Битва за фразеологию

Человеческие эмоции — кроме самых базовых чувств вроде животного страха — вещь очень культурно обусловленная. Мы чувствуем так, как нас научили книги (особенно стихи), песни, кинофильмы. Да и просто как нам подсказывает язык — ведь в самих названиях эмоций уже заключена их номенклатура вместе с оценками и представлениями об их относительной ценности и важности.

И вот сейчас прямо на наших глазах происходит поразительный и трагический культурный слом. Огромной частью нашей картины мира, системы представлений о ценностях долгое время была Великая Отечественная война. Она служила и основой российской идентичности (мы — народ, победивший в той войне). Причем в последние годы из этого представления целенаправленно удалялись оттенки и полутона, попытки новой рефлексии пресекались, а «единственно верное» описание событий теперь защищено и на законодательном уровне.

А в эти дни мы переживаем разрыв шаблона. Когда началась «военная операция», все не сговариваясь вспомнили то, что сидит в нас с детства как воплощение тоскливого ужаса:

Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.

И как будто бы полное дежавю, только бомбили-то на этот раз — мы!

Дальше — больше. Вот въезжает российский солдат на танке в украинский поселок, а его встречает надпись: Смерть фашистским оккупантам! И он видел такое в кино тысячу раз, эти слова живо отзываются в нем, он на этом воспитан. Только вот незадача — он и есть адресат этих слов. В роли фашистского оккупанта на этот раз он сам. Вся наша картина Великой Отечественной войны базируется на простой идее: враг пришел в наш дом, куда его не звали и где его не ждали. Пришел, чтобы уничтожить. Поэтому мы уничтожили его, и в этом наша безусловная правота. Вот эта формула — Если дорог тебе твой дом — одна из базовых формулировок для любого носителя нашей культуры (не случайно она, кстати, в свое время стала слоганом провластной партии «Наш дом — Россия»). Это начало знаменитого стихотворения Константина Симонова 1942 года «Убей его» (а аналогичный очерк Ильи Эренбурга назывался просто: «Убей!»). Стихотворение апеллирует к самому личному, самому нутряному: враг придет в твой дом, будет измываться над твоей матерью, осквернит память отца, надругается над твоей женой (всё это ярко описано в тексте), поэтому:

Если ты фашисту с ружьем / Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать, / Всё, что родиной мы зовем, —

Знай: никто ее не спасет, / Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет, / Если ты его не убьешь.

И пока его не убил, / Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил, / Своей родиной не зови.

Пусть фашиста убил твой брат, / Пусть фашиста убил сосед, —
Это брат и сосед твой мстят, / А тебе оправданья нет.

Это очень страшное стихотворение, в нем воплощена «наука ненависти» (так назывался рассказ Шолохова, появившийся в том же году):

Так убей фашиста, чтоб он, / А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон, / А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина, — / Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена, / А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя, / А его родившая мать,
Не твоя, а его семья / Понапрасну пусть будет ждать.
и т. д.

Кстати, первоначально там везде фигурировал немец, но позже Симонов заменил немца на фашиста.

Эти тексты были написаны, чтобы вызвать то самое остервенение народа, которое Пушкин называл среди главных факторов победы над Наполеоном.

Наша культура полна фразами-триггерами, и сегодня все они обернулись против нас. Вот мэр одного из украинских городов обращается к землякам: Победа будет за нами! Сколько раз мы это слышали в хронике, в художественных фильмах о трагических днях начала Отечественной войны. Каждый может процитировать это обращение, которое Молотов зачитал в 12 часов дня 22 июня 1941 года: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». А враг в этот момент бомбил и жег те самые места, где сейчас проходит «военная операция».

Еще одна фраза-триггер. На одном из видео после бомбежки женщина говорит по-украински: Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет! Это знаменитая фраза из фильма Эйзенштейна «Александр Невский» (1938, музыка Прокофьева, актер Черкасов). И тут даже неважно, говорил ли реальный князь эту фразу, вообще не так важна достоверность, существенно, что этот фильм стал учебником патриотизма и для будущих солдат 1941–1945-го, и для последующих поколений советских людей. И что получается? В этом сценарии теперь мы — псы-рыцари?

Боюсь, что скоро мы дождемся и еще одного дежавю: взрывы, огонь, жуткий крик: Партизаны! И партизаны снова будем не мы.

И тут даже не произнесешь модное слово «апроприация». Ведь украинцы вовсе не присваивают эту риторику: они так же родом из СССР, как и мы, и так же воспитаны на этих стихах и этих фильмах. И у них все эти формулировки срываются с горячих губ совершенно спонтанно.

Кстати, неверно было бы сказать, что у нас в литературе не представлен другой сценарий: солдат оставил родину и пришел на чужую землю, чтобы навести там порядок. Конечно же, такой прецедентный текст есть — это «Гренада» Михаила Светлова (1926):

Я хату покинул, / Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде / Крестьянам отдать.
Прощайте, родные, / Прощайте, друзья —
«Гренада, Гренада, / Гренада моя!»

Но эта романтическая песенка, конечно, едва ли может сильно поднять боевой дух, да там еще опять некстати мешается Украина:

Ответь, Александровск, / И, Харьков, ответь:
Давно ль по-испански / Вы начали петь?
Скажи мне, Украйна, / Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко / Папаха лежит?
Откуда ж, приятель, / Песня твоя:
«Гренада, Гренада, / Гренада моя»?

В общем, не годится. Поэтому российское руководство пытается использовать ту же самую матрицу WWII, только перевернув ее. Совершенно не случайно цели «военной операции» настойчиво формулируются как денацификация и демилитаризация. Это ссылка на основанные на решениях Потсдамской конференции (1945) мероприятия в послевоенной Германии. Там, правда, еще была демократизация, но ее вроде не упоминают почему-то. Итак, схема такова: Украина как фашистская Германия, Россия как антигитлеровская коалиция. И эту схему настойчиво протаскивают через все пропагандистские каналы. Но противостоит-то ей это самое Если дорог тебе твой дом, которое уплыло от нас к украинцам. Российскому солдату кричат: зачем ты пришел на мою землю? А он что в ответ должен — про Потсдамскую конференцию?

И еще о фразеологии. В 1938 году была такая песня «Если завтра война» (Лебедев-Кумач, братья Покрассы), и там были строки:

И на вражьей земле
Мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом.

С какой горечью потом, когда война началась, вспоминалось это малой кровью. Кстати, эти слова потом были из песни выкинуты.

Формула малой кровью как-то незаметно сменилось формулой любой ценой. Боюсь, именно это опять происходит на наших глазах.

Я еще хочу сказать о том, как сильно различаются похожие на первый взгляд выражения Любой ценой и Мы за ценой не постоим. Фразу любой ценой мы тоже слышали тысячу раз в военных фильмах. Это фраза, которую обычно сурово произносит военачальник, требуя срочно взять высоту — когда ему говорят, что люди почти все полегли, боеприпасов еще не подвезли, а высоту вообще можно обойти. А Мы за ценой не постоим — это из песни Окуджавы к одному из самых пронзительных военных фильмов — «Белорусский вокзал» С. Смирнова (1970):

…И только мы к плечу плечо
Врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета,
Над нашей Родиною дым.
И, значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех. Мы за ценой не постоим!

Это слова солдат, которые не пожалеют своих жизней. Потому что дым — над нашей родиною. Поэтому они и врастают в землю, и за ценой не постоят.

Ирина Левонтина