Недавно я была модератором дискуссии на тему «Язык будущего», которая проводилась в Политехническом музее (http://goethe-msk.livejournal.com/31525.html; http://goethe.de/ins/ru/lp/kul/dur/spr/ruindex.htm). В ней участвовали Юрген Трабант, профессор Свободного университета в Берлине и Jacobs University в Бремене, и Владимир Плунгян, член-корреспондент РАН, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова и сотрудник Института языкознания РАН. Речь там шла вот о чем. Языковое разнообразие человечества стремительно сокращается. Согласно некоторым подсчетам, к концу этого столетия из примерно 6000 языков выживет 200-600. А из выживших почти все сохранятся только в обиходе. Люди отказываются от родных языков в пользу более крупных, более престижных, сулящих большие перспективы. Многие развитые литературные языки теряют часть своих функций, уступая их английскому. По мнению немецкого коллеги, со временем язык в целом вообще утратит роль основного средства человеческой коммуникации. В дискуссии как раз и обсуждались причины этих драматических процессов, возможности спасения языкового многообразия, ситуации в отдельных языках и культурах.
Меня потряс рассказ Володи Плунгяна о том, как он, находясь в лингвистической экспедиции, занимался с местным юношей русским языком. Объясняя что-то, он сказал: «Ну смотри, это же как в твоем языке». И вдруг юноша ответил: «Пожалуйста, на надо мне говорить про мой язык, я ничего не хочу о нем слышать. Больше всего я хотел бы его вообще забыть и никогда на нем не говорить». Это был, по словам Плунгяна, прекрасный, сложный язык, да вот поди ж ты — не хочет человек и не будет на нем говорить, потому что у него другая модель собственного будущего, в которой родной язык только помеха.
В общем-то, я не собиралась писать об этом. Не видела для себя пойнта: я была в целом согласна с тем, что говорили участники дискуссии, да и между собой их позиции не слишком различались. Мне казалось, что всем очевидно, что гибель языков — это беда, что не найдется никого, кто захочет сказать: Падающего толкни.
Однако вскоре мне пришлось убедиться, сколь наивно было мое благодушие. Меня занесло на некий представительный форум, в котором участвовали в основном российские политологи и экономисты. Там тоже речь шла о языке, но умонастроение было совершенно иным. Там победно рассказывалось о том, как успешно русский язык в некоторых странах вытесняет из каких-то сфер жизни родные языки местных обитателей. И мои заявления в защиту языкового многообразия и ценности каждого языка были встречены едва ли не смехом. Один политолог снисходительно втолковывал мне: «Конечно, Вы лингвист, Вам жалко, но поймите, ну если есть группа, в которой один язык великий, то это же будет удобно и хорошо, если представители остальных языков этой группы добровольно откажутся от них и перейдут на этот, великий». Так вот организованно, по группам, всё продумано. У меня, признаться честно, волосы от такого зашевелились на голове.
И еще политические мыслители мне сказали: «Американцы же уничтожили индейские языки, и никого там это не волнует». А вот это уж, извините, полная неправда. Не про то, что уничтожили, а про то, что не волнует. В Америке ведется очень интенсивная работа, гигантские деньги тратятся на возрождение индейских языков. Вот, например, можно посмотреть здесь: http://hrelp.org/grants/; http://en.wikipedia.org/wiki/Endangered_Language_Fund. Само собой, и там есть люди, которые считают, что это всё не нужно, мол, «одна нация — один язык». Но это мнение обычно связывается с заскорузлыми праворадикалами. Более образованные люди, как правило, думают, что большее разнообразие — это плюс. Другое дело, что спохватились, конечно, поздновато. Языков, у которых есть реальные перспективы, довольно мало. Это так же, как со спасением редких видов животных: многие виды спасать уже поздно. Правда, животные всё же в лучшем положении, чем языки, в том отношении, что никто не спорит, что исчезновение видов — это плохо. Вот недавно Путин сливался в экстазе с Леонардо Ди Каприо по поводу спасения амурского тигра. Да что там тигр, ни про какую землеройку и у нас никто, скорее всего, не скажет: ну и ладно, пусть ее вымирает. А про языки иначе. Есть очень много людей, которые если не скажут, то подумают: да чего они там выпендриваются, пусть говорят на человеческом языке. Или более интеллигентно: сегодня не так уж важно, на каком языке говорить; всё это преувеличение роли языка — наследие классической немецкой философии.
Тут проблема вот в чем. Какие разумные аргументы можно привести в пользу языкового разнообразия? Мы говорим, что с каждым исчезающим языком гибнет свое особое видение мира, да вообще гибнет целый мир. Ну и что — парирует оппонент. Пусть гибнет, от этого только облегчается контакт между людьми. Каждый язык, скажем мы, — совершеннейшее произведение… Ну это вообще дело вкуса. Относительные ценности всегда отстаивать проще, чем абсолютные. Ценность разнообразия — это вопрос веры. Вот недавно некий журналист высказался за умерщвление больных младенцев. Все очень возмущались, однако спорить с ним при помощи рациональных аргументов было трудно. Он же, напротив, был логичен, как безумец. Но дело в том, что это нельзя потому, что нельзя. Просто в современной культуре ценность жизни человека не подвергается сомнению. Как говорил Пушкин, как человек с предрассудками — я оскорблен.
Точно так же в современном мире считается абсолютной ценностью многообразие. Наверно, в конце концов количество языков сократится до минимума. Говорят, через какое-то время останутся только английский и китайский, а потом — Бог весть. Даже если так — мы все умрем, но это не значит, что не стоит беречь здоровье. Да и вообще культура для того и существует, чтобы противостоять распаду.
А впрочем — я совершенно не уверена, что всё так плохо. Рассуждая о будущем, мы почему-то обычно исходим из того, что если есть какая-то тенденция, то она так и будет развиваться линейно, пока ситуация не дойдет до своего логического конца. Вот на рубеже тысячелетий заговорили о том, что дни кириллицы сочтены, что переход на латиницу практически предрешен, потому что этого требуют современные средства связи (sms, e-mail). Однако уже через пару лет эти самые средства связи еще немножко развились, так что кириллица перестала быть проблемой. Кто знает, может, системы автоматического перевода в обозримом будущем так усовершенствуются, что и разница языков перестанет быть проблемой при обмене информацией. Тогда можно будет и не отказываться от родных языков — а просто включать машинку и переводить с любого на любой. А согласитесь, что воркование, small-talk, агуканье, словесные пикировки, балагурство, изящную беседу, выяснение отношений, рассуждения о смысле жизни, сочинение стихов и некоторые другие виды речевой деятельности всё же приятнее осуществлять на родном языке.
Цит:»Но дело в том, что это нельзя потому, что нельзя»
Просто отвратительно. Особенно из-за контраста со словом «наука» в заголовке страницы.
Цит:»Просто в современной культуре ценность жизни человека не подвергается сомнению.»
Автор живёт в стране эльфов и считает, что творог добывается из вареников?
Начну возражать с конца.
Речь идет не о событиях в мире (в которых и творог, и хлеб насущный, и прочие финансы добывают зачастую из чужой крови), а о культурной традиции (к которой, надеюсь, Вы, Aurore boreale, не относите боевички и прочие опусы категории «В»). Так вот, как раз культурная традиция и декларирует несомненную ценность человеческой жизни, разнообразие, терпимость и прочие красивые вещи. Причем — и тут мы переходим к первому пункту Вашего комментария — декларирует аксиоматически: людей убивать нельзя потому что нельзя. Примерно так же, как Евклид декларирует тот факт, что параллельные прямые не пересекаются. Никакого объяснения сему факту не приводится и в современной геометрии, что совершенно не мешает ей быть наукой. Более того, изменение этого постулата приводит к совершенно иной и тоже внутренне непротиворечивой геометрии Лобачевского. Однако, лично мне не хотелось бы жить в измененной геометрии, то есть, простите, культурной традиции, в которой раскритикованная Вами аксиома отсутствовала бы.
Смею напомнить, что аксиомы геометрии (по крайне мере евклидовой) появились из непосредственного наблюдения окружающего мира. И с больными младенцами не всё очевидно. Про эвтаназию слышали? Но младенец не может осознать последствий своего существования для себя, очевидны для специалистов. Кто должен принимать решение?
Спасибо автору за статью. Судя по комментариям, она не волнует людей. Государство проводит политику ассимилиции народов не с постсоветского времени. Сейчас она стала откровенной.
Каждый язык — неповторимая Вселенная. Огромное наслаждение ощущать, воспринимать мир в пространстве родного языка. Его невозможно перевести на другой язык. Дух языка не переведешь. Человек, разучившийся смеяться и плакать в пространстве своего родного языка,может быть только винтиком в механизме. Он даже может стать успешным в современном понимании, но не сможет полноценно раскрыть свои индивидуальные задатки, подаренные природой.
Что делать для спасения языкового разнообразия не знаю. Гибель языка — это гибель народа.
Вот интересно. Вы защищаете языковое разнообразие, и при этом не видите для себя не абы чего, а пойнта.
Также предлагаю вспомнить тот факт, что генетический код у всех живых организмов одинаков. А это тот же язык. И при этом виды остаются разнообразными и даже увеличивают разнообразие. Причём на заре жизни с большой вероятностью также существовало немало вариантов генетического кода, но все они были вытеснены одним — просто потому, что на нём было больше наработок и, возможно, другие варианты менее подходили для заимствования (читать про горизонтальный перенос генов). Также и с человеческими языками — от того, что язык станет общемировым, люди не станут одинаковыми.
И вообще, насколько я знаю, гипотеза Сепира-Уорфа не обрела подтверждений. В смысле того, что ежели у людей будет один язык — они вовсе не окажутся загнанными в прокрустово ложе, а ежели им понадобится понятие, в этом языке отсутствующее — они его изобретут и дополнят им существующий язык.
Дело разве только в том, есть слово в языке или нет? Разные языки это разное отношение к миру. Сравните rainbow и русскую радугу, украинскую веселку. У англичан слово отражает причину возникновения, а у нас радость и веселье от созерцания прекрасного. Дело не в том какой язык лучше или хуже, или тем более какой более «великий», разные языки дают человеку более объемную, глубокую, разноцветную картину мира.
P.S. Зачем нам так много органов чувств, давайте оставим только осязание, выколем себе глаза, отрежем уши — ведь так проще.