Закон РФ о «поощрении» «черных копателей»

Государственная Дума неукоснительно проявляет заботу обо всех сферах нашей жизни. Вот, казалось бы, где важные думы об экономике страны и ее внешней политике, а где — какая-то палеонтология, о которой и не каждый нормальный человек слышал?! Однако начинаю искать новости о своей не слишком популярной науке в недрах Интернета, и оттуда на-гора выдается проект Федерального закона «О внесении изменений в Закон Российской Федерации „О недрах“ в части совершенствования правового регулирования сбора поделочных материалов в виде палеонтологических останков» от 25 ноября 2020 года № 1062542–7 [1].

У меня, как у небезызвестного профессора Филиппа Филипповича Преображенского, тут же возникает закономерный (во всех смыслах) вопрос: «Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее». Доля наша профессорская такая — пытаться понять даже то, что в принципе пониманию не подлежит. Ведь под определение «палеонтологические останки» подпадают разве что могилы палеонтологов, а то, что имелось в виду в данном законопроекте, называется ископаемыми остатками или палеонтологическими материалами. Хотя… кто знает?

Авторы данного новоязного перла не потрудились дать пояснение, что конкретно они считают палеонтологическими останками и откуда вообще это понятие взялось. Никто ведь никогда не давал четких определений выражению «оскорбление религиозных чувств верующих». Кого считать верующими? Как вообще на юридическом языке трактовать такую эфемерную субстанцию, как чувства? Почему нельзя считать человека, который верит, что бога нет, верующим? Полное отсутствие в законе четких и понятных определений не мешает «наказывать штрафом в размере до 500 тыс. рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет, либо обязательными работами на срок до 480 часов, либо принудительными работами на срок до трех лет, либо лишением свободы на тот же срок с ограничением свободы на срок до одного года или без такового» [2].

Но вернемся к палеонтологическим останкам. Почему они вдруг всем скопом превратились в «поделочный материал»? В первую очередь ископаемые остатки — это бесценные научные объекты, которые только и позволяют судить о том, как именно эволюционировала жизнь на нашей планете и как вообще развивалась Земля (рис. 1). В том числе палеонтологические данные позволяют реконструировать обстановки, в которых формировались месторождения полезных ископаемых, и, что особенно важно, устанавливать, в какие периоды истории планеты эти месторождения образовывались. (Спойлер: далеко не всегда, а поэтому любые полезные ископаемые, увы, исчерпаемы, и относиться к их запасам нужно весьма бережно.)

И сам Закон РФ «О недрах» ископаемые остатки, палеонтологию, да и науку вообще не жаловал. Лишь в статье 6 («Виды пользования недрами») оговаривалось, что «недра предоставляются в пользование для: 1) регионального геологического изучения, включающего региональные геолого-геофизические работы, геологическую съемку, инженерно-геологические изыскания, научно-исследовательские, палеонтологические и другие работы, направленные на общее геологическое изучение недр, геологические работы по прогнозированию землетрясений и исследованию вулканической деятельности, созданию и ведению мониторинга состояния недр, контроль за режимом подземных вод, а также иные работы, проводимые без существенного нарушения целостности недр… 6) сбора минералогических, палеонтологических и других коллекционных материалов» [3]. Все-таки надо отдать должное авторам закона в его изначальной редакции: по крайней мере термины они использовали грамотно, хотя, по сути, приравняли палеон­тологическую науку к сбору коллекционных образцов.

К чему это привело, мы хорошо знаем. В коллекционную «палеонтологию» ринулись все, кто жаждал легкой наживы. Да, конечно, коллекционеры фоссилий существуют во всем мире, но там и законы другие (кое-где весьма строгие), и коллекционеры сами на свой страх и риск ищут новые местонахождения. (Попробуй без спросу влезть на территорию какого-нибудь фермера в США или Намибии за привлекательной древней костью — пристрелят и по закону будут правы.)

У нас же «черные копатели», как жадные и наглые стервятники, следуют за профессиональными палеонтологами и разграбляют до основания даже специально созданные палеон­тологические заповедники, такие как Приморский государственный природный ландшафтный заказник в Архангельской области и природный парк «Ленские столбы» в Респуб­лике Саха (Якутия).

Последний также является объектом Всемирного культурного и природного наследия ЮНЕСКО, а такие памятники природы на территории нашей необъятной родины можно по пальцам пересчитать. На этих заповедных землях находятся редчайшие — для всего мира — местонахождения вендской (эдиакарской) и раннекембрийской фауны. И согласно Закону РФ «О недрах» они подлежат охране как представляющие особую научную или культурную ценность (ст. 33) [3]… Но палеонтологические образцы отсюда можно найти на интернет-аукционах и на сайтах «любителей» палеонтологии (рис. 2, 3).

Последняя из этих фотографий (от 28.12.2020) сопровождается пояснением (орфография автора): «По мнению наших коллег, известные описанные точки уже выработанны и не имеют продолжений. Это ошибочное мнения, эти линзы — лагерштетты имеют продолжения и их не так сложно расчистить дальше». Незавуалированное приглашение грабить дальше.

Более того, российские музеи не гнушаются тратить государством же выделенные средства (и немаленькие!) на скупку краденого. Понятно, что, если бы законодательство о недрах применялось с той же строгостью, как законодательство об оскорблении религиозных чувств, всем этим гражданам сильно бы не поздоровилось. А так — подумаешь, единственное в мире местонахождение необычной древней фауны разграбили; не в новодельном же храме что-то там спели?

Авторы нового проекта, видимо, сочли терминологию закона слишком непонятной, а обращение с научными объектами слишком бережным и создали дополнения, позволяющие грабить всё и везде. Причем пострадает не только палеонтологическая наука, но и историческая. Ведь палеолитические стоянки тоже набиты «поделочными материалами в виде палеонтологических останков» (рис. 4). Никто и ничто не мешает со ссылкой на новую поправку получить в пользование участок недр по соседству с Государственным археологическим музеем-заповедником «Костёнки» в Воронежской области и забрать всё, что выкопает, как «поделочный материал»…

Не следует думать, что в Думе окопалась воровская шайка, которая с особым цинизмом клепает законы и поправки, поощряющие разграбление исторических и научных ценностей. (Одного из авторов — Галину Иннокентьевну Данчикову — я знаю лично еще с тех пор, когда она возглавляла правительство Республики Саха (Якутия), а я получал республиканский знак отличия «Гражданская доблесть» за работу по продвижению «Ленских столбов» в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.) Данная поправка создавалась исключительно для того, чтобы облегчить и легализовать труд местных жителей по сбору мамонтовых бивней — одно из немногих занятий, которое позволяет хоть что-то заработать на просторах нашего Севера.

Мамонтовая кость (бивни) в Сибири добывается по крайней мере с XII века. Об этом рассказывает историк Киракос Гандзакеци, записавший историю царя Малой Армении Хетума, который совершил путешествие в далекую Монголию ко двору великого хана Менгу. Вот что поведал Хетум: «Есть остров песчаный, на котором растет, подобно дереву, какая-то кость драгоценная, которую называют рыбьей; если ее срубить, на том же месте она опять растет, подобно рогам» [4]. Нетрудно догадаться, что речь в отрывке идет о мамонтовой кости, ежегодно вытаивающей из многолетнемерзлых пород.

Уже в 1770-х годах известный промышленник и полярный исследователь Иван Ляхов снаряжал пешие экспедиции на острова в Северном Ледовитом океане, носящие теперь его имя, где бивни отличались прекрасной сохранностью. Любознательный путешественник Матвей (Матиас) Геденштром, объездивший всю Сибирь в начале XIX века, отмечал, что даже на островах мамонтовую кость добывают более 80 лет [5]. (Позднее Геденштром стал иркутским чиновником и, по сложившейся уже тогда традиции, проворовался.)

Более точные данные о том, сколько бивней добывают в год трудолюбивые сибирские народы, привел иркутский учитель и писатель Николай Семенович Щукин: от 24 до 31,2 т в год за 1825–1830 годы [6]. Близкие цифры получились у ссыльного этнографа и видного эсера Владимира Михайловича Зензинова для 1891–1914 годов (11,2–30,4 т в год на Якутской ярмарке) [7] и у меня, когда я работал маленьким чиновником в Минприроды России, для 1996–2000 годов (в пределах 40 т ежегодно — причем это та доля кости, которая предназначалась на экспорт). Для 2013–2017 годов в специальном распоряжении главы Республики Саха (Якутия) Айсена Сергеевича Николаева от 13 августа 2018 года, касающемся сбора и изучения (!) палеонтологических материалов мамонтовой фауны, указываются количество от 20 до 108 т, но это, вероятно, не только бивни [8]. (Кстати, распоряжение написано грамотным языком, содержит перечень терминов и определений и много других познавательных материалов.) Все приведенные цифры касаются почти исключительно Якутии.

Пренебрегать этим добром, конечно, не стоит. Если вытаявшие бивни не собирать, они быстро превращаются в никчемную труху (рис. 5). Однако не следует вводить людей в заблуждение, как это сделала «Парламентская газета», заявившая, что «ежегодно копатели извлекают примерно 100 тонн остатков реликтовых животных» [9]. Более реальные цифры приведены выше. Хотя, может быть, газета совсем не о мамонтах пишет? Они ведь не реликтовые животные, а вымершие, ископаемые. Что за эксперты насчитали потенциальные запасы в 150–180 тыс. т костей мамонта, в газете не говорится. И проводилась ли вообще какая-либо экспертиза? (Из пояснительной записки к проекту изменений видно, что об этом никто даже и не думал [1].)

Оно и понятно: даже прикидочно былое поголовье мамонтов оценить невозможно. А говорить о «мамонтовых месторождениях», которые требуют разработки, — это преступление. Поскольку такие «месторождения», как, например, Бёрёлёх и Чукочье, являются особо охраняемыми природными территориями Республики Саха (Якутия). Правда, и они уже пострадали от наплыва «черных копателей». Формировались подобные захоронения в поймах и дельтах рек на протяжении столетий и тысячелетий, поэтому рассчитывать по таким скоплениям костей размеры популяций, как это делают дилетанты, бессмысленно. Если же будет еще открыто подобное «месторождение», то ему нужно придавать как минимум статус памятника природы, а не разносить в пух и прах. Тем более что среди этих «месторождений» есть и стоянки людей, которые десятки тысяч лет назад начали осваивать гораздо более суровую, чем ныне, Сибирь, — памятники человеческому духу и смекалке мирового значения (рис. 6) [10]. Теперь же их можно и нужно будет разграбить на вполне законном основании.

Что касается нелегального потока мамонтовой кости в Китай, тут автор «Парламентской газеты» совершенно прав. Вот только подрегулировать требуется не мамонтовые промыслы, а таможенную службу.

Важен и еще один аспект деятельности сборщиков кости, который поправка к закону поощряет, вместо того чтобы исключить. Ведь теперь «сбор поделочных материалов в виде палеонтологических останков допускается на глубине до двух метров». Поскольку поправка не различает разные типы ископаемых остатков, это означает, что любой желающий может разворотить любое местонахождение с уникальным материалом. (Может, он делает это, конечно, и сегодня, что мы видим на примере якутских местонахождений, но до сих пор такая деятельность считалась незаконной.) Более того, проникновение в многолетнемерзлые породы на подобную глубину опасно для жизни (рис. 7).

О тяжелом быте сибирских «охотников за мамонтом» якутский фотограф Евгения Арбугаева сделала удивительный фоторепортаж для National Geographic [11]. (В русскоязычной версии он не выходил, поскольку мы сочли его неприемлемым, как, увы, поощряющий браконьерство.) Добытчики мамонтовой кости гибнут под оползнями и в промытых водяной помпой туннелях ежегодно. Получается, что авторы поправки к закону считают, что так оно и должно быть.

Кроме того, «черные копатели» давно уже вовсю хозяйничают на заповедных территориях. И здесь речь идет не только и не столько о палеонтологических памятниках (их «обитатели», в конце концов, вымерли), а о заповедных землях, где выживают современные редкие и реликтовые (вот где это слово к месту, господин «парламентский газетчик») виды. Например, тундра в ресурсном резервате «Кыталык» в низовьях Индигирки испещрена гусеничными следами так, что, кажется, здесь гуляли нацисты из танковой дивизии Гудериана. А это «всего-навсего» следы деятельности нелегальных промысловиков мамонтовой кости, которые катаются по местам, где гнездятся более 90 видов птиц, в том числе редчайшие белый журавль, розовая чайка и многие другие. Поправка опять же позволяет им считать себя легитимными предпринимателями.

Вот какие тяжелые последствия и для людей, и для экономики страны, и для науки может вызвать вроде бы небольшая, но совершенно безграмотная поправка к закону. Всего-то нужно было сказать, что вносимые в закон изменения касаются исключительно мамонтовой кости плейстоценового возраста, а не превращать одним росчерком все палеонтологические материалы в поделочные и не поощрять хищническое и опасное для жизни браконьерство. И еще добавить, что подобная деятельность полностью запрещена на особо охраняемых природных территориях любого ранга (иначе не дойдет). Разрешение на сбор мамонтовой кости должно касаться только сбора материала с поверхности, чтобы не подвергать людей риску. Важно, конечно, чтобы промысловики сообщали профильным научным организациям о выявленных крупных местонахождениях костного материала и о мумиях плейстоценовых животных. Но даже если вписать такое пожелание в закон, вряд ли оно будет каждым выполняться.

Наверное, проект изменений в Закон РФ «О недрах» проходил проверку в каких-нибудь профильных учреждениях типа Минприроды России, но ключевое слово здесь именно «типа». Подобные учреждения давно не жалуют специалистов на всех этажах чиновничьей табели о рангах. Это не догадка, а итоги жизненного опыта. В начале нашей новой президентской эры я служил в данном министерстве Акакием Акакиевичем (зам. начальника отдела без каких-либо подчиненных). Пытался я как раз регулировать вывоз за границу ценных и бесценных палеонтологических и минералогических образцов, а также всего, что связано с понятием «геология».

За несколько месяцев надо мной сформировалась ветвистая вертикаль власти из пяти примерно человек (от начальника отдела до министра). Ни один из них не имел хоть какого-то профильного образования, имевшего отношение к природным ресурсам. Зато были бывший депутат Госдумы от партии ­Жириновского, бывший помощник депутата той же Думы, бывший руководитель департамента из расформированного Министерства по делам федерации, национальной и миграционной политики, бывший помощник министра из Министерства образования и т. п. Если кто помнит, был такой Александр Леонтьевич Онисимов, персонаж романа Александра Бека «Новое назначение», написанного в начале 1970-х и опубликованного в СССР лишь во времена перестройки, — профессиональный, но малообразованный чиновник, которого сегодня назначали руководить комитетом в Совете министров, а завтра отправляли послом в Северную Европу. Как и Онисимов, все мои сослуживцы были, за редким исключением, хорошими людьми и настоящими государственниками.

Беда же была в том, что они ничего не знали и не понимали в тех вещах, которыми им приходилось заниматься. Более того, в министерстве постоянно шел своеобразный процесс полураспада: каждые шесть-девять месяцев все его подразделения заново сливались и дробились, а чиновники, так и не научившиеся хоть чему-то на одной должности, передвигались на другие. Названия подразделений вполне отражали эту кафкианскую быль: например, Департамент организации делопроизводства, юридического сопровождения деятельности центрального аппарата и контроля за исполнительской дисциплиной или Департамент федеральных, межотраслевых и отраслевых программ и подготовки государственных докладов.

В результате всё окончательно поросло мелким горрингом. (Что это за типичный для наших министерств феномен, найдете в Интернете.) Беззаконие и коррупция — это две стороны одной медали, имя которой — невежество. Владимир Познер как-то сравнил Госдуму со взбесившимся принтером. Думаю, он был неправ: принтер хотя бы из сети можно выдернуть, чтобы бумагу зря не изводил.

Андрей Журавлёв, палеонтолог, докт. биол. наук,
проф. кафедры биологической эволюции биофака МГУ

1. Система обеспечения законодательной деятельности
2. Российская газета. Федеральный выпуск № 141(6117). 2 июля 2013 года.
3. Закон Российской Федерации «О недрах» от 21 февраля 1992 года № 2395–1 (в редакции Федерального закона от 6 декабря 2011 года № 401-ФЗ).
4. Гандзакеци Киракос. История Армении. М.: Глав. ред. восточ. лит. изд-ва «Наука», 1976
5. Геденштром М. Отрывки о Сибири. СПб.: Типогр. Мед. депт. Мин. внутр. дел, 1830
6. Изд. Н. Щ. Поездка в Якутск. С-Пб.: Типогр. Конрада Вингеберга, 1833
7. Зензинов В. М. Добыча мамонтовой кости на Ново-Сибирских островах // Природа. 1915. Июль-август. С. 980–992
8. glava.sakha.gov.ru/ot-13-avgusta-2018-g——649-rg
9. Филоненко В. Бивни мамонта принесут стране доход // Парламентская газета. 14.10.2019.
10. Pitulko V., Pavlova E. Y., Nikolskiy P. Mammoth ivory technologies in the Upper Palaeolithic: a case study based on the materials from Yana RHS, northern Yan-Indigirka lowland, Arctic Siberia // Worlds Archaeology. 2015. № 47. P. 333–389.
11. evgeniaarbugaeva.com/mammoth-hunters