Всё идет к тому, что «Дело Зелениной» грозит стать таким же знаковым термином, как «Дело Дрейфуса» или «Дело Бейлиса», разве что историческим масштабом поменьше. Мало кому надо объяснять, кто такая Зеленина и что с ней произошло. И речь уже даже не о самой Ольге Николаевне, кандидате сельскохозяйственных наук из пензенского института — в конце концов, и капитан французского генштаба, и приказчик киевского кирпичного завода оказались в вихре событий по исторической случайности, и главное их свершение было в том, что они не сдались. Не сдалась и Зеленина, отказавшаяся пойти на сделку со следствием и дезавуировать подготовленное ею письмо.
Адвокату Зелениной — Наталье Андреевой и лингвисту — Ирине Левонтиной удалось сделать почти невозможное — взбудоражить общественное мнение, вывести дело на страницы газет (после публикации в Nature — не только российских) и на экраны телевизоров, найти других неравнодушных людей и в конце концов доказать организаторам дела, что издержки от его продолжения перевесят возможную выгоду. В результате Зеленина была выпущена из тюрьмы под подписку о невыезде. На обоих заседаниях- кассационном в Московском городском суде и повторном в Зюзинском районном — прокуроры откровенно «сливали» процесс,даже не пытаясь ответить адвокату и сколько-нибудь содержательно аргументировать необходимость содержания под стражей. Более активно они вели себя на аналогичном заседании относительно меры пресечения другому фигуранту по делу, коммерсанту Сергею Шилову, ввезшему в Россию злополучные 42 тонны кулинарного мака, но и тот решением суда был выпущен из-под ареста — через два дня после Зелениной.
Никто не знает, что именно сыграло главную роль — шум в прессе,личные поручительства полудюжины докторов наук или уполномоченного по правам человека в РФ, письмо из Общественной палаты, письмо, подписанное четырьмя сотнями научных работников, в том числе несколькими академиками, а возможно, всё в совокупности. Никто не может предсказать, чем в результате закончится дело. Сразу после освобождения Зелениной предъявили очередное обвинение в злоупотреблении должностными полномочиями, не менее смехотворное, чем первое,- впрочем, это может служить признаком того, что «Дело Зелениной» хотят отцепить от основного «Дела» бакалейщиков и спустить на тормозах: видимо, ФСКН сейчас вовсе ни к чему публичные скандалы. Но уже можно начинать осмысливать происходящее. Этот случай имеет профессиональное значение: это — образцовый пример преследования ученого за профильную научную деятельность. Все мы пишем рецензии и даем экспертные заключения.Ученый не должен бояться уголовного преследования
за высказывание собственного мнения, коль скоро оно является профессиональным и добросовестным. Гражданского преследования, кстати, тоже — вспомним казус Ольги Кажевой, которая подала в суд на коллег, имевших неосторожность указать на обширные не-закавыченные заимствования в ее докторской диссертации и тем сорвавших ее защиту. В отличие от «Дел» «ученых-шпионов», где детали неизвестны и желающие всегда могут найти почву для сомнений, «Дело Зелениной» лежит на ладони: единственная улика, составленное ею письмо, опубликовано, и любой желающий может с ним ознакомиться. Кстати,тут следует поправить Ольгу Николаевну, сказавшую в ряде интервью, что «более 400 ученых, корреспондентов и академиков сказали, что всё, что там написано, научно оправдано»: приобщенное к делу письмо ученых, сбор подписей под которым шел на сайте Общества научных работников, ничего не говорило о научной состоятельности письма пензенского НИИ (странно было бы ожидать этого от специалистов в самых разных областях- от астрономии до филологии)- говорилось лишь о принципиальной неправильности преследования за высказывание научного мнения.
Этот случай имеет общественное значение. Независимая экспертиза — это часто единственный шанс несправедливо обвиненного человека оспорить ведомственные экспертные заключения. Согласно закону об адвокатуре, адвокат может запрашивать мнение специалиста и потом ходатайствовать о приобщении этого мнения к материалам дела и учете его при принятии решения. Если же каждый независимый специалист будет понимать, что его заключение, если оно идет вразрез с точкой зрения следствия, может послужить основанием для привлечения его к тому же делу как сообщника, этот шанс станет еще более призрачным.
Наконец, этот случай имеет личное, экзистенциальное значение. Все мы живем у края пропасти, которая называется «российская правоохранительная система». И полезно время от времени глядеть этой пропасти в глаза — просто, чтобы понимать, где и как мы живем.
Михаил Гельфанд
