Лукницкий, собеседник поэтов

В рассуждении, что бы такое почитать ради отдыха, я сняла с полки двухтомник Acumiana, изданный YMCA-press в 90-х и тогда же с жадностью мною прочитанный. Это дневниковые записи начинающего советского поэта Павла Лукницкого о жизни Анны Ахматовой и ее ближайшего окружения (Шилейко, семья Пуниных и т.д.) с 1924 по 1927 год.

О Лукницком я знала только то, что когда-то входило в стандартный круг представлений моих ровесников-филологов: был такой советский писатель, начинал в 20-е годы как поэт, потом перешел на прозу, много путешествовал по СССР, особенно любил Памир и писал о его обитателях.

Появился молодой Лукницкий у Ахматовой в связи со своим интересом к биографии Гумилева, о котором писал дипломное сочинение как студент Петроградского университета. Перечитывая его записки о встречах с Ахматовой, я обратила внимание на два мотива:

1) Гумилев всего три года назад- т.е., можно сказать, «только что» — расстрелян как контрреволюционер и заговорщик, а Лукницкий официально пишет о нем дипломный проект.

2) Лукницкий — тогда молодой человек 22-х лет — не раз приглашал Анну Андреевну в гости в дом своих родителей, и она там охотно бывала.

Но ведь известно, что Ахматова была в высшей степени избирательна в своих знакомствах, а особенно — в те лихие времена. К тому же она всё время была нездорова. Тогда Павлу Лукницкому. Комарово, 1962 г. мне захотелось понять. что это был за человек — Павел Николаевич Лукницкий, родившийся в 1902-м и в 1917-м прибавивший себе два года, чтобы разом решить много житейских проблем, связанных со сломом привычной для него жизни.

Оказывается, в визитах АА в семью Лукницких не было ничего особенного: это был один из немногих «домов», сохранявших в немалой мере прежний уклад.

Отец Павла Лукницкого — инженер-генерал-майор Николай Николаевич Лукницкий (1876 — 1951) — был военспецом, руководителем оборонительных сооружений и военных объектов в Петроградском районе. С 1922 года он — преподаватель Военно-инженерной академии РККА; с 1923-го — один из главных руководителей строительства Волховской ГЭС, затем Свирьстроя.

Мать Павла — Евгения Павловна — после гимназии училась у видных художников Петербурга, профессионально рисовала по фарфору. Посвятив себя семье, она всегда была очень общительной, дружила с инженерами-конструкторами, первыми авиаторами и первыми автомобилистами, сама водила автомобиль. Летала на аэроплане с Уточкиным, вместе с сыновьями-подростками объехала всю Европу, а с началом войны 1914 года не без труда сумела вернуться домой из очередного путешествия, куда она, как обычно, взяла с собой и детей.

Дед Лукницкого по материнской линии тоже был из военных инженеров. Павел учился вначале в Александровском кадетском корпусе, а потом — в Пажеском, но военной карьеры для себя решительно не желал. Революция предоставила ему веер иных возможностей…

Как произошел дальнейший выбор пути, мы знаем из обширных публикаций вдовы Лукницкого Веры Лукницкой, профессиональной журналистки и писательницы, прожившей в браке с Лукницким 25 лет и посвятившей следующие 25 лет своей жизни разбору его грандиозного архива и составлению его жизнеописания.

Хотя в целом жизнь Павла Лукницкого достаточно экзотична (это почти непрерывные экспедиции и путешествия), его жизненный выбор не был по тем временам уникальным. Об этом можно судить и по невероятному и совершенно не случайному успеху такой книги, как «Два капитана» Вениамина Каверина, и по всеобщему увлечению альпинизмом, планеризмом, собиранием минералов и т.п., чему я в детстве успела быть свидетелем.

Лучше всего мы имеем возможность судить о жизни Лукницкого по его дневникам разных лет, частью опубликованных Верой Лукницкой. Мне кажется, склонность и способность Лукницкого записывать все и постоянно определяет его как личность в большей мере, чем даже содержание записанного. Он писал везде и всегда — на море, в горах, в пустыне, на войне под обстрелом, и продолжал писать, даже чувствуя, что уходит из жизни:

«…Температура 35,5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем… давление продолжает падать… дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам. Книга об отце и его пути; Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта; роман о русской интеллигенции, — всё как есть. А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен был бы внести,- преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия… Не сомневаюсь: объявится немало друзей среди читателей, с которыми я незнаком. Верю в бывших фронтовиков, блокадников Ленинграда.».

Отчасти мечты Павла Николаевича осуществилсь — не так давно вышел том объемом под 900 страниц: Лукницкий П. Н. «Труды и дни Н. С. Гумилева». М., Наука, 2010. В аннотации сказано,что это реконструкция замысла П. Н. Лукницкого.

Впрочем, не столь удивительно, что эта часть архива Лукницкого, наконец, издана «Наукой», — куда более удивительно, что данные о расстрелянном Гумилеве вообще сохранились!..

При этом хотя в 1927 году Лукницкий не избежал ареста, его быстро выпустили, а главное — отдали ему его «бумаги»! Видимо, с предупреждением — никакого Гумилева. А родной брат Павла, Кирилл, комсомолец с 1923 года, в 1934 году был арестован, выпущен, арестован повторно -и уже не вернулся.

Когда разразилась революция, Павел Лукницкий пошел рабочим на завод. Потом он несколько лет вел тот образ жизни, который описал, в частности, Николай Островский, а до него-Максим Горький: строил железные дороги, был кочегаром и машинистом, ходил матросом на торговом судне и т.д.

Итак, хаос начала 20-х, голод, беженцы, тиф. В дневнике читаем: «Все насыщено этой мирной тишиной — тишиной покоя. Высокие, стройные тополя дают такую гармонию красок на фоне неба, какую ни один художник не смог бы передать на полотне. И не верится, что жизнь так ужасна. Вчера пришел поезд из Оренбурга. По дороге сюда на станциях выбросили 400 трупов — четыреста умерших от голода, холода и болезней! На каждой станции выбрасывали человек двадцать — двадцать пять».

Жизнь занесла его в Ташкент уже в роли начинающего литератора и энергичного организатора литературной жизни. Он стал студентом Туркестанского университета, а когда университет, как едва ли не все советские учреждения той эпохи, претерпел очередную реорганизацию, студент Лукницкий (как уроженец и коренной житель Петрограда) был официально направлен в Петроградский университет.

К 1924 году, когда Лукницкий приходит в дом к Ахматовой, он — пусть начинающий, но несомненно — профессиональный литератор, активный участник петроградской культурной жизни. Видимо, как личность Лукницкий сложился достаточно рано, до начала революции. В этом смысле между ним и окружением Ахматовой не было никакой пропасти.

Хотя главной целью Лукницкого был сбор материалов о Гумилеве, он скрупулезно записывал вообще всё сколько-нибудь существенное, что он видел и слышал от Ахматовой и «вокруг» Ахматовой. Позднее замечательный ученый и друг Ахматовой Эмма Григорьевна Герштейн отметит, что Лукницкий записывал «умело и точно». Представление о среде, в которой Лукницкий чувствовал себя естественно, дает, например. следующая дневниковая запись:

«10.05.1926

Вечер у Спасских.

Вечер оказался лучше, чем я думал, потому что хорошо играла на рояле Юдина, и музыка, которой я давно не слышал, дала мне несколько минут гармонического существования. А в 1-м отделении читали прозу и стихи К. Федин, М. Кузмин, Б. Лившиц, К. Вагинов, С. Спасский и Н. Баршев.

Домой вчера вернулся в 1-м часу и до 4-х читал Шенье и Пушкина. А сегодня — вот уже 4-й час ночи, и я кончаю эту запись. В окно уже брезжит предутренний свет — светлеет очень быстро. Скоро придут белые ночи.

Хороши они были в прошлом году…»

До конца 20-х Лукницкий, видимо, ощущал себя прежде всего поэтом — в большинстве справочников он и аттестуется как советский поэт. Но к началу 30-х он уже пишет преимущественно прозу в разных жанрах — путевые записки, очерки, романы. И, разумеется, постоянно ведет дневниковые записи.

Мне кажется, что среди известных нам дневниковых записей о жизни АА «Acumiana» Лукницкого выделяется сочетанием душевной теплоты и острой наблюдательности автора. Его сострадание и восхищение не сделало его слепым и не лишило способности оставаться критичным в достаточно мрачных ситуациях, участником которых он становился поневоле.

Из дневниковых записей, приведенных в книге Веры Лукницкой, видно, что молодой Лукницкий был способен достаточно трезво видеть разрывы между поэтическим даром и даром человеческого общежития. В частности, он был удручен постоянной болезненной подозрительностью Мандельштама и бесполезностью своих попыток его разубедить.

Мы покинем Павла Лукницкого в 1929 году, когда перед большим путешествием он прощался с важным периодом своей жизни.

«АА живет по-прежнему тихо и печально. Холод в квартире, беспросветность и уныние. Встречи Нового года не будет — нет ни денег, ни настроения… Бываю там редко и ненадолго. Выходит так. Хотел бы видеть АА и чаще, но уже не так тянет, как прежде. А если по совести, то почти не тянет…»

Ревекка Фрумкина