I.
Нехристианские имена
Изучение имен, принятых в правящих династиях Средневековья, может показаться очень частной и сугубо прикладной задачей. Между тем, если мы пытаемся реконструировать культурно-языковую ситуацию давно минувшей эпохи, то нередко получается, что от целых хронологических отрезков сохрани лось так мало, что имя правителя оказывается едва ли не наиболее достоверным и содержательным источником информации. Если же в выборе династических имен удается разглядеть некую систему, своеобразный язык, диалог династии со своими современниками, предками и потомками, то целый ряд лакун в наших знаниях об истории и культуре Древней Руси может быть заполнен.
Отечественным историкам помимо всего прочего на редкость повезло с материалом: потомки Рюрика, пришедшего из Скандинавии в Х в., просуществовали как правящая династия около 600 лет, что дольше династической жизни любого из европейских домов Средневековья. Последний Рюрикович на престоле (а это, строго говоря, отнюдь не Федор, сын Ивана Грозного, а Василий Шуйский) является прямым потомком крестителя Руси Владимира Святого. Таким образом, все эти 600 с лишним лет династия продержалась на одном-единственном основании — на праве крови, на праве принадлежности к роду по рождению. А где рождение, там и наречение именем.
С чего же все начиналось?
В странах, которые стали христианскими сравнительно поздно, таких, например, как Русь или Скандинавия, — усвоение христианских имен в первые века после крещения проистекало довольно медленно. Церковь прилагала, по-видимому, немало усилий для их распространения, для того, чтобы все новообращенные носили имена святых, занесенных в христианский календарь. Однако языческий, традицион
Дело в том, что исконное языческое имя устанавливало связь человека с его родом, с прошлым, настоящим и будущим. Христианское же имя, хотя и поддерживалось всем авторитетом церкви, относительно долгое время оставалось, так сказать, «словом без ассоциаций», без дополнительных связей и значений. Такая ситуация могла вести к двуименности, когда каждый человек оказывался обладателем традиционного родового имени, не имевшего с христианством ничего общего, и имени христианского, которое давалось ему при крещении.ный именослов проявляет поразительную живучесть, а наречение именем оказывается одной из самых устойчивых, консервативных областей культуры.
Всеволодича
Выбор имени для любого человека в любой культурной традиции имеет немалую значимость. Но если имя выбирается для князя, для будущего правителя, то его наречение — это всегда важнейшее событие в жизни династии, а нередко и в жизни страны, в которой эта династия правит. Имена наследника определяли его место в роду, намечали те властные привилегии, на которые он мог — по замыслу своих родителей- впоследствии рассчитывать. Давая имя своим детям, князья всякий раз актуализировали историю рода, планировали будущие союзы, а нередко делали первые шаги и к будущим войнам. История выбора имен — это в определенном смысле и есть концентрированная, сжатая до предела история династии.
В домонгольский период (Х-XIII вв.) на Руси были, по-видимому, гораздо более употребительны языческие княжеские имена, такие, как, например, Святослав, Всеволод, Мстислав, Ярополк, Игорь и др. Именослов династии Рюриковичей был весьма консервативен: новые имена проникали в него с трудом, большая же часть имен повторялась в разрастающемся княжеском роду из поколения в поколение. Повтор, преемственность имен, вообще весьма характерные для родового мира, в данном случае олицетворяли еще и идею преемственности власти, наследственных прав на княжение, на землю.
Наследник рода должен был носить имя кого-либо из предков, при этом родовая традиция проявляла относительное безразличие к исходной языковой или этнической принадлежности такого имени. Так, к середине XI в. скандинавское по происхождению Игорь (из Yngvarr) и славянское Святослав были равно пригодны для княжеского сына, так как к тому времени уже существовали Рюриковичи, эти имена носившие.
Одним из наиболее актуальных принципов выбора имени было наречение в честь умершего предка. Если речь шла об имянаречении мальчика, явное предпочтение отдавалось именам предков по мужской линии. В качестве иллюстрации приведем порядок распределения имен в семье Мстислава Владимировича Великого, жившего в последней трети XI — первой половине XII в.
Самого старшего сына Мстислава Великого называют Всеволодом в честь Всеволода Ярославича, киевского князя и родного прадеда новорожденного. Почему же именно в честь прадеда, а не, скажем, в честь деда? Ответ на этот вопрос очень прост. К тому времени, когда этот княжич Всеволод появился на свет, его родной дед был еще жив, а значит, его имя было, так сказать, «занято».
Второй сын Мстислава получает имя Изяслав в честь собственного родного дяди, который погиб в княжеской усобице совсем молодым. Весьма показательно, что этот убитый Изяслав княжил в Курске и на курский же стол посадили и его тезку-племянника. Конечно, этот самый курский стол не пустовал, дожидаясь, пока младенец вырастет. Его до поры до времени занимали другие князья. И тем не менее, имя Изяслав было вполне прозрачной для всех заявкой на отдаленное будущее, на то, что, став взрослым (т.е. лет в 15, а то и раньше), при благополучных обстоятельствах именно он будет курским князем.
Имя же деда, Владимир, получил лишь младший сын Мстислава Великого. Он был намного моложе своих братьев и появился на свет два или три года спустя после того, как умер его дед Владимир Мономах.
Итак, мы видим, что княжеская родовая традиция как будто стремилась не оставлять «вакантных» имен, подобно тому, как никогда не оставались пустующими княжеские столы, а выбор «предка-прототипа», в честь которого нарекался новорожденный, зависел от того места в княжеской иерархии, которое прочили ребенку его старшие родичи.
Право такого выбора принадлежало, как правило, отцу или деду, т.е. старшему из живущих предков по мужской линии. При этом существовал строжайший запрет на наречение мирским именем живого отца или деда, никаких Рюриков Рюриковичей или Владимиров Владимировичей среди русских князей той поры быть не могло (если только они не были посмертными детьми). Таким образом, создавалась линейная цепь преемственности, в которой у всех членов рода — живых и умерших — была своя роль.
Иногда ребенок мог получить и дополнительное имя из рода матери. Так, уже известный нам князь Мстислав Великий в скандинавских сагах фигурирует под именем Харальд. Дело в том, что по материнской линии он принадлежал к весьма знатному англосаксонскому роду: знаменитый король Харальд Годвинсон, погибший в 1066 г. в битве при Гастингсе, последний английский правитель, проигравший Англию норманнам, был его родным дедом. Кроме того, Мстислав, как известно, был женат на шведской принцессе Кристине. Для нее-то, конечно, скандинавское имя Харальд было привычным и родным.
Однако и само это имя, и западная культурная ориентация князя никак не проявляется в русских источниках. Имени великого князя, Харальд, мы здесь попросту не находим, на Руси этот старший сын Владимира Мономаха известен исключительно как Мстислав или — в особых ситуациях — как Федор, то есть под своим крестильным именем.
Иными словами, основное имя княжича приходило из рода отца, тогда как имя из материнского рода всегда оставалось второстепенным, причем дело обстояло именно так не только при взаимодействии с западноевропейским миром, но и при связях с миром кочевого Востока. Так, знаменитый Юрий Долгорукий был женат на половецкой княжне, и его сын Андрей Боголюбский, будучи наполовину половцем, по некоторым данным, носил дополнительное имя Китай.
Прямое совпадение имени потомка с именем умершего предка, при всей важности, не было единственным механизмом установления родовой преемственности. В наречении Рюриковичей достаточно активно использовались и другие средства, например принцип варьирования родового имени. Этот принцип, довольно хорошо описанный на материале германских двусоставных имен, заключается в следующем: имена детей повторяют отдельные элементы или основы имен родителей.
Так, например, известно, что готский король Теодемир называет сыновей именами Теодерих, Теодемунд, а дочь получает имя Амальфреда. В свою очередь его сын Теодерих называет своих дочерей Теодегото, Острогото и Амаласунта, тогда как его сестра Амальфреда дает своим детям имена Амалаберга и Теодехат. Наконец, последний (Теодехат) подбирает для своих сыновей имена Теодегизль и Теоденантис.
На Руси достаточно рано появляются носители германских имен, у которых имя сына или дочери повторяет одну из основ имени отца. Например, князь, правящий в Полоцке в Х в., носил имя Рогволод, которое надежно этимологизируется как скандинавское Rag-nvaldr. Его дочь звали Рогнедой, то есть Ragnheidr. Эта Рогнеда стала женой Владимира Святого и прародительницей главной ветви Рюриковичей. Самый принцип варьирования же с легкостью был перенесен и на имена славянского происхождения.
Весьма показательно, как называют своих сыновей Рогнеда и Владимир Святославич. Большая часть этих имен варьирует имя деда, то есть содержит одну из основ имени Святослав. Их зовут, соответственно, Мстислав, Изяслав, Вышеслав, Ярослав. У одного из сыновей, однако, имя повторяет одну из основ отцовского имени — его зовут Всеволод Володимирич.
Но наиболее интересно имя еще одного сына крестителя Руси -Святополк, в котором воспроизводятся не только первая основа имени деда, но и основа, входившая в имя старшего брата Владимира — Ярополка Святославича. Напомним, что речь идет о Святополке Окаянном, сопернике Ярослава Мудрого и предполагаемом убийце свв. Бориса и Глеба. Хорошо известно предание о его появлении на свет. Мать Святополка была женой Ярополка Святославича, и Володимир «залеже жену братьню Грекиню . и бе непраздна . от нея же роди Святополка». Кроме того, в летописи утверждается, что Владимир не любил Святополка, «бе бо от двою отцю от Ярополка и от Володимира».
Что же дают имена в перспективе «установления отцовства»?
Святополк был единственным из наследников Владимира, кто получил имя, содержащее элемент -полк, т.е. со всей очевидностью воспроизводящее одну из основ имени Ярополк. Таким образом, имя новорожденного не повторяет буквально имени одного из возможных отцов, но при этом явно актуализирует связь с ним. Необходимо учитывать, что наречение в честь дяди по отцу было бы делом вполне обычным. Подобное же сложное комбинирование с использованием одной из основ имени старшего родича может, как кажется, отражать те «сомнения» Владимира, о которых повествует летопись и другие источники. Вместе с тем первая из основ имени Святополка демонстрирует, что он, во всяком случае, был внуком знаменитого Святослава Игоревича.
В целом же, когда родовое имя варьировалось, воспроизводилось лишь частично, то, с одной стороны, соблюдался запрет на прямой повтор имени живущего, а с другой стороны, поддерживалась преемственность родовых прав. Кроме того, подобная созвучность имен детей с именем отца для народов, у которых, как у скандинавов и русских, есть отчества, — явление универсальное. Пока сохраняются отчества, поддерживается и некоторое стремление к гармонии его с именем. Конечно, эта гармония может пониматься очень по-разному, но и сейчас, в современной России, родители, выбирая имя для ребенка, заботятся о том, чтобы оно «подходило» к его отчеству.
Итак, мы назвали два основополагающих принципа выбора имени у Рюриковичей — принцип буквального повтора имени умершего предка и принцип варьирования родового имени. Однако систему имянаречения русских князей, чей род разрастался и дробился в каждом следующем поколении, невозможно описать, исходя исключительно из вертикальных связей (т.е. связей, направленных от предков к потомкам). Если отец, определяющий династические перспективы ребенка, и располагал к этому моменту максимальной полнотой власти, он в той или иной степени все же вынужден был считаться с существованием властных претензий всех живущих родичей княжеского происхождения. Едва ли не самыми существенными при этом оказывались претензии его братьев — дядьев нарекаемого наследника.
с родовым знаком
Рюриковичей
Как известно, противостояние между дядьями и племянниками, младшими сыновьями и старшими внуками составляет львиную долю династических конфликтов всего европейского Средневековья. Особенно часто это происходило в обширном роду русских правителей, где правнуки и праправнуки одного князя то и дело делят между собой наследство общего предка. Парадоксальным образом княжеские права одновременно и разобщают род, т.е. служат поводом для постоянной внутриродовой борьбы, и объединяют его. Именно притязания на власть формируют длительную генеалогическую память, актуализируют достаточно отдаленное кровное родство и вторичным образом делают «братьями» всех многочисленных Рюриковичей, которые во внединастической родовой практике были бы, по-видимому, куда более изолированы друг от друга.
При этом династическая пара «дядя / племянник» представляет собой наиболее наглядную модель столкновения различных подходов к проблеме престолонаследия, различных принципов структурирования династии. Акт имянаречения сына — это выражение личной воли правителя, своеобразное «высказывание» князя, обращенное к современникам и потомкам. Именно такие высказывания наряду с княжескими завещаниями и другими правовыми текстами и являются тем материалом, на основании которого можно судить об их взглядах на преемственность власти.
Наречение новорожденного именем живого дяди со стороны отца подразумевает наиболее непосредственную реакцию на текущую политическую ситуацию. Жесткий запрет на именование в честь живого отца или деда не распространялся на совпадение имен у родичей отдаленных. Дядя в этом отношении представлял собой, по-видимому, фигуру двойственную с точки зрения допустимости использования его имени.
В самом деле, с одной стороны, он был ближайшим кровным родственником по мужской линии после отца и деда, поэтому, коль скоро он был жив, использование его имени могло быть нежелательным. В то же время строгого запрета на такое использование, судя по всему, не было. Двойственное положение по отношению к детям брата дядя занимал и по другой причине. Действительно, именно он — в случае смерти брата — был потенциальным покровителем и защитником осиротевших племянников. При этом на протяжении всей известной нам домонгольской истории Рюриковичей дядья по отцу зачастую оказывались естественными врагами и конкурентами подрастающих сыновей своих братьев.
Все возможные случаи совпадения имен живого дяди и племянника, по сути дела, сводятся к двум схемам. Племянник получает имя в честь живого дяди, или оба они называются в честь общего, одного и того же умершего предка. Первая схема — племянник назван в честь дяди — устанавливает особую связь дружбы и покровительства между старшим и младшим родичами. При реализации же второй схемы -дядя и племянник названы в честь одного и того же предка — речь может идти, скорее, о конкуренции, своего рода вытеснении дяди из цепи преемственности власти.
Как же определить в каждом конкретном случае, с какой из двух моделей мы имеем дело?
Если тезкой своего дяди оказывался старший из мальчиков, главный наследник отца, это означало, что дядю стремятся по возможности оттеснить на периферию рода. Если же в честь дяди назывался кто-либо из младших княжичей, это с большей вероятностью подразумевало желание укрепить союзнические отношения между братьями, а позднее между племянниками и дядей, передать младших родичей «на руки» старшему.
Нередко между братья-ми-князьями заключался особого рода договор, согласно которому, тот из братьев, кто переживет другого, принимает под свое покровительство (или, в терминологии того времени, «берет себе в сыновья») племянника. Такой договор относительно сыновей существовал, например, между Мстиславом Великим и его братом Ярополком Владимировичем, которому Мстислав завещал Киев после своей смерти. Такой же договор был между Юрием Долгоруким и его рано умершим братом Андреем Добрым. Характерно при этом, что один из самых младших сыновей Мстислава назван Ярополком, т.е. в честь дяди, будущего покровителя, а у Юрия Долгорукого в свою очередь третий сын получает имя Андрей также в честь дяди, с которым заключен договор (это тот самый Андрей-Китай Юрьевич, который впоследствии прославится как Андрей Боголюбский).
С другой стороны, мы знаем немало случаев пожизненной ожесточенной конкуренции между тезками — племянником и дядей, конкуренции, заложенной уже при имянаречении младшего из них. Таких примеров очень много в черниговской ветви Рюриковичей, где соперничество за родовое наследие было особенно жестким и, соответственно, была очень велика теснота антропо-нимического ряда, борьба за имена великих предков, таких, например, как Святослав и Олег. Толпа Святославов Ольговичей и Олегов Святославичей, действующих одновременно на исторической арене в XII в., производит впечатление даже при поверхностном взгляде на историю черниговских земель.
Вообще поражающее современного человека обилие тезок в разросшемся к XIII в. роду Рюриковичей, судя по всему, нисколько не смущало самих князей. Повтор имен умерших предков, варьирование и созвучие имен родичей, наречение в честь старшего покровителя служило для обеспечения легитимности власти и ее преемственности. Выбор имени всегда был попыткой определить, задать династическую судьбу ребенка. Имянаречение сына, таким образом, было своеобразной репликой правителя, обращенной в будущее. Каждая подобная реплика строилась в соответствии с законами постепенно усложнявшегося языка имен.
Анна Литвина, Фёдор Успенский