На обложке книги «Наша внутренняя обезьяна» красуется молодой орангутан, хотя книга посвящена трем другим приматам: шимпанзе, бонобо и человеку. Эффектная, но не вполне правильная обложка — единственный недостаток книги. Всё остальное в ней блистательно, как и положено работе приматолога Франса де Вааля. Он вряд ли нуждается в представлении. Даже на русском языке это уже его пятая и, пожалуй, наиболее фундаментальная книга.
Ее центральная мысль проста: в поведении человека нет решительно ничего уникального. То, что долгие годы считалось особенностями людей (нравственность, сострадание, политика), можно найти у наших ближайших родственников: шимпанзе и бонобо. Идея звучит незамысловато. Но так же просто, буквально парой предложений, можно пересказать «Войну и мир» или «Илиаду». Сила и обаяние книги в том, как Вааль излагает свои мысли и убеждает в своей правоте.
Повествование изобилует отличными историями и наблюдениями, которые сливаются в одно целое, причем крайне оптимистическое и заряженное положительными эмоциями. По мнению де Вааля, природу человека нельзя красить только в черный цвет, как делали на протяжении десятилетий. Он выступает противником мысли, что человек по умолчанию агрессивен, а его нравственность и доброта — лишь тонкая пленка над безднами внутреннего зла и насилия.
Идея злой природы человека получила широкое распространение и стала особенно популярной после Второй мировой войны с ее газовыми камерами и массовыми убийствами. Стало общим местом, что налет цивилизации и гуманности лишь немного прикрывает звериную сущность человека и всем нам необходимо прикладывать большие усилия, чтобы возвыситься над природой.
Весомое подтверждение идея о «злой природе человека» получила благодаря шимпанзе, которые долгое время рассматривались как ближайшие родственники человека, его природное зеркало. Шимпанзе преимущественно жестоки, склонны к насилию и вобрали в себя многое из того, что считается людскими пороками. Они ревнивцы, сексисты, собственники и ксенофобы, которые устраивают бойни соседям, подчас уничтожая всех самцов другой стаи.
Лишь недавно стали появляться подробности про другого нашего родственника — бонобо, который прежде рассматривался как карликовая аберрантная разновидность шимпанзе.
Бонобо оказались другим видом, причем с совершенно другим поведением. В отличие от шимпанзе, они живут мирными сообществами, где балом правят самки, нет смертельных схваток, а самое обычное их занятие — секс в разнообразных проявлениях. Де Вааль не упускает случая дать обширный экскурс в поведение бонобо. Сексуальность не стала исключением. По счастью, де Ваалю чуждо показное пуританство, и он подробно рассказывает о сексуальных практиках бонобо: французский поцелуй, минет, гомосексуальные контакты, фетиши и позы, неизвестные даже «Камасутре» (например, оба партнера висят головой вниз, уцепившись ногами за ветку). По гипотезе де Вааля, именно эротизм бонобо, видимо, обусловил их миролюбие и низкий уровень агрессии благодаря грандиозным выбросам гормона удовольствия окситоцина.
Если шимпанзе показали корни нашей злой природы, то бонобо стали зеркалом добрых качеств человека, которые также уходят в далекое прошлое. По словам де Вааля, оказалось, что в нас скрыта не одна, а две внутренние обезьяны, и «если шимпанзе — наш дьявольский лик, то бонобо, по-видимому, ангельский».
Де Вааля больше интересует добрая сторона. Причина понятная: показать, что все базовые характеристики человека являются природными. На многих примерах де Вааль показывает, что эмпатия и сострадание уходят корнями в дочеловеческое прошлое.
При таком взгляде сам термин «гуманность» оказывается ложным: гуманность можно встретить не только у людей. В книге немало примеров доброты и милосердия животных. Причем не только среди бонобо. Вот история умственно отсталой макаки-резуса. Стая прощала ей самые грубые промахи, например угрозы альфа-самцу. А вот крысы, которые переставали нажимать на рычаг получения корма, если он запускал ток в соседнюю клетку с другой крысой, и предпочитали морить себя голодом.
Вывод сделать несложно: даже наша гуманность и нравственность коренятся в очень глубоких общественных инстинктах, которые есть у многих животных. Эта мысль размывает представление о нашей уникальности, особенностях и высоком статусе. В нас нет ничего принципиально нового. Другие животные демонстрируют вполне человеческие интриги, справедливость, мораль, причем в изобилии.
И уже не кажется странным предложение некоторых приматологов включить в род Homo двух наших ближайших живых родственников — бонобо и шимпанзе. Это стало бы громкой победой биологического взгляда на место человека в природе и развенчанием иллюзий антропоцентризма.
Антон Нелихов