Между прочим, в 1408 году сёгуну по имени Асикага Ёсимоти прислали с Суматры слона. Японцы отродясь слонов живьем не видели и очень дивились. Но слон повел себя в крошечной Японии как в посудной лавке: смотрителя задавил, жрал, как сотня японцев, испражнялся так же. В общем, житья от него сёгуну не стало, и Ёсимоти, проявив государственную мудрость, подарил слона корейскому королю — якобы в благодарность за то, что тот преподнес Ёсимоти красиво переписанный буддийский канон. И тогда слону пришлось во второй раз переправиться через море, что окончательно испортило его характер. В Корее ему тоже подивились, но он и там ухитрился задавить человека — за то, что тот в него плюнул. От греха подальше слона больше никому не дарили, а отправили в дальнюю ссылку — пастись на просторах. Больше о нем не слышали.
У русских царей слонов было полным-полно. Их дарили персидские шахи — в расчете на дружбу против Османской империи. Судьба их складывалась трудно, они часто околевали от холода. Последнего царского слона звали Абиссинец, в 1896 году его подарил Николаю II эфиопский император. Царь его любил, кормил отменно, и слон благополучно жил в Царском Селе до 1916 года, когда его вдруг решили этапировать в московский зверинец. Однако по пути слон от огорчения и разлуки с августейшим монархом сдох. Шкуру засолили, а через десять лет сделали красивое чучело, которое поместили в музей Дарвина. Чучело назвали «Трубящим слоном».
Слонам хорошо только на родине. Попав за границу, они плохо кончают. С людьми бывает по-разному, современные люди по родине тоскуют нечасто.
* * *
Наполеон был маленьким человеком, и ему нравилось всё большое. На площади Бастилии он задумал воздвигнуть гигантского бронзового слона, отлитого из вражеских пушек. Для начала сделали предварительного слона из оштукатуренного дерева, но в бронзу он так и не отлился: врагов сыскалось больше рассчитанного, дрались они свирепо, а жизнь самого Наполеона оказалась короче задуманного. Словом, пушек на слона так и не хватило. Между тем, во вре́менном слоне поселились настоящие крысы и Гаврош, парижане жаловались, пришлось слона снести. На его месте поставили тупую колонну с навершием в виде «гения свободы» — натуралистически изображенного голого мужчины с хилыми крылышками. На него и своей бронзы хватило.
* * *
Один представительный австралиец решил попасть в Книгу рекордов Гиннесса и поселился среди кенгуру. Мужчина наловчился передвигаться неловкими прыжками и разучился пятиться. Он отказался от своего любимого темного австралийского рома, научился питаться жесткой травой и стал добропорядочным вегетарианцем. Словом, настолько снюхался со скотиной, что кенгуру держали его за своего. Но когда он попробовал во время брачного сезона пригласить кенгуриху на танцы, другой ее обожатель поднялся в полный рост и накостылял бедному австралийцу, потому что владел тайским боксом с употреблением задних конечностей, а бедный австралиец — только боксом австралийским, представляющим собой колониальную разновидность бокса английского. Все его истеричные ламентации, что джентльмены ногами не дерутся, услышаны не были. В общем, накостыляли. И всё это случилось несмотря на то, что кенгурихе мужчина нравился. В особенности его рыжая борода лопатой. У соперника австралийца такой бороды не было. Впрочем, если бы поединок выиграл славный представитель вида Homo sapiens, совершенно непонятно, что бы он стал делать с кенгурихой. Вряд ли бы он с ней управился.
* * *
Дотошные ученые решили выяснить, думают ли животные про будущее. В процессе напряженной работы они обнаружили в зоопарке смышленую обезьяну, наблюдения за которой позволили сделать сногсшибательный вывод: да, думают! Эта тварь ненавидела людишек, поскольку те беззастенчиво пялились на нее и тыкали в ее сторону указательными пальцами, совершенно не думая про то, что каждая божья тварь имеет законное право на приватность. Дети же при виде обезьяны просто писались от восторга. Хорошо, что нынешних детей до 16 лет пускают в зоопарк только в подгузниках. Подлые посетители полагали, купив билет, что им всё позволено. Но обезьяна так не думала и швырялась в них камнями — их валялось в вольере великое множество, раньше там жил горный козел. Камни врезались в металлическую сетку и безвольно падали вниз. Посетители ощущали себя в безопасности и ржали, мороженое не выпадало из рук. Вечером, когда зоопарк закрывался, обезьяна собирала камни в аккуратную кучу, готовя боеприпасы на следующее утро. И так — каждый божий день. Посетители менялись, но обезьяна была одна на всех.
В настоящее время наиболее смышленые ученые выясняют, читала ли обезьяна Библию. Больше всего их интересует то место из Екклезиаста, где сказано: время собирать камни и время разбрасывать камни…
* * *
Встречаясь на границе своих владений, два племени шимпанзе начинают немедленно обзываться и дерутся насмерть, а вот обезьянки бонобо чуть побранятся, а потом обнюхаются и приступают к совокуплению. Русские похожи на шимпанзе, а итальянцы — на бонобо. А японцы ни на кого не похожи, они ни с кем не встречаются на границах своих владений — вокруг морские просторы. Оттого их язык так беден на оскорбления и выражения нежных чувств. Японцы — люди одинокие. Такими и хотят оставаться. Узкие глаза даны им для всматривания в себя. В них нет тоски по сухопутным мостам, которые когда-то соединяли нынешние острова с материком.
* * *
Читал лекции в Якутске. Для отдохновения от трудов повезли меня в загородный зоопарк «Орто-Дойду». Вдоль дороги паслись на снегу мохнатые лошадки. Разгребали мордами снег, щипали прошлогоднюю траву. Мороз их не касался. Животных в зоопарке было больше, чем посетителей. Два чудесных белых медвежонка катались с ледяной горки — то на пузе, то на жопке. Я так тоже когда-то катался, мне тоже было весело и жарко в цигейковой шубке, из-под которой вырывались клубы пара. А вот бурый медведь только очнулся от спячки. Огромный, облезлый, смурной. К клетке подкатил якут с тележкой. От уголков глаз разбегались к вискам отчетливые морщинки. Сами глаза в их обрамлении походили на солнышко — такое, каким его рисуют дети. За свою пятидесятилетнюю, думаю, жизнь этот рабочий человек то ли много плакал, то ли много смеялся. В тележке — кастрюли с дымящейся на морозе едой. «Чем кормите? Мясом?» — наивно спросил я. Лицо якута еще больше округлилось, улыбнулось, морщины разбежались по всей поверхности. «Мяса ему жирна будет. Кашей с минтаем кормлю». Наверное, в своей жизни он все-таки больше смеялся, чем плакал. Я посмотрел на кормильца с неодобрением, а мишка от негодования аж зарычал.
* * *
По радио «Эхо Москвы» выступала бойкая девчушка дошкольного возраста. Субботним утром она поведала, что у нее в коробочке живут улиточки, которых она кормит свежими листиками и морковочкой. Кроме того, она регулярно выходит с коробочкой на улицу, чтобы улиточки имели возможность подышать свежим воздухом, который полезен им для здоровья. Ведущий был впечатлен и задал риторический вопрос: «Тебе ведь нравятся улитки?» И получил совсем не риторический ответ: «Не-а. Просто мама сказала, что если я буду хорошо ухаживать за улиточками, она купит мне настоящую овчарку». Вот такая двухходовочка. Неплохо для дошкольницы.
Прямой эфир — вещь опасная, выдает с головой.
* * *
В Черногории есть Которская бухта, в бухте есть крошечный островок, на островке — маяк и церковь богородицы. Жители прибрежного Пераста любят там помолиться. Плывут на весельных лодках, на моторках. Особенно круто считается добраться вплавь. Мол, путь к храму не должен быть усыпан розами. Рядом с церковью стоит здоровенный горшок для цветов. Местные говорят, что раньше там и вправду росли розы. Сейчас там сидит чайка и высиживает яйцо. Верующие обходят церковь с крестным ходом, чайка не трогается с насиженного места, косится на людей. Верующие ей неприятны. Они мечтают вознестись в рай, а чайка мечтает о том, чтобы высидеть яйцо.
* * *
Жила-была Алёна Дьяконова. А у Алёны жил-был кенар Рики. У него была ярко-желтая спинка, а крылья полосатые, как у воробья. Рики повадился спускаться в сахарницу по ложечке и клевать сладкие крупинки. Алёна любила классическую музыку. Рики тоже любил, но не всякую. Когда Алёна ставила на проигрыватель симфонию Бетховена, Рики при первых торжественных звуках обиженно улетал из комнаты. Он не любил пафоса, поиски Бога его не интересовали, ему были по душе вещи легкие. Тогда Алёна ставила пластинку Моцарта, и Рики возвращался — ему нравились веселые люди, которые тоже умеют летать. Когда скрипки взлетали под самые небеса, он занимал свой песенный пост на люстре со стеклянными висюльками. Моцарт играл, Рики щебетал, стекляшки позвякивали и переливались. Потом Рики планировал на пластинку и долго кружился на ней, будто на чудесной карусели. Все были счастливы, включая Моцарта.
Александр Мещеряков