О ценных вещах мы говорим: «на вес золота». Золото сейчас стоит примерно 1400-1500 долларов за унцию, т.е. около 50 долларов за грамм (ювелирное золото, конечно, может быть много дороже). Это много. Давайте оглянемся: что у вас есть «на вес золота»? У меня — ничего. Себя обсуждать не будем по этическим соображениям (хотя страховки, компенсации или даже выкупы в масштабе несколько миллионов евро за человека встречаются нечасто). Но, действительно, нет вокруг предметов, стоимость которых составляет сотни тысяч долларов при массе в несколько килограмм. Что является предметом роскоши? Дорогая шуба? Шуба весит пару кило. Но 100 тысяч долларов за шубу — это все-таки уже действительно очень дорого. Дорогая машина? Масса порядка тонны. Столько золота стоит 50 миллионов. Даже болиды «Формулы-1» дешевле. Так что, действительно, «на вес золота» — это дорого, если… Если только речь не идет о том, к чему приложила руку наука.
Возможно, самое дорогое на единицу массы, что вы можете найти дома (кроме ювелирных украшений) — это лекарства. Общая масса таблеток в упаковке обычно несколько грамм. Лекарство стоимостью под 1000 долларов за пачку не часто встречается. Но, если мы вспомним, что активного вещества в таблетке часто содержится лишь процентов десять по массе, а то и меньше, («большими» некоторые таблетки делают лишь для удобства приема), то окажется, что многие привычные «простые» лекарства ценятся на вес золота и больше. Что уж говорить об уникальных, действительно дорогих препаратах!
И это еще не всё. Таблетки все-таки маленькие — не очень впечатляет. Возьмем научные спутники. Для них при массе порядка тонны стоимость измеряется сотнями миллионов долларов, а часто переваливает и за миллиард. Это уже в десятки раз дороже золота. Причем речь идет о стоимость без запуска и обслуживания. Уникальное научное оборудование действительно очень дорогое: не на вес золота, а существенно дороже. И это вовсе не обязательно космическая техника.
Высокая цена, в первую очередь, объясняется уникальностью прибора — это даже не малосерийное производство, как у суперкаров. Затем существенно, что для его создания необходимо разрабатывать новые технологии. Часто именно в этом заключены основные расходы (и сложности — из-за них, например, всё сдвигается срок запуска нового космического телескопа «Джеймс Вебб»). Наконец, все участники процесса имеют очень высокую квалификацию, а это значит, что им надо хорошо платить. Это существенный момент: высокая цена во многом определяется не редкостью материала, а высокой квалификацией и творческими способностями участников проекта. Стоимость используемых материалов, как правило, составляет ничтожную часть полной суммы.
Скажем, установленная в 2009 г. на космическом телескопе «Хаббл» новая широкоугольная камера (Wide Field Camera 3) стоит около 132 млн долларов1 (полностью «Хаббл» за все время своей работы обошелся уже более чем в 6 млрд долларов). Детекторы наземных телескопов дешевле, но всё равно речь идет как минимум о миллионах долларов в случае уникальной камеры на крупном инструменте. В итоге, к примеру, ночь наблюдений на Телескопе имени Кека на Гавайях стоит примерно 50 тыс. долларов (то есть чуть больше доллара в секунду), если считать, что телескоп стоимостью почти 200 млн2 будет работать 20 лет, а приборы общей стоимостью около 50 млн — по десять. Наблюдения на «Хаббле» при таком способе оценки стоят раз в десять дороже.
Бюджет строительства нового обзорного телескопа (LSST — Large Synoptic Survey Telescope), который в конце 2015 г. должен заработать в Чили, уже составляет почти полмиллиарда долларов. На нем будет установлена самая большая цифровая камера в мире — 3,2 гига-пиксела. Ее стоимость будет порядка 80 млн долларов3. Дороговато для фотоаппарата? Но это абсолютно уникальный прибор с новыми технологиями, разработанными специально для решения поставленной задачи. Потом эти технологии перекочуют в более массовые устройства, которые будут дешевле во многом потому, что технологии уже созданы по ходу решения научных задач.
Оценка стоимости планируемого наземного Гигантского Телескопа с Сегментированным Зеркалом (Giant Segmented Mirror Telescope) превышает миллиард долларов без стоимости принимающей аппаратуры. Но никто и не строил раньше столь крупные инструменты: он будет уникален! А лишь апгрейд — новая электроника и детекторы — системы радиотелескопов VLA (Very Large Array) обошелся в 90 млн долларов4. Можно, конечно, приводить множество других примеров. Но важно понять, зачем нужно строить дорогие научные приборы.
В чем цель? Если мы говорим о традиционных дорогих вещах, то там вся суть в их дороговизне. Часы за миллион евро идут не точнее часов за тысячу евро. Никто не покупает дорогие меха, потому что мерзнет (да и в скафандрах космонавтов для теплоизоляции используют не редкие меха, а специально разработанные синтетические материалы, которые оказываются дороже меха, но зато и лучше подходят для решения поставленной задачи). И т.д. Дорогое научное оборудование в нормальной ситуации нужно не само по себе (если только не надо просто освоить средства и отрапортовать об этом). Важен результат, который можно получить с помощью новых дорогих приборов. Причем часто результат не окупается непосредственно. Это почти всегда так в фундаментальной науке. Конечно, можно детально объяснять, «зачем нужна наука», почему выгодно вкладывать миллиарды в фундаментальные исследования. Однако и без долгих объяснений выглядит красиво, когда миллиард потрачен не на то, чтобы поразить других шейхов или президентов новым китчевым дворцом, а на то, чтобы узнать, как появлялись первые звезды.
Крупные проекты в науке — это как прокладывание шоссе в джунглях. Оно нужно не само по себе, не чтобы попасть в Книгу рекордов, а чтобы из пункта А попасть в пункт Б. И после постройки можно дешево осуществлять множество проектов с использованием уже существующей дороги. Вдоль нее проще прокладывать коммуникации, можно строить и т.д.
Выполнение больших исследовательских проектов позволяет не только решать конкретные задачи и осуществлять технологические прорывы, но и мотивирует исследователей, что крайне важно. Группы, формирующиеся в связи с работой новой дорогой установки, могут применять более эффективные методы в организации своей работы, так как на это проще найти средства. Это в ряде случаев намного лучше, чем тянуть старые проекты, особенно мелкие, где новых задач уже не ставится, а потому и нет притока молодежи и свежих идей.
Интересно заметить, что есть существенная разница между драгметаллами и ультрасовременным оборудованием. Золото через 50 лет будет стоить еще дороже, а оборудование безнадежно устареет, если вообще не сломается. Поэтому современные ценности — вещь специфическая. Ценностью является не сам аппарат как таковой, а материальное воплощение известных и новых, специально разработанных, технологий. Ценится это только пока старые технологии не заменены на новые. Соответственно, и вложение идет во всё более современные технологии и методики. Ценен к тому же результат, который можно получить с помощью нового прибора. Это отличается и от ценности произведений искусства, которые, кстати сказать, уже давно были «дороже золота». Их цена со временем растет, если поддерживается культурная традиция, в рамках которой предмет представляет собой ценность. Цена высокотехнологичного объекта во многом определяется тем, что в нем кристаллизованы все прежние знания, позволившие достичь определенного результата.
Какова мораль? Она проста. В современном мире богатство уже не связано с соболями и жемчугами. Действительно дорогие вещи с объективно очень высокой удельной стоимостью (в отличие, скажем, от ряда произведений искусства, где велика роль моды и субъективной оценки) появляются там, где есть серьезная наука. Современные ценности нельзя найти, выкопать, застрелить на охоте. Их можно только создать. Это ценности не пассивные, которые можно сложить в сундук, а динамичные, основанные на творчестве и знаниях.
1 www.planetary.org/blog/article/00001934/
2 www.noao.edu/system/tsip/keck_cost.html
3 www.lsst.org/lsst/science/concept_camera