Полная версия. В .pdf и в бумажной газете опубликована сокращенная.
Как я познакомился с Серёжей Ковалёвым
В 1951 году я окончил Физико-математический факультет Московского городского педагогического института им. В.П. Потёмкина и начал работать в школе № 362 Сокольнического района. Там я преподавал физику, астрономию, электротехнику, логику и психологию. Всё было хорошо до 1958 года. Теперь уже никто не помнит про очередную фантазию Хрущёва. Он решил, что детей надо отобрать от родителей и поместить их в интернаты (см. [1]), так как дома им прививают слишком много буржуазных привычек. Эта фантазия начала претворяться в жизнь и погубила нашу школу. Чтобы в ней разместить спальни для детей, школу сделали из десятилетки семилеткой. Я любил преподавать в старших классах. В 6–7-х преподавал другой учитель — женщина. Я не хотел с ней конкурировать и уволился.
Это был конец летних каникул. Все учительские ставки были уже заполнены. И я в сентябре 1958 года временно устроился на работу лаборантом в свой педагогический институт на кафедру психологии.
Главным в моей работе на кафедре психологии была техническая помощь аспирантам. В том же здании были помещения кафедры физиологии. Там я познакомился с аспирантом этой кафедры Юрием Ильичом Аршавским, что сыграло очень большую роль в моей судьбе. С ним мы потом многие годы работали вместе и дружили семьями.
Вскоре выяснилось, что аспиранты-психологи стараются не использовать в своих опытах никаких приборов, даже осциллографа. Кроме того, выяснилось, что они не имеют никакого представления о математическом анализе результатов экспериментов.
Тогда я организовал семинар по математике для аспирантов кафедр психологии и физиологии, повесив об этом объявление. Я рассказывал аспирантам об основах статистической обработки данных, о том, как подбирать кривые для аппроксимации экспериментальных данных и другие полезные вещи, многие из которых я сам узнавал в ходе подготовки к занятиям.
На этот семинар ходили, в частности, Ю.И. Аршавский (тогда аспирант кафедры физиологии МГПИ), его старый знакомый и сосед Марк Львович Шик и другие физиологи. Марк и пригласил меня на физиологический семинар, который организовали Израиль Моисеевич Гельфанд и Михаил Львович Цетлин. В какой-то мере соруководителем этого семинара был Виктор Семёнович Гурфинкель (тогда кандидат медицинских наук, впоследствии — академик РАН).
Этот семинар работал с 1957 года и проходил в помещении Института нейрохирургии АМН им. Бурденко недалеко от Миусской площади (см. мои более подробные воспоминания об этом семинаре: [2]). Это было удобно руководителям семинара И.М. Гельфанду и М.Л. Цетлину, так как они работали недалеко, в Институте прикладной математики (ИПМ), которым руководил Келдыш. В ИПМ собираться было нельзя, там был слишком строгий пропускной режим.
На семинар Гельфанда и Цетлина ходило много разного народа. Но довольно постоянное его ядро составляли выпускники кафедры физиологии биологического факультета МГУ (Юрий Ильич Аршавский, Иван Михайлович Родионов, Инесса Августовна Кедер-Степанова, Сергей Адамович Ковалёв и Левон Михайлович Чайлахян). На этом семинаре я и встретился впервые с Серёжей Ковалёвым.
Одна из целей семинара была в том, чтобы Гельфанд и Цетлин вошли в курс состояния нейрофизиологии. Основные большие темы семинара — сердце и мозг. Много места занимало и биоуправление (тогда В.С. Гурфинкель, Виктор Борисович Малкин и М.Л. Цетлин сделали систему, управляющую включением рентгеновского аппарата от зубца R ЭКГ с заданной задержкой — это позволяло сделать рентгеновский снимок сердца в любую фазу его сокращения; начиналась работа над биоуправляемым протезом руки).
Внимание к сердцу отчасти было связано с тем, что В.С. Гурфинкель и М.Л. Шик работали с Е.Н. Мешалкиным — известным хирургом, оперирующим сердце. Кроме того, появилась работа Винера и Розенблюта о моделях сердечных аритмий. Ее развивал участник семинара Игорь Сергеевич Балаховский. Норберт Винер — американский математик, создатель кибернетики, а Артуро Розенблют — мексиканский физиолог и кардиолог. Они дали пример успешной совместной работы ученых разных специальностей. Тогда авторитет Винера был вообще очень велик, поэтому его пример был особенно заразителен. Кроме того, вероятно, Гельфанду и Цетлину было интересно посоревноваться с Винером.
Еще одна сквозная тема — управление движениями. В некоторый момент на семинаре курс лекций на эту тему прочитал Николай Александрович Бернштейн.
Через некоторое время я стал играть на семинаре роль своеобразного переводчика. Израиль Моисеевич спрашивал: «Миша, что он говорит?» — и я кратко излагал идею или факт, рассказанный докладчиком. Это объясняется тем, что я давно интересовался биологией, читал много книг по биологии и хорошо владел биологической терминологией, которой нередко злоупотребляли докладчики.
Скоро выяснилось, что у семинара была еще одна важная цель. Израиль Моисеевич подбирал будущих сотрудников теоретического отдела Института биофизики, о создании которого он договорился с директором института Глебом Михайловичем Франком и с руководством АН СССР. Когда мы ждали создания этого теоретического отдела, у Серёжи Ковалёва возникла сложная ситуация — он на некоторое время остался без работы, а у него было двое детей. Устраиваться куда-то не имело смысла, мы каждый день ждали приказа о создании теоретического отдела. И тогда Израиль Моисеевич стал платить Серёже зарплату из своей собственной зарплаты. Таким образом, мы считали, что Серёжа стал первым сотрудником теоретического отдела Института биофизики АН СССР. Кроме того, это показывает, что Израиль Моисеевич высоко ценил Серёжу.
Мы мало говорили с Серёжей про наши школьные годы. Но одну деталь я хотел бы здесь привести. Когда Серёжа учился в школе в Подлипках, он ходил в секцию бокса и занимался там вполне успешно. Его включили в команду города, и он участвовал в разных соревнованиях. При этом он ездил и на соревнования, которые проводились в других городах. Мне кажется, что это обстоятельство еще не упоминалось в воспоминаниях о Серёже.
Начало совместной экспериментальной работы с Серёжей
Научную работу мы начали вести, когда формально еще не были зачислены на научные ставки. Территориально опыты ставились в помещении пединститута, у Парка культуры, где размещалась кафедра физиологии.
Первой научной работой в новом коллективе была работа по моделированию периодики Венкебаха. Периодика Венкебаха — это нарушение сердечного ритма, обладающее замечательной математической правильностью. При этой аритмии, например, три импульса с предсердия проходят на желудочки (с возрастающей атриовентрикулярной задержкой), а четвертый импульс блокируется. И дальше эта картина повторяется. Может блокироваться каждый третий или каждый пятый импульс. Это нарушение ритма называют еще «периодика Венкебаха — Самойлова» в честь немецкого врача и русского физиолога, которые ее открыли и изучали. Позднее в нашу лабораторию возьмут внука Самойлова — Сашу Четаева.
Эту аритмию объясняли в самом общем плане так. Область между предсердием и желудочком находится в плохом состоянии и при возбуждении устает. От каждого следующего импульса устает всё сильнее, пока какой-то импульс не будет пропущен. За это время сердце отдыхает, и всё начинается сначала. Примерно такую модель разрабатывал Евгений Борисович Бабский — конечно, в конкретном варианте.
На семинар Гельфанда ходил военный врач Игорь Сергеевич Балаховский. Он предложил совершенно другой механизм. Он предположил, что на границе двух возбудимых тканей, отличающихся по рефрактерности (времени невозбудимости после импульса), при некоторой частоте стимуляции должна возникать картина, аналогичная периодике Венкебаха. Просто каждый следующий импульс всё больше ждет на границе, пока кончится рефрактерность, и, наконец, какой-то импульс сам затухает раньше этого — тогда возникает пропуск.
Мы решили проверить эту идею очень простым способом. Взять не сердце, а нервное волокно. Часть его охладить; рефрактерность охлажденной части возрастет. А потом более теплую часть ритмически раздражать, а на другом конце регистрировать импульсы.
Возникли проблемы. Первая — какое нервное волокно взять для этих опытов. За рубежом для этого обычно использовали гигантские аксоны кальмаров. Но в Москве кальмаров не было. Выход предложил Борис Вепринцев: взять гигантские аксоны брюшной нервной цепочки дождевого червя. Затем надо было найти стимулятор — прибор, который позволял бы раздражать это волокно с нужной частотой. Где мы его достали, я теперь не помню. Наконец, нужно было иметь приборы для регистрации электрической активности этих аксонов. Тут я вспомнил, что на кафедре психологии был электроэнцефалограф. Я пошел к заведующему кафедрой Николаю Фёдоровичу Добрынину и попросил его разрешения использовать этот прибор. И хотя в это время уже не было нашего педагогического института, да и я тогда работал преподавателем математики во Всесоюзном заочном статистическом техникуме, Добрынин дал нам такое разрешение.
Электроэнцефалограф стоял в здании у Парка культуры. Когда что-то ломалось, Миша Цетлин чинил его. Препарировать аксоны червя научилась и Тата Харитон, которая в это время появилась в нашей группе (на самом деле ее звали Виктория Юльевна, но все звали ее домашним именем — Тата). Группа состояла из трех человек: Юры Аршавского, Серёжи Ковалёва и меня.
Действительно, на аксоне дождевого червя удалось получить периодику Венкебаха. Для упрощенного случая (треугольные импульсы и линейный спад рефрактерности) я построил математическую модель явления. Это были наши первые публикации в журнале «Биофизика» [3, 4, 5].
Зимой дождевых червей можно было купить у женщины, которая жила в Подмосковье. Она держала их в погребе в ящиках с землей. Она была монополистом, и к ней за червями надо было ездить домой.
Надо еще сказать, что эту нашу работу поддержал Евгений Борисович Бабский. Это был известный физиолог, и хотя сам он развивал другую теории периодики Венкебаха, но при этом поддерживал и наши работы, проявив широту души и симпатичное мне отношение к ученым-конкурентам.
Возбудимые среды были интересны еще потому, что это благодатная тема для математического и машинного моделирования. Гельфанд и Цетлин сделали работу, в которой рассматривалась возбудимая среда со спонтанно активными точками. Они показали, что ритм среде будет задавать самая высокочастотная точка. А если частоты равны, то та, которую возбудили раньше. В этом случае возникает среда с памятью. Она помнит, в каком месте возникло возбуждение.
Для Серёжи Ковалёва и Лёвы Чайлахяна занятие возбудимыми средами оказалось очень важным. Они развили геометрический подход к таким системам. К ним присоединились Юра Аршавский, Володя Смолянинов и я. Это долго было основной темой нашей работы. Про это я расскажу подробнее дальше.
Володя Смолянинов — выпускник Физтеха. Он пришел в нашу лабораторию и сразу включился в работы по «геометрическому принципу». Возникла пятерка: Аршавский, Беркинблит, Ковалёв, Смолянинов, Чайлахян.
Создание теоретического отдела Института биофизики
Еще в 1960 году Израиль Моисеевич Гельфанд и Глеб Михайлович Франк договорились между собой и с Президиумом АН СССР о создании в Институте биофизики теоретического отдела. Но его организация откладывалась из-за того, что Виктор Семёнович Гурфинкель и Марк Шик были в Новосибирске, где помогали Мешалкину организовать кардиохирургическую клинику. Весной 1961 года они вернулись. 3 марта 1961 года Израиль Моисеевич после окончания заседания семинара оставил несколько человек и сказал, что приказ об организации отдела подписан. Решили, что было бы хорошо отметить это событие, но непонятно где. В Институте нейрохирургии неудобно. Тогда я предложил поехать ко мне домой. Мы позвонили моей жене Лене, предупредили ее и поехали. По пути купили хлеб, колбасу и водку. Виктор Семёнович попросил у кого-то из знакомых врачей пузырек спирта, но он не потребовался. Если мы с Леной верно вспомнили, у нас тогда были И.М. Гельфанд, М.Л. Цетлин, В.С. Гурфинкель, Марк Шик, Юра Аршавский, Инна Кедер, Ваня Родионов, Серёжа Ковалёв, Лёва Чайлахян и Игорь Сергеевич Балаховский (он не переходил в Институт биофизики, но очень интересно работал вместе с нами).
Когда был создан теоретический отдел, Израиль Моисеевич дал нам несколько советов по совместной работе. Один из советов был такой. Никогда не надо спорить, кто должен быть первым автором в совместной статье. Когда начинается спор о том, кто больше придумал или кто больше сделал, это часто приводит к тому, что коллектив разрушается. Давайте договоримся, что нашем отделе эта тема не обсуждается, авторы статьи должны всегда располагаться в алфавитном порядке. И мы с этим согласились.
Сначала в этих работах участвовали всего три человека, но потом к нам присоединился Лёва Чайлахян. Ему пришла в голову интересная идея. А что будет, если сделать переход от теплого участка к холодному не резким, а плавным, постепенным? Если наши гипотезы верны, то в этом случае из группы импульсов может выпадать не один импульс, а несколько. Мы поставили соответствующие опыты и действительно получили новый результат, опубликованный в 1964 году [6, 7]. С этого момента Лёва присоединился к нашей группе.
«Геометрический принцип»
Как я уже говорил, размышления о непрерывных возбудимых средах у Серёжи и Лёвы наложились на конкретное изучение реальных объектов, прежде всего сердца. Возникла некоторая очень общая идея. Она состояла вот в чем. Свойства той или иной клетки, или части клетки, или системы клеток должны зависеть не только от свойств мембраны этих объектов, но и от их геометрической структуры.
Например, представим себе нервное волокно, которое в некоторой точке резко утолщается. Это место утолщения будет действовать так же, как область с более высоким порогом (а для следующего импульса — как область с повышенной рефрактерностью). Когда нервный импульс подойдет к месту утолщения, его токи растекутся по большой площади. Плотность тока снизится, емкости мембраны будут заряжаться медленнее. В результате импульс задержится, и следующий импульс встретит это место в состоянии рефрактерности. От этого он еще сильнее задержится, и в конце концов мы получим периодику Венкебаха в точке утолщения волокна. При сильном утолщении импульс вообще не сможет его преодолеть и будет там блокироваться. Представим себе теперь, что к такому месту сильного утолщения подходят два входных волокна. Каждое из них по отдельности не может возбудить узел ветвления, но при приходе двух импульсов одновременно их токи сложатся и смогут его возбудить. Этот пример показывает, что с помощью геометрии можно реализовать логические функции, в данном случае «и» — «и». Это значит, что ответ возникает только тогда, когда есть и один, и другой входной импульс. А на дендритах нервных клеток имеется много входов, а сами они представляют разветвленное дерево из ветвей разной толщины.
Исходя из этих соображений, мы занялись изучением геометрического строения и электрическими свойствами дендритов и других разветвленных структур. Меня эта работа очень увлекала. Она давала возможность приложить физические и математические знания. Хотя, конечно, основные математические вычисления производил Володя Смолянинов, который позднее создал теорию электрических свойств разветвленных структур. Кроме того, меня привлекала эта тема, как ни странно, по идеологическим соображениям. Мне всегда очень нравились идеи Декарта о роли геометрии в возникновении разных свойств материи. Изучение разветвленных структур было хорошей иллюстрацией этих идей Декарта.
Этот геометрический подход помог объяснить и особенности электрических свойств миокарда. Оказалось, что при возбуждении миокарда его входное сопротивление меняется очень мало, хотя сопротивление мембран его клеток должно было меняться в десятки раз. В литературе предлагались для объяснения этого феномена разные экстравагантные идеи — например, что при возбуждении сердечных клеток натриевые каналы в них открываются, а какие-то другие закрываются как раз настолько, чтобы сопротивление не менялось.
У Серёжи возникла простая идея. В шарообразной клетке при падении сопротивления мембраны в 36 раз и входное сопротивление падает в 36 раз. Но уже в линейном кабеле входное сопротивление меняется всего в 6 раз, если сопротивление мембраны меняется в 36 раз. Может быть, в двумерной или трехмерной сети изменение входного сопротивления еще меньше из-за их геометрии. Володины расчеты показали, что это так и есть [8, 9, 10].
На западе в этот период возникали сходные идеи. Геометрией дендритов занимался Ролл, а геометрией миокарда Вудбари и Крилл.
Диссертация Серёжи
Результаты, полученные на сердце, легли в основу кандидатской диссертации Серёжи. И.М. Гельфанд велел Серёже защитить кандидатскую, так как он хотел назначить его руководителем группы в лабораторном корпусе «А». Гельфанд даже издал по этому поводу приказ по отделу (кажется, это был его единственный приказ). Его смысл состоял в том, что Серёжу не должны пускать на рабочее место, пока он не напишет кандидатскую. (Потом И.М. заставил меня тоже защититься, говоря, что для работы в АН это требуется и если человек не может сделать такую ерунду, то на что же он годится).
Договорились, что я буду помогать Серёже писать. Он приезжал в Институт биофизики, и мы шли в зал, где и писали. Работа шла очень медленно. Иногда за день мы успевали написать всего несколько фраз. Дело в том, что Серёжа стремился написать такой текст, который бы точно и однозначно выражал его мысли. Защитил диссертацию Серёжа в 1964 году.
Не только Серёжа Ковалёв защищался по теме о связи геометрической структуры и электрических свойств биологической системы (в его диссертации — миокарда). В дальнейшем по тому же «геометрическому» направлению защищали свои докторские диссертации Л.М. Чайлахян и В.В. Смолянинов. По материалам докторской диссертации (с дополнениями) Володя Смолянинов написал книгу «Математические модели биологических тканей» (М., 1980).
Неожиданная встреча
Когда «геометрический принцип» дал много интересных результатов, мы решили, что было бы хорошо опубликовать несколько статей в других журналах, помимо «Биофизики». Мы написали две статьи: одну про миокард, другую про дендриты. Выбор пал на журнал «Доклады АН СССР» [11, 12].
Проблема состояла в том, что в этот журнал нельзя просто послать статью, она должна быть представлена академиком. Когда Тата Харитон узнала про это, она сказала, что поговорит со своим папой — Юлием Борисовичем Харитоном. Юлий Борисович в основном жил вне Москвы, но часто приезжал в Москву или на дачу, в Жуковку. И вот Тата договорилась, что мы приедем к нему в Жуковку. Но я заболел гриппом, и поехали Лёва Чайлахян, Юра Аршавский и Серёжа Ковалёв.
Там они сначала рассказали Юлию Борисовичу основные идеи статей, а потом он взял статьи и сказал, что тут же их прочитает. Он внимательно прочитал статьи, отметил, что они ему понравились, и только удивился, что такие идеи и результаты не были описаны ранее.
Тата оставила Серёжу, Юру и Лёву пить чай. Тут к Тате пришла соседка и тоже осталась попить чаю. По ходу беседы Тата сказала, что Лёва хорошо поет, и его попросили что-нибудь спеть. Он хотел было спеть «Товарищ Сталин, вы большой ученый…», но Тата сильно толкнула его в бок и попросили выбрать что-нибудь лирическое. Лёва пел Окуджаву. Потом Тата пошла проводить Серёжу, Юру и Лёву. Лёва обиженно спросил: «Что ты меня всё время толкала, когда я выбирал песню?» «Как, — сказала Тата, — разве вы не поняли, кто была наша гостья? Это же была Светлана Аллилуева». (Дочка Сталина.)
Так эту историю мне рассказал Лёва Чайлахян. Но Юра Аршавский утверждает, что они знали, кто пришел в гости к Харитону. Однако выбрать песню действительно было трудно…
Редактирование вдвоем
За первые четыре года в теоретическом отделе было выполнено много интересных работ. Было решено собрать их вместе и издать в виде книги. В этой книге [13] помещены две работы нашей группы [14, 15].
В 1971 году этот сборник был переведен на английский [16]. Хотя редакторами этой книги числятся И.М. Гельфанд, М.Л. Цетлин, В.С. Гурфикель и С.В. Фомин, на самом деле эту работу поручили Серёже Ковалёву. Поскольку он работал очень хорошо, но медленно, я снова попросился ему помогать. Так что эту работу мы проделали вдвоем.
Лабораторный корпус «А»
В 1963 году в МГУ начинали строить около биофака лабораторный корпус «А». В нем предполагалось три лаборатории: молекулярной биологии (зав. А.Н. Белозерский), математической статистики (зав. А.Н. Колмогоров) и математических методов в биологии (зав. И.М. Гельфанд). Корпус кончили строить в 1965 году. Так что Серёжа вовремя успел защитить диссертацию.
В лаборатории Гельфанда было три отдела: математический (им руководил Илья Иосифович Пятецкий-Шапиро), цитологии (им руководил Юрий Маркович Васильев) и отдел межклеточных взаимодействий. Этим отделом стал руководить Серёжа. Отдел размещался в комнате 213 на втором этаже. В значительной мере там же стал работать Лёва Чайлахян. Мы считали, что 213 комната — это часть нашей лаборатории. Через некоторое время в 213 комнате возникла своя группа, о которой я расскажу отдельно.
Наш семинар на биофаке МГУ
Кафедра физиологии МГУ была родной для части наших сотрудников. Мы туда нередко ходили по разным делам или так, в гости. Там были разные знакомые. Лёва Чайлахян проводил часть вечеров на кафедре, гоняя блиц в шахматы. На этой кафедре работала его жена Инна Прудникова.
Чтобы привлечь в лабораторию молодых ребят, мы решили организовать студенческий семинар на кафедре физиологии МГУ. Прежде всего были нужны новые сотрудники для отдела в лабораторном корпусе «А», которым должен был руководить Серёжа. Повторилась история с семинаром Гельфанда, когда он подбирал сотрудников для теоретического отдела.
Наш семинар вели Юра Аршавский, я, Серёжа Ковалёв и Лёва Чайлахян. Оттуда появились многие сотрудники, которые работали в основном в 213 комнате МГУ: Люся Бойцова (в дальнейшем она вышла замуж за Серёжу Ковалёва и была его верным помощником в последующие непростые годы), Таня Потапова, Юля Шаровская и другие.
Межклеточные контакты
Наша совместная работа с Серёжей началась с изучения сердечных аритмий. Она логично привела нас к более широкому кругу вопросов — к «геометрическому принципу», в частности, к изучению электрических и других свойств синцитиев.
В образовании клеточных физиологических синцитиев принципиальную роль играют межклеточные контакты, которые и объединяют клетки в синцитий. Изучение высокопроницаемых межклеточных контактов и стало основной темой группы, работавшей в лабораторном корпусе «А», которой руководил Серёжа.
Выяснилось, что не только в возбудимых тканях, таких как сердце или гладкие мышцы, клетки связаны между собой. Клетки связаны и в невозбудимых тканях, например в печени, так что в результате тоже возникают сложные геометрические конструкции из клеток. Эти клетки связаны так называемыми высокопроницаемыми контактами. Изучение этих контактов стало одной из основных тем группы Серёжи Ковалёва.
Скажу коротко про научную судьбу некоторых сотрудников Серёжи. Таня Потапова занималась не только наукой. Она много лет вела по радио научно-популярную передачу. Потом работала с Капицей в телепередаче «Очевидное — невероятное». Однажды мы написали совместную статью в «Природу» про щелевые контакты. Она сделала ряд интересных работ по довольно разной тематике и в конце концов защитила докторскую.
Примерно в 1969 году в 213 комнате стала работать Валя Божкова. Она кончила физфак, немного работала с Юрием Марковичем Васильевым по цитологии, а потом стала работать с Серёжей Ковалёвым и Лёвой Чайлахяном по межклеточным контактам. В дальнейшем Валя перешла на занятия эмбриологией и защитила по этой теме докторскую.
Хочу отметить многообразие объектов, на которых велись работы сотрудниками 213 комнаты. Например, Лёва Чайлахян сделал работу на цианобактериях, про передачу у них электрического сигнала между клетками. Были работы на мышечном волокне балянуса.
В некоторый момент возникла идея, что клетки могут обмениваться не только электрическими сигналами, но и химическими веществами (идея «метаболической кооперации»). Тогда Валя Божкова и Ляля Шилянская сделали работу на слюнной железе хирономуса. Люся Бойцова, Юля Шаровская и Леня Миттельман начали работать на культурах нормальных и раковых клеток (Юля еще работала на печени). В связи с изучением роли межклеточных контактов в эмбриогенезе велись работы на эмбрионах морского ежа и т.д.
В 1996 году Юля защитила докторскую диссертацию (по совокупности работ) «Роль межклеточных диффузионных каналов в регуляции фенотипа дифференцированных клеток». Оппонентами у нее были А.Л. Бызов и А.А. Нейфах.
Экспедиции
Я уже сказал, что сотрудники группы Серёжи работали на разных объектах, в том числе на морских организмах, таких как балянус или морские ежи. В связи с этим Серёжа и Лёва Чайлахян довольно регулярно ездили в экспедиции, прежде всего на остров Попова вблизи Владивостока, и в Дальние Зеленцы — биостанцию Мурманского морского биологического института на Баренцевом море. Однажды Сережа, возвращаясь с острова Попова, ухитрился заехать к Павлу Литвинову, который отбывал ссылку.
Работа с ЭВМ
При работе с возбудимыми средами мы создавали простые математические модели. Для работы с ними требовались лишь ручка и бумага. Но развитие ЭВМ позволило начать работать и с гораздо более сложными моделями. Тут наша задача состояла в том, чтобы четко сформулировать условия задачи, привести значения нужных параметров, а дальше работали программисты. Серёжа тоже принимал участие в ряде работ, выполненных на ЭВМ [17, 18, 19].
Конец пути
В конце 1969 года партийная организация МГУ устроила скандал, в результате которого Серёжа и Саша Лавут были вынуждены уйти из МГУ «по собственному желанию» (см. [20], [21]). На этом фактически кончилась научная работа Серёжи.
Руководство его группой взял на себя Лёва Чайлахян, и эта группа продолжала изучать межклеточные взаимодействия. Результаты этой работы были собраны в монографии [22].
Работы по изучению межклеточных контактов продолжались в группе Ю.И. Аршавского в ИППИ РАН и до сих пор ведутся в лаборатории № 12 ИППИ под руководством Ю.В. Панчина. В 2000 году эти работы привели к открытию нового семейства белков межклеточных контактов — паннексинов [23].
А скандал по поводу Серёжи и Саши Лавута имел неприятные последствия для нашей семьи. Когда Серёжа в конце 1974 года был арестован, в корпусе нашлись партийные деятели, затеявшие осуждение моей жены — Елены Георгиевны Глаголевой, которая работала в лаборатории Гельфанда (она занималась машинной диагностикой и помогала Гельфанду в оргделах), за потерю бдительности. Кончилась эта история тем, что Лене пришлось уйти из МГУ «по собственному желанию», как это сделали Серёжа и Саша.
Несмотря на прекращение совместной работы, дружеские отношения между сотрудниками нашей группы сохранились. Мы продолжали общаться и изредка встречались и с Серёжей, и с Лёвой Чайлахяном до самой их смерти, а с Юрой Аршавским, который сейчас живет в Америке, поддерживаем переписку и общаемся по телефону до сих пор.
Запрет упоминания Серёжи Ковалёва в публикациях
После ухода Серёжи из МГУ мы по-прежнему включали его в число авторов тех статей, содержание которых мы раньше с ним обсуждали. Но после его ареста ситуация изменилась.
Как раз в это время была готова статья по физиологии сердца, авторами которой мы поставили Беркинблита, Ковалёва, Розенштрауха и Чайлахяна. Но издательство «Наука» вычеркнуло Ковалёва из числа авторов. Когда издательство сняло фамилию Ковалёва, мы с Лёвой тоже сняли свои фамилии. А фамилию Розенштрауха оставили, считая, что статья очень нужна физиологам. (Про Лёню Розенштрауха я выше ничего не говорил, но он всегда очень интересовался нашими работами и живо их обсуждал. У него был свой подход, он всегда думал о том, что дает понимание механизмов аритмий для их лечения. Это позволило ему разработать новые лекарства. Он опубликовал множество интересных статей и заслуженно стал академиком.)
Издательство «Наука» было не одиноким. У нас даже стали вычеркивать статьи в списке литературы, если в них была фамилия Ковалёв. Но, как видно из приведенного списка работ, наш дорогой журнал «Биофизика» продолжал печатать статьи, указывая среди авторов С.А. Ковалёва, даже в 1975 году.
Я приношу глубокую благодарность
Л.Ю. Бойцовой, Ю.И. Аршавскому, С.М. Глаголеву и Е.А. Мусаткиной
за помощь в подготовке текста.
Михаил Беркинблит,
канд. биол. наук, ст. науч. сотр. ИППИ РАН
- cyberleninka.ru/article/n/megaproekt-hruscheva-shkoly-internaty-ot-utopii-k-realnosti/viewer
- israelmgelfand.com/bio_work/berkinblit_physiology.pdf
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А. Периодическая трансформация ритма в одиночных нервных волокнах // Биофизика, 1962, 7, № 4. С. 449–459.
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А. Место возникновения трансформации ритма в нервном волокне с искусственно созданной неоднородностью // Биофизика, 1962, 7, № 5, 619–623.
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А. Периодическая трансформация ритма в одиночных нервных волокнах // Проблемы лабильности, парабиоза и торможения. М.: 1963. С. 15–18.
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Чайлахян Л.М. Периодическая трансформация ритма в нервном волокне с постепенно меняющимися свойствами // Биофизика, 1964, 9, № 3. С. 365–371.
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Чайлахян Л.М. Пример сложной периодической трансформации ритма в нервном волокне с постепенно меняющимися свойствами // Биофизика, 1964, 9, № 5. С. 634–636.
- Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. Входное сопротивление синцитиальных структур. Биофизика,1965,10,N.2,309-316.
- Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. Определение основных электрических характеристик миокарда желудочка лягушки // Биофизика, 1965, 10, № 5. С. 861–867.
- Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. Об особенностях распределения потенциала в синцитиальных структурах // Биофизика, 1965, 10, № 5. С. 883–885.
- Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. Электрическая структура миокардиальной ткани // Доклады АН СССР, 1965, 163, № 3. С. 741–744.
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. О роли дендритов в функционировании нервных клеток // Доклады АН СССР, 1965, 163, № 4. С. 994–997.
- Модели структурно-функциональной организации некоторых биологических систем. М.: Наука, 1966.
- Аршавский Ю.И., Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. Анализ функциональных свойств дендритов в связи с их структурой // Модели структурно-функциональной организации некоторых биологических систем. М.: Наука, 1966. С. 28–70.
- Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М. Электрическое поведение миокарда как системы и характеристики мембран клеток сердца // Модели структурно-функциональной организации некоторых биологических систем. М.: Наука, 1966. С. 71–111.
- Models of the structural-functional organization of certain biological systems. Ed. I.M. Gelfand, V.S. Gurfinkel, S.V. Fomin, M.L. Tsetlin. The MIT Press. Cambridge, Massachusetts and London, 1971.
- Беркинблит М.Б., Дудзявичус И., Ковалёв С.А., Фомин С.В., Холопов А.В., Чайлахян Л.М. Моделирование на ЭЦВМ поведения мембраны при ритмическом раздражении // Биофизика, 1970, 15, № 1. С. 147–155.
- Беркинблит М.Б., Ковалёв С.А., Смолянинов В.В., Чайлахян Л.М., Шура-Бура Т.М. Распространение возбуждения в анизотропных синцитиях // Биофизика, 1974, 19, № 6. С. 1056–1060.
- Беркинблит М.Б., Калинин Д.И., Ковалёв С.А., Чайлахян Л.М. Изучение на модели Нобла синхронизации спонтанно активных миокардиальных клеток, связанных высокопроницаемым контактом // Биофизика, 1975, 20, № 1. С. 121–125.
- trv-science.ru/2019/04/kovalyov-demina/
- trv-science.ru/2021/09/pamyati-kovaleva/
- Беркинблит М.Б., Божкова В.П., Бойцова Л.Ю., Миттельман Л.А., Потапова Т.В., Чайлахян Л.М., Шаровская Ю.Ю. Высопроницаемые контактные мембраны. М.: Наука,1981.
- Panchin Y., Kelmanson I., Matz M., Lukyanov K., Usman N., Lukyanov S. A Ubiquitous family of putative gap junction molecules // Current Biology, 2000, 10 (13): R473-4.