Непростой год: разложим на удачи и потери

Евгений Кунин, вед. науч. сотр. Национального центра биотехнологической информации Национальной медицинской библиотеки Национальных институтов здравоохранения США:

Вначале — об удачах в науке. С моими коллегами Виталием Ванчуриным, Мишей Кацнельсоном и Юрой Вульфом удалось закончить две очень общие работы по теории эволюции, объединяющие подходы теории обучения нейронных сетей, термодинамики и собственно эволюционной биологии. Вот только что они приняты к печати. Трудно судить вполне объективно, но для нас это некий прорыв в понимании… ну, как минимум серьезная надежда на такой прорыв.

Новые, мощные методы предсказания структуры белков стали общедоступными и не требуют запредельных компьютерных ресурсов. Нам удалось их встроить в удобную оболочку, и они уже очень помогают в работе — как и многим другим исследователям, конечно.

Удалось опубликовать статью — интересную, по-моему, — вместе с моим учителем В. И. Аголом после очень долгого перерыва. Крайне приятно.

Про политику. Новая администрация США, приступившая к работе в январе, производит в целом хорошее впечатление. Конечно, политика, конечно, компромиссы, но у власти — рациональные люди, заботящиеся о стране, а не только и даже не столько о своей карьере и не боящиеся инициативы и ответственности. Это большое облегчение после пугающего идиотизма трамповских четырех лет.

Теперь о грустном. Мелкая личная неудача в науке: не удалось закончить большую работу по изучению разнообразия РНК-вирусов. Конечно, закончим в будущем году, но пора уже, и очень хотелось в этом. Большая общая потеря: умер Стивен Вайнберг, великий физик, блестящий мыслитель, прекрасный писатель. Конечно, 88, не молодость, — но огромная потеря.

Чудовищная российская политика: эти издевательские законы об иностранных агентах, немыслимое преследование Алексея Навального, запрет на мРНК-вакцины — всё одно к одному. Я не живу в России, и прямо это меня не затрагивает, но не принимать такое близко к сердцу невозможно.

Ольга Орлова, научный обозреватель Общественного российского телевидения, ведущая программы «Гамбургский счет»:

Начну с потерь, их было в 2021 году явно больше. Сильно ощущалась одна главная потеря, которая проявлялась в течение целого года разными способами: потеря территории свободы. Свободы академической, просветительской, гражданской. Поправки в закон «Об образовании» с дикими правилами регулирования просветительской деятельности, попытка Генпрокуратуры ликвидировать «Мемориал»*, смена руководящего и преподавательского состава в Высшей школе экономики, пыточные условия содержания в СИЗО для ректора Шанинки Сергея Зуева, новые «шпионские» дела против ученых — всё это превратило 2021 год в затяжной кошмар. В связи с этим ответ на вопрос про удачу уходящего года очевиден: жив, на свободе и на работе — это и есть главная удача.

Дмитрий Вибе, зав. отделом физики и эволюции звезд Института астрономии РАН, профессор РАН:

Если говорить об области моих профессиональных интересов, то двумя главными событиями года я бы назвал публикацию результатов двух крупных проектов, выполнявшихся на интерферометре ALMA. Первый, PHANGS (Physics at High Angular resolution in Nearby GalaxieS), представляет собой обзор с высоким угловым разрешением 74 близких галактик. Некоторые из них наблюдались также на телескопах VLT и HST, но для меня интереснее всего «молекулярная» составляющая проекта — наблюдения эмиссионной линии оксида углерода. Печаль, конечно, в том, что ALMA расположен в Южном полушарии, и многие известные (и хорошо изученные) галактики северного неба в этот обзор не попали. Но и без них есть в чем покопаться и над чем поразмышлять. Второй обзор, проект MAPS (Molecules with ALMA at Planet-forming Scales), посвящен наблюдениям 18 молекул в пяти протопланетных дисках. Конечно, размер выборки не очень впечатляет, но зато высокое угловое разрешение ALMA позволило не просто измерить содержание молекул, но и определить их пространственное распределение внутри дисков, связать с различными структурными элементами диска, наконец, осознать связь между сложным химическим составом диска и особенностями формирующихся в нем планет.

Особых неудач в году не было. Пока. Как говорил Борис Годунов в пьесе Алексея Толстого «Смерть Иоанна Грозного»: «Кириллин день еще не миновал». Дождемся запуска космического телескопа «Джеймс Уэбб», тогда и будет ясно, насколько год был для отрасли удачным или неудачным.

Александр Хохлов, популяризатор космонавтики, член Северо-Западной организации Федерации космонавтики РФ:

Главная удача года — завершение многолетней эпопеи с многофункциональным лабораторным модулем «Наука». В июле уходящего года он был «с приключениями» выведен на орбиту и пристыкован к Международной космической станции. Это важное событие для российской пилотируемой космонавтики, в своем роде уникальное для России XXI века. Несмотря на то что МКС будет находиться на орбите не больше десяти лет, расширение объема российского сегмента станции благотворно скажется на нашей пилотируемой космической программе.

Главная потеря года — очередной перенос старта корабля «Орион» (без астронавтов) к Луне с помощью сверхтяжелой ракеты SLS в рамках миссии «Артемида-1». Американская лунная программа «Артемида» пробуксовывает. Важнее здесь не технические проблемы, а то, что администрация нового президента Джо Байдена прохладно относится к тратам, необходимым, чтобы вновь вернуться на Луну. Мы уже наблюдали в этом веке закрытие американской лунной программы «Созвездие» (Constellation) и то, как сдулась российская пилотируемая лунная программа. В вопросе освоения космоса человеком не хватает осмысленности и стратегического подхода.

Александр Марков, историк культуры, профессор РГГУ:

Главная удача года, вероятно, усиление научной экспертизы как таковой: всё очевиднее становится, что бытовые предположения и догадки, даже высказанные авторитетными людьми, например ведущими предпринимателями, не работают. Никакие концепции, созданные в бытовой логике, разные «черные лебеди» не объясняют действительных законов развития экономики, международного сотрудничества или развития отдельных дисциплин — в лучшем случае, как «метавселенные», служат коммерческим целям. В каком-то смысле сейчас науки переживают тот же кризис, который был после Второй мировой войны во всем мире, благодаря чему возникло современное науковедение, сообщающее о разрывах в научной рациональности больше, чем о связях, этнография была оставлена далеко позади культурной антропологией, функционалистские модели в социальных науках сменились интеракционистскими: тогда оказалось, что контрабандой принесенные в науку бытовые аргументы от «здравого смысла» или «характера людей», уже не работают. Так и сейчас очень многое, что раньше считалось вершиной профессионализма в гуманитарных и социальных науках, например фактологическая подготовка, уже не выглядит профессионализмом, напротив, оборачивается дилетантизмом в старом добром смысле этого слова — увлеченностью, умением поддерживать культурную среду разговора о вещах. Конечно, было давно понятно, что любая база данных лучше знает все даты и цитаты; но сейчас мы стоим на пороге больших перемен в социальных науках, когда профессионализм окончательно перестанет обозначать знание фактов и умение торжественно об этом говорить. В каком-то смысле такая революция в искусстве произошла при переходе к сложно устроенным платформам, от стриминга в кино и музыке до NFT в визуальных искусствах, так что теперь нельзя просто рассуждать об отдельных артефактах — только об их профессиональном существовании и их обновляемых конфигурациях.

Главная потеря года — утрата того, что можно было бы назвать управляемостью науки во многих странах. Пандемия не привела ни к созданию строго электронного и высокотехнологичного обучения и соответствующего принятия решений, ни к скорейшему внедрению инноваций. Напротив, мы наблюдаем инволюцию с нарастанием бюрократической несогласованности, часто упрощенных и неразумных решений, недопонимания, которое оборачивается разрывами общения и победой чего-то недостойного. Грубо говоря, где несколько замечательных ученых перестали общаться, не поняв в чем-то друг друга или просто не рассчитав сил на онлайн-общение, там следующая конференция будет уже не создана внутри поля, а навязана случайными обстоятельствами. Казалось бы, описание лаборатории как института мимикрии у Бруно Латура, имматериализм Грэма Хармана, киберпоэтика Юка Хуэя и множество других идей должны были бы внедряться в практику науки и образования в период пандемии — но мы видим пробуксовку всех этих идей.

Что будет в 2022 году — не знаю; в целом ведется много качественной исследовательской и культурной работы, так что результат может получиться не столь печальный, как сейчас.

Александр Мещеряков, докт. ист. наук, профессор Института классического Востока и античности НИУ ВШЭ

В издательстве «Гиперион» вышла очень полезная книжка — «Кара моногатари. Средневековые японские рассказы о Китае». Это перевод японского памятника XII века. В книге собраны китайские истории, переиначенные на японский лад. По этим историям видно, что из всего богатейшего китайского литературного наследия японских аристократов больше всего волновала любовь. Такой отбор еще раз показывает, что в то далекое время элиту интересовали ценности мирные, а не военные. Потом самураи их упразднили и стали считать, что смерть на поле боя важнее и привлекательнее гедонистической жизни. Популярность всего самурайского в нынешней российской массовой культуре свидетельствует о неизжитом боевом задоре и подсознательном представлении о жизни как арене кровавой борьбы, в которой обязательно должен быть победитель. Но на самом деле в Японии было и нечто другое, чем можно восхититься.

Книга представляет собой плод совместной работы япониста (М. В. Торопыгина) и китаиста (Т. И. Виноградова). У гуманитариев такое сотрудничество встречается редко. В гуманитарном творчестве сильно индивидуальное начало, с которым бывает трудно совладать. Гуманитарии привыкли тащить одеяло на себя, что часто делает совместную работу затруднительной. В данном же случае мы видим гармоничное сотрудничество. Перевод — точный и ясный, а комментарии превышают объем перевода раза в три. Образцовое соотношение для книги, рассчитанной на неспешное чтение. Такие книги не тащат после прочтения в книгообменник, а кладут под подушку.

Если говорить о грустном. В этом году лично меня как-то особенно сильно стала раздражать прогрессирующая наукометрия. Чиновники от науки — как международные, так и отечественные — указывают нам, какие журналы и издательства «хорошие», а какие «плохие». Они упраздняют сборники статей как «ретроградную» форму существования науки. В этих условиях новые журналы и издательства не имеют никаких шансов на выживание — в них никто не хочет печататься, потому что за такие публикации ученому чиновники не прибавляют баллов. Это уничтожает многообразие и обедняет жизнь, но зато повышает самооценку чиновников, важно надувающих щеки. Мы не ставим им отметок за их бесчисленные взбалмошные циркуляры, которые мешают нам работать, но сами они с садистическим наслаждением выставляют нам баллы, прикидываясь мудрыми учителями нерадивых учеников.

Владимир Емельянов, профессор восточного факультета СПбГУ:

Год был очень рабочий. Некогда было оглядываться по сторонам. Поэтому из удач вспоминается только то, что связано с завершением собственных работ. Прежде всего это коллективная монография нашей грантовой группы Temporal Concepts and Perception of Time in the Ancient Orient. В ней мы впервые создали то, что можно назвать картой восприятия времени на Древнем Востоке, и описали основные концепты, связанные с категорией времени, в аспекте тела, космогонии, возраста, календаря и судьбы. Можно сказать, что нам впервые столь отчетливо удалось проследить ход человеческой мысли от времени как макрокосма к формированию антропологических, микрокосмических моделей времени. Мы также рассмотрели вопросы, связанные с эволюцией праздников и календарных месяцев в разных регионах Древнего Востока, и получили довольно определенную картину развития межкалендарных связей. Одновременно у меня вышла монография «Древняя Месопотамия в русской литературе. Исследования и антология». Это книга о том, как культура древней Месопотамии сперва через другие культуры, а потом через публикации ученых влияла на русскую ментальность. В ней были прояснены все источники вдохновения русских поэтов и писателей, составлены указатели древних текстов, использованных в русскоязычной церковной или научно-популярной литературе разных столетий, и указатели месопотамских образов, мотивов и сюжетов русской литературы с XI по начало XXI века. Обе книги вышли в издательстве «Петербургское востоковедение».

Двумя главными потерями года стали для меня смерти моих коллег. В самом начале года умер от ковида Алистер Ливингстон. Ему было 66. Алистер был крупнейшим специалистом по вавилоно-ассирийским комментариям и менологиям, знатоком клинописной литературы Новоассирийского периода. Несколько лет назад Ливингстон был насильно уволен с поста лектора ассириологии, который он занимал в Бирмингемском университете, и все его студенты вынуждены были уехать из этого города и искать руководителей в других городах Великобритании. Для Алистера, который и без того был с рождения нездоров, потеря работы и общения со студентами была непереносимой. И ковид был только поводом к его смерти, но не ее причиной. Я благодарен ему за консультации по комментаторским текстам древней Месопотамии. Моих собственных работ, начиная с кандидатской диссертации, конечно, не было бы без публикаций Ливингстона. Вторая тяжелейшая, невосполнимая утрата — это смерть всё от того же ковида выдающегося сиролога и историка восточного христианства Николая Николаевича Селезнёва. Этот большой ученый прожил тяжелую жизнь. Востоковедного образования у него не было, в языках он был автодидактом, источниками его знаний фактически были Ассирийская церковь и отделение религиоведения в РГГУ. Селезнёв был не только лучшим в России знатоком истории Ассирийской церкви и сирийской христологии, но и уникальным исследователем в области межконфессиональных отношений на Востоке. Он умер за несколько дней до 50-летия, заразившись от своей мамы. Накануне своей кончины Николай Селезнёв защитил докторскую диссертацию и проявил себя в уникальной области знаний — истории исламо-буддийских отношений. Теперь этот проект прервался, и неизвестно, подхватит ли его кто-нибудь. Николай Селезнёв был очень добрым человеком. Мы много лет общались в социальных сетях, он посылал мне новую литературу, задавал вопросы, проявлял интерес к исследованиям ассириологов как своих смежников по истории Ирака. И его человеческая теплота, его доброта — редчайшие ныне качества, которые ушли вместе с ним. Мы можем читать его многочисленные книги и статьи, но его человеческое участие отныне для нас недоступно.

Елена Клещенко, научный журналист, главный редактор портала PCR.NEWS:

Главная удача года — то, что вакцины против коронавируса работают, снижают заболеваемость, частоту госпитализаций и смертей. Да, не всё идет гладко. В январе я и подумать не могла, что через год с начала старта прививочной кампании будет вакцинирована лишь половина населения России. Будет неточно сказать, что никто не ждал от коронавируса такой гадости, как штамм омикрон, — умные люди предполагали и такую возможность. Но иммунная защита работает и против омикрона. Да, эффективность не 100%, однако давайте вспомним про некоторые другие вероятные сценарии.

Главная потеря — люди, которых не стало в этом году, из-за коронавируса и не только. Уму непостижимая безвременная смерть Олега Балановского. Всё остальное хотя бы теоретически возможно поправить и починить.

* В реестре «иноагентов» Минюста РФ.