.

То, что совместные семинары стимулируют ученых, я вижу уже сейчас. Свое знакомство с научной деятельностью лабораторий института я решил провести в формате открытых лабораторных семинаров. У нас прошло 12 семинаров в марте — апреле. Каждый раз приходили не только сотрудники лаборатории, представляющей доклады, но многочисленные заинтересованные слушатели из других подразделений. Количество участников доходило до 60 человек. И, я думаю, под влиянием этих семинаров уже в мае были утверждены темы двух докторских диссертаций. Мне кажется, что для ученого очень важно видеть заинтересованность в его тематике коллег из родного института. А подобные семинары именно это и дают.

— Я не раз слышала мнение, что ботаника в целом очень консервативная наука. Никаких великих открытий в этой области биологии не совершали, по мнению обывателей, последние лет 100 (а то и 200–300). Вы можете назвать действительно важное открытие в области ботаники в последние годы?

— Ощущение, что ботаника — наука консервативная, может возникнуть только у людей, которые знают ботанику лишь по школьным учебникам. Откройте такой учебник и увидите все те же пестики-тычинки, как и в нашем детстве. В Иркутске я читал систематику высших растений студентам первого курса, мне постоянно приходилось ссылаться на научные статьи, которые вышли буквально две-три недели назад. И ребята видели, что ботаника — это современная наука, активно использующая арсенал новейших методов. На моем общеобразовательном курсе студенты впервые знакомились с терминами молекулярной биологии и генетики, потому что без них современную систематику не объяснить. С точки зрения обывателя, описание нового вида — это исключительное событие. В жизни систематика это происходит регулярно. В Бразилии, например, ученые за 16 лет в конце XX века описали новых видов сосудистых растений в два раза больше, чем произрастает в Новосибирской области!

Но самые интересные и значимые открытия, на мой взгляд, делаются на уровне биогеографических закономерностей. Ведь фактически познание разнообразия растений вокруг — это как изучение алфавита. Когда изучишь буквы, можно переходить к чтению текстов. Когда познакомишься с видами растений, можно переходить к изучению взаимодействий между разными видами во времени и в пространстве: как это растение сюда попало, почему оно смогло влиться в экосистему или почему оно выпало — здесь начинается самое интересное!

— Как человек, изучающий флору Сибири и написавший об этом диссертацию, что вы думаете об изменении климата? Оказывает ли оно влияние на растительный мир или ответ неоднозначен?

— Климат однозначно меняется. Это происходило с климатом всегда, и всегда будет происходить. Мне кажется, с этим согласны все исследователи. Вопрос в том, насколько велик вклад человека в этот процесс, и здесь мнения ученых расходятся. Что касается растительного мира, то мы наблюдаем значительные изменения, но не только под воздействием климата, но и как следствие разнообразного антропогенного воздействия. Разделить влияние разных факторов часто практически невозможно.

— Если можно, задам коварный вопрос. Какая из лабораторий института вам кажется на данный момент наиболее перспективной? Кто сегодня в вашем институте занимается самой актуальной для ботаники темой?

— На сегодняшний день ботаника — комплексная наука, в которой сложно или даже невозможно выделить одно лидирующее направление.

У нас есть три лаборатории, которые являются экспериментальными: лаборатория биотехнологии, лаборатория фитохимии и лаборатория интродукции редких и исчезающих растений. Думаю, в первую очередь нужно развивать именно эти направления. Современная биология в целом и ботаника в частности невозможны без лабораторных экспериментов. Имеется здесь и денежная составляющая. Сегодня в научных фондах преимущество имеют проекты, где реализован комплексный подход, включающий и исследования на молекулярном уровне. Так что, я думаю, развитие этих лабораторий даст сотрудникам новые возможности, в том числе и финансовые.

Касательно поддержки этих экспериментальных лабораторий, я большие надежды возлагаю на сотрудничество с Институтом систематики и экологии животных (ИСЭЖ СО РАН). У них есть успешный опыт глубоких экспериментальных исследований. Нам есть чему у них поучиться. А им, в свою очередь, необходимы ботанические исследования. Встреча с директором института, членом-корреспондентом Виктором Вячеславовичем Глуповым и его сотрудниками у нас прошла в мае, и уже сейчас начата совместная работа по проектам.

— Как вам кажется, директор института может себе позволить заниматься наукой? Или это все же в первую очередь административная работа, и ваша научная карьера закончена?

— Конечно может. Насколько эффективно, зависит от того, как организована работа в институте. Сейчас у меня пока почти нет времени на свои научные исследования. Работа в институте еще полностью не организована, не сформирована до конца команда, которая будет решать ежедневные хозяйственные вопросы. Дальше должно быть легче. Но, естественно, это будет научная работа в каком-то новом формате.

— Вы учились в Иркутске, работали там же. А теперь приехали руководить институтом в Новосибирск. По вашим впечатлениям, «пришлый» директор — это хорошо или плохо?

— Мне кажется, это неплохо. На меня не давит груз длительных отношений с большинством сотрудников, есть возможность посмотреть на ситуацию как бы со стороны. Правда, мне никогда в жизни не приходилось запоминать такого огромного количества фамилий, имен и отчеств за такой короткий срок. Но это небольшая проблема.

— Можно напоследок «сказочный» вопрос? Представьте, что у вас есть возможность что-то одно изменить — взмахом волшебной палочки, например. Что бы вы изменили в институте, в науке, в России?

— Одним разом? Чтобы на все повлияло? Ого!.. Я бы, наверное, существенно увеличил финансирование науки и сделал бы его более равномерным по регионам.

— На ваш взгляд, это плохо, что правительство более высокими зарплатами заманивает в более нужные и перспективные (на взгляд правительства) области?

— Наверное, не плохо, но выглядит это так, что преимущественное развитие получают в первую очередь те, кто находится ближе к кормушке. Если заваливать деньгами условное Сколково и забыть об остальной России, не стоит надеяться, что страна войдет в топ государств с развитой наукой.

Беседовала научный журналист Юлия Черная