Недавно на нашем телевидении прошел многосерийный фильм, поставленный «по мотивам» романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», завершенного автором в 1960 году. Фильм я смотреть не стала, а вот роман решила перечитать, поскольку не открывала его с «самиздатовских» времен.
Читала я эти 900 страниц, не отрываясь, забросив неотложные дела и многократно задавая себе вопрос о том, почему этот важнейший для нашего времени текст не участвует в бытии современной русской литературы. А ведь роман вроде бы входит в программу средней школы… Боюсь, что школьники его не только не читают, но и в обозримое время читать не будут — это, на мой взгляд, пища для зрелых умов.
В Отечестве роман «Жизнь и судьба» увидел свет в 1988 году — через 24 года после кончины автора. Но и в «самиздате» он появился только в 1980-м — благодаря тому, что в свое время и до передачи романа для публикации друг Гроссмана, поэт Семен Липкин, уговорил писателя сохранить один экземпляр рукописи в каком-нибудь «надежном» месте. Именно эта сохраненная копия в середине 1970-х годов, т.е. уже после смерти Гроссмана, с помощью А. Сахарова, Б. Окуджавы и В. Войновича была вывезена на Запад. Хлопотами Е. Эткинда и Ш. Маркиша роман был впервые опубликован в Швейцарии в 1980 году.
А ведь Гроссман вовсе не писал свой роман «в стол»!
При всех «проработках» и претензиях властей в 1960 году -когда роман был закончен и передан для публикации в журнал «Знамя» — Гроссман был известным советским писателем. Всю войну он был фронтовым корреспондентом и помимо довоенных его романов были широко известны два романа об Отечественной войне — «За правое дело» (1942) и «Народ бессмертен» (1952).
В декабре 1960 года рукопись нового романа обсуждалась в «Знамени», и роман был признан «антисоветским». А 14 февраля 1961 года роман «Жизнь и судьба» был «арестован»: пришли люди в штатском и забрали не только машинописные экземпляры, но и первоначальную рукопись, и черновики не вошедших глав, и все подготовительные материалы, эскизы, наброски, даже использованную копировальную бумагу! С Гроссмана хотели взять подписку, что он не будет никому говорить об изъятии рукописи, но писатель отказался что-либо подписывать.
23 февраля 1961 года Гроссман обратился с письмом к Хрущеву и попросил его разъяснить судьбу своего романа. Есть в письме и такие строки:
«Я много, неотступно думал о катастрофе, произошедшей в моей писательской жизни, о трагической судьбе моей книги… Моя книга не есть политическая книга. Я говорил в ней о людях, об их горе, радости, заблуждениях, смерти, я писал о любви к людям и о сострадании к людям…<…>Я прошу свободу моей книге…».
Хрущев не удостоил письмо Гроссмана ответом, зато писатель был приглашен к «главному идеологу» Суслову — и вот этот «визит», видимо, сыграл роковую роль. Суслову как раз и принадлежит известная фраза о том, что роман «Жизнь и судьба» если и увидит свет, то через 200-300 лет.
Замечательный и, увы, мало кому известный сегодня писатель Борис Ямпольский оставил нам безутешный и трагический рассказ о своей последней встрече с Василием Гроссманом. Ямпольский навестил Гроссмана в его полупустой, как бы уже ничьей однокомнатной квартире в «писательском» доме на углу 1-й Аэропортовской и Красноармейской — я знаю этот дом, потому что полвека живу в этом квартале…
Ямпольский сумел описать абсолютное одиночество человека, не склонившего головы.
«…Все вокруг было словно блокировано, занавеси задернуты, и мне стало душно. Первое горькое желание — поскорей уйти, вырваться из этой несчастной, неустроенной жизни, просто тебе самому слишком долго было плохо. О, как теперь в возрасте и опыте страдания, в раскаянии я чувствую тоску его в тот темный сырой вечер, когда я к нему пришел в последний раз».
Гроссман вовсе не был человеком замкнутым или как-то особо ранимым. Но Ямпольского он встретил запиской: «стены имеют уши».
Гроссман сам печатал на старой машинке — теперь на машинистку у него не было денег; его имя вычеркивали из любых «списков благодеяний», полагавшихся писателям. «Меня задушили в подворотне», — сказал он Ямпольскому.
…Год назад на ВВС прошел радиоспектакль по «Жизни и судьбе», за которым последовал взрыв читательского интереса к роману. Лев Додин возил свою постановку «Жизни и судьбы» в Париж — и к дню премьеры было приурочено новое французское издание романа…
Семен Липкин сохранил для нас письмо Гроссмана, написанное им Липкину осенью 1959 года, сразу по окончании романа «Жизнь и судьба».
«…Я не переживаю радости, подъема, волнений. Но чувство хоть смутное, тревожное, озабоченное, а уж очень серьезное оказалось. Прав ли я? Это первое, главное. Прав ли перед людьми, а значит, и перед Богом? А дальше уж второе, писательское — справился ли я? А дальше уж третье — ее судьба, дорога. Но вот сейчас я как—то очень чувствую, что это третье, судьба книги, от меня отделяется в эти дни. Она осуществит себя помимо меня, раздельно от меня, меня уже может не быть. А вот то, что связано было со мной и без меня не могло бы быть, именно теперь и кончается».
Как, оказывается, давно это было…