Вот и Рождество. И опять кризис. Но другой.
Тогда у нас дома почти не топили, зарплату платили изредка, еда не покупалась, а добывалась. Кое-кто уже уехал, но все близкие друзья были живы. Не скажу, что «мы были молоды», однако продолжение этого клише соответствует тогдашней реальности — мы «были полны надежд». Во многом эти надежды оправдались — остается лишь привыкнуть к тому, что далеко не все. Впрочем, привыкнуть — не значит примириться. Ниже без всяких изменений приводится мое письмо 1991 года близкому другу, известному математику Андрею Тоому, эмигрировавшему в США, вместе с которым мы много лет отмечали Рождество по новому стилю.
26 декабря 1991
Дорогой Андрей, огромное спасибо за альбом Бердслея — надо же, он пришел аккурат в сочельник! Вчера мы выпили уже не только за Вас, но еще и за Вадима, а также за всех, кого мы любим и кто далеко.
Все явились «во фраках»; я, несмотря на холод, облачилась в известное Вам вечернее платье. Юра каким-то чудом купил отличную елку, под которую сложили подарки. Саша Полторацкий на правах самого давнего моего друга подарил мне две банки яблочного повидла и коробку от геркулеса, наполненную вермишелью. Шрейдера облагодетельствовали какие-то чужеземные коллеги, поэтому он притащил немецкий клубничный джем и плитку шоколада. Что касается Марка, то он как художник зависит лишь от вдохновения. Оно его, несомненно, посетило, потому что я получила в подарок замечательную работу «Рождество», которую сегодня повесила. Кроме того, мне подарили книгу, о которой я мечтала и которую так безуспешно искала для Вас, — «Человек за письменным столом» Лидии Гинзбург. А я — такое везение! — купила в подарок Юре собрание сочинений Трифонова: не иначе, как кто-то из писательского дома принес в соседний букинистический, потому что я этого издания даже и не видела никогда.
Будущее Академии не более ясно, чем будущее СНГ. Роднит их пока то, что у обоих монстров нет бюджета. После большого перерыва, наконец, открылась Ленинка. Между прочим, из читальных залов — включая профессорский — раскрали все лампочки. Алеша специально пришел в справочный зал днем — и вернулся домой: там даже верхнюю люстру слегка «раздели». Более важно, вероятно, написать о том, что практически ликвидировали спецхран — так что желающие могут читать хоть Троцкого, хоть Бухарина. Но мне почему-то не хочется. Вообще читаю по-прежнему много, но я неожиданно заметила, что почти не открываю стихи и совсем не слушаю дома музыку. А ведь всю жизнь, с утра садясь за стол, я включала проигрыватель. Даже в самые тяжелые времена.
Еще раз спасибо за Бердслея! Пишите!
P.S. Подумать только, что перестройка длится уже дольше войны, если даже считать с 1987 года!
P.P.S. от 22 декабря 2008 г.
Слово перестройка стало архаизмом. Родившиеся в тот год дети поступили в вузы. У нас топят. Я снова слушаю музыку — теперь с помощью компьютера. Послезавтра сочельник…