В Интернете продолжается скандал, который разгорелся после того, как группу детей-аутистов не пустили в океанариум (www.ria.ru/society/20120428/637452392.html и www.ria.ru/moscow/20120502/639428783.html). Теперь администрация говорит, конечно, что ее не так поняли, что просто она хотела создать для инвалидов наилучшие условия, а для этого организовать для них экскурсию в санитарный день. Но вот в самом первом рассказе об инциденте воспроизводится беседа с секретаршей; в частности, цитируются переданные директором через эту самую секретаршу слова: «Отказано. Посетителям не нравится видеть инвалидов, это вызывает у них жалость. Это неприемлемо». Автор утверждает, что слово в слово так: www.facebook.com/photo.php?fbid=348106198583852&set=a.252286454832494.63035.100001534231582&type=1&theater. Да, вероятно, так и было сказано. Заявление, поразительное по своей откровенности. И ключевое слово здесь — жалость. Собственно, весь конфликт сосредоточен в этом слове. Вообще в русском языке есть несколько слов, описывающих чувство, когда при виде чужого страдания человек испытывает душевную боль: не только жалость, но и сочувствие, сострадание и участие. Но остальные бы директору океанариума не подошли.
Жалость — одна из самых непосредственных и в то же время одна из самых культурно отрефлектированных эмоций, описываемых русским языком. Это очень стихийное и почти не контролируемое чувство, мгновенная реакция души на чужое страдание. Жалость может охватить, захлестнуть, сжать сердце. Жалость — это душевное состояние, которое очень тесно связано с телесными ощущениями. Часто жалость физически переживают, испытывая дискомфорт, томительное беспокойство, спазматическое сжатие внутри. Это ощущение может быть болезненным и вызывать слезливость. Этой телесностью жалостьнапоминает такие чувства, как нежность, с одной стороны, и отвращение — с другой, и часто с ними сочетается: бывает нежная жалость, а бывает брезгливая жалость. Если объект чувства симпатичен в своей слабости, жалость к нему сочетается с нежностью, умилением; отталкивающая слабость вызывает вместе сжалостью отвращение, презрение, гадливость. В состав этой эмоции не обязательно входит доброе чувство по отношению к объекту жалости. Последнее характерно скорее для сочувствия, сострадания, участия, а для жалости как раз факультативно. Наконец, испытывая мучительную жалость, человек зачастую хочет прежде всего не облегчения участи объекта чувства, а просто собственного избавления от неприятной эмоции, хотя бы и путем удаления от объектажалости. Природа жалости отличается от природы близких эмоций. Как это ни парадоксально, жалость может быть достаточно эгоцентрическим чувством. В основе сочувствия, сострадания и участия лежит частичное отождествление себя с другим человеком, желание разделить его боль. Это видно и по внутренней структуре слов: сочувствие и сострадание включают приставку со-, а слово участие производно от слова часть. В отличие от них, жалость указывает на самостоятельное чувство, независимое от чувств другого человека. Последние могут быть только причиной жалости, но не прообразом собственного чувства. Поэтому только жалость можно испытывать, например, к мертвым, к младенцам и животным, а также к себе самому, в то время как сочувствие и состраданиев этих случаях невозможны. Это свойство хорошо согласуется и с этимологией слова жалость: исторически в нем тот же корень, что и в словах жалить, жало.
Слово жалость, хотя оно и указывает на спонтанное чувство, особенно тесно связано со всей совокупностью культурных представлений. В советское время, в связи с насаждавшимся официальной идеологией культом силы, сильной личности, само слово жалость стало устойчиво ассоциироваться с чем-то унизительным; ср. ставшее крылатым выражение Горького: Жалость унижает человека! Риторикой этого типа переполнены советские книги и фильмы. Впрочем, представление об унизительности жалости знала уже и русская классическая литература. Герои Тургенева, Гончарова, Толстого тоже говорят о том, что жалость их обижает, убивает, раздражает.
С другой же стороны, в теплой русской культуре жалость всегда осознавалась как одна из высших нравственных ценностей, как чувство, очень близкое к любви и совсем не обидное. Иногда встречается на свете большое и сильное чувство. К нему всегда примешивается жалость. Предмет нашего обожания тем более кажется нам жертвою, чем более мы любим (Б. Пастернак. Доктор Живаго). Такая традиция употребления этого слова — не обязательно религиозная, но она связана с христианской, особенно православной культурой, а именно с представлением о смирении, о любви к слабому человеку, о том, что гордость — это зло. Для русской культуры чрезвычайно значима эмоция любви-жалости. У Достоевского князь Мышкин говорит: Я ведь тебе уж и прежде растолковал, что я ее «не любовью люблю, а жалостью». И Рогожин ему отвечает: Ты вот жалостью, говоришь, ее любишь <…> жалость твоя, пожалуй, еще пуще моей любви!Очень похожее отношение к любви запечатлено в другом характерном слове — родной: Скороговоркой — ручья водой /Бьющей,/ — Любимый! больной! родной!/Речитативом — тоски протяжней, / — Хилый! чуть-живый! сквозной! бумажный!/От зева до чрева — продольным разрезом, / — Любимый! желанный! жаленный! болезный! (М. Цветаева. Стихи сироте).
Такое вот удивительное слово жалость — необыкновенно одухотворенное и вместе с тем предельно телесное, самое непосредственное и глубоко укорененное в культуре, очень эгоцентрическое и беззаветно альтруистическое.
Директор океанариума уверен, что сердца посетителей открыты для жалости. Что ж, хорошо. Только он делает из этого вывод, что надо поскорей удалить от них объект жалости, чтобы их не расстраивать. А мы лучше будем думать о том, как в ужаленном сердце просыпается любовь.
Ирина Левонтина
…Итак, жалость унижает (кроме тех случаев, когда ее вызывают у вас сознательно). Жалость бывает предметом спекуляции. А вот конструктивное сочувствие (как в случае межгосударственного содействия при катастрофах) — не унижает. И нередко именно оно неправильно называется жалостью; и человек сам мучается оттого, что «я принимаю жалость, значит, я слабый?» А на самом деле он принимает конструктивное сочувствие, а точнее — СОДЕЙСТВИЕ, за которое чаще всего сам и платит. Не обязательно деньгами. Прежде всего — деятельная помощь подразумевает в случае чего вашу косвенную обязанность потом помочь взаимно (как в ситуациях с теми же катастрофами). Более того, если вам помогли действенно и по сути бескорыстно, то вы сами будете чувствовать потребность чем-то оплатить вашему благодетелю и не только в личностном масштабе, а скорее — в масштабе социума. То есть в отличие от жалости, конструктивное содействие обязывает — чаще всего именно «изнутри». Вот почему иные личности, жалуясь вам на жизнь, часто так обижаются на фразу «Чем конкретно помочь?» Им не нужна конкретная помощь: во-первых, снова повторю — она обязывает (а этого не хочется, хочется всегда быть страдающей стороной), а во-вторых — лишает радости «получать поглаживания от страданий». Вот «профессиональным сборщикам таких поглаживаний» не нужна реальная помощь, нужна жалость — а еще ваше последующее чувство вины от собственного бессилия, что «вы способны только посочувствовать, но ничем конкретным помочь не можете». А в особо тяжелых случаях вам еще и выразят претензии — «У тебя-то муж есть, у тебя-то ребенок здоров, у тебя-то зарплата ВО-О какая…» Причем ничего конструктивного не принимая в качестве содействия, чтобы и у них самих все это было хотя бы частично. Вот таких, действительно, и жалеть-то тяжело — потому что они эту жалость опять же направляют против вас, как профессиональные попрошайки.