Записки Ф.А. Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста» (1916) мне долго не попадались именно в виде книги. А любимых авторов — тем более из числа перечитываемых — всё-таки хочется иметь на бумаге. Так что получить в подарок этот небольшой томик («Водолей», 2000) — особенная радость.
Сюжетную канву эпистолярного повествования я знала из мемуаров Степуна «Бывшее и несбывшееся». К началу войны 1914 года автор имел военную специальность артиллериста и как офицер уже трижды побывал на лагерных сборах — в 1901, 1904 и в 1911 годах.
В 1914 году тридцатилетний артиллерист пишет матери и жене — сначала с галицийского фронта, потом из-под Риги, а далее — из разных лазаретов, где он провел без малого год. Затем он опять пишет из армии, куда после травмы вернулся, как сказали бы у нас еще недавно, «годным в военное время к нестроевой», т.е., в сущности, не годным.
В свои тридцать лет «прапорщик-артиллерист» Федор Степун был сложившимся ученым, издателем журнала «Логос», популярным лектором и вообще «своим» в образованных кругах России и Германии. «Письма» исполнены той же свободой мысли и дыхания, которые будут характерны для его главной книги — «Бывшее и несбывшееся». М.О. Гершензон, по настоянию которого «Письма», опубликованные в 1916 году в журнале «Северные записки», были изданы отдельной книгой, был, несомненно, очень проницательным критиком.
Особенность мировидения Степуна — естественное совмещение высокого и повседневного. Он бесстрашно открывается читателю и в религиозных переживаниях, и в личных, и в зорком бытописании самых чудовищных сторон войны: трупы на полях сражения, ранения, смрад лазарета, унижения беженцев, позор одичания, разоренные храмы.
Высокое — Рождество, память о близких, любовь к жене, музыка, святость дружбы — всё это обретается не в надмирных высотах, а здесь же; всё живо памятью и стремлением автора оставаться собой, сохранить человеческое достоинство в любых обстоятельствах.
Замечательна внутренняя свобода автора: он никогда не позирует, не стремится казаться ни более стойким, ни более проницательным, ни более умелым, ни особо сведущим в военном деле. К тридцати годам Степун сохранил в себе способность к непосредственному переживанию каждой малости, будь то открывшийся на марше пейзаж, удачно вырытый окоп, резвая лошадь, окопная пасхальная трапеза, запомнившаяся музыкальная фраза. Поэтому ему всегда есть о чем писать, и только запредельная усталость иногда заставляет его ограничиться фактами — что случается редко.
Вместе с тем тексты писем являют нам определенную психологическую динамику: нарастает усталость от войны как таковой, не говоря уже о мучениях, перенесенных в связи с травмой ноги (это почти год скитаний по лазаретам); обостряется и внутренний конфликт командира, солдаты которого уже не желают оставаться солдатами; на первый план выходит желание, чтобы всё это кончилось.
Поэтому известие о возможной революции в Петрограде у Степуна вызывает надежду — и он обрывает начатое ранее письмо словами «о, если бы это была правда!». Этой фразой — через много лет в мемуарах Степун ее повторит и назовет бездумной — он закончит первый том «Бывшего и несбывшегося».
А том второй откроется анализом Февраля.
Там на первой же странице (это стр. 311 издания 1994 года) мы прочитаем: «Во всяком случае, нам надо помнить, что за победу зла в мире в первую очередь отвечают не его слепые исполнители, а духовно зрячие служители добра».
Ревекка Фрумкина