В редакцию пришло письмо:
Уважаемые коллеги,
Читая книгу Кербера «Туполевская шарага», я обнаружил там интересную ссылку на статью в журнале «Вопросы философии» за 1989 год. Посылаю ее копию. Мне кажется, она сверхактуальна в настоящее время.
С уважением, Сергей Пикуз, докт. физ.-мат. наук, ФИАН
Присоединяемся к мнению коллеги, статья действительно заслуживает републикации.
Юлий Шрейдер (1927–1998)
В статье А.Ф. Зотова и М.М. Холмянского формулируется и аргументируется тезис о том, что наука — единая, открытая система, а ее членение на фундаментальную и прикладную лишено серьезных оснований.
Можно, разумеется, только согласиться с тем, что наука — единая система, в том смысле, что фундаментальные и прикладные исследования подвержены действию ряда общих факторов и требуют для полноценного существования и развития выполнения ряда одних и тех же условий. Правильно, что управленческий подход в отношении науки малоэффективен. Впрочем, авторы сами же указывают, что этот подход столь же малоэффективен в применении к искусству, промышленности, сельскому хозяйству. Остается указать, где же этот подход эффективен.
Кроме военных операций, технологических линий и ликвидации последствий стихийных бедствий и технических катастроф ничего в голову и не приходит. Так что наука здесь лишь один из объектов, которыми управлять не следует. Но не только в силу неэффективности управления из-за неочевидности результата и неоднозначности его оценки, но и в силу гораздо более важной причины. Наука создает не только научные результаты, но и людей, способных их получать. Это должны быть не просто компетентные специалисты, но и люди духовно свободные, способные самостоятельно выбирать путь исследований, не подлаживаясь под начальственные мнения. Успех работы Туполевской шараги в создании фронтового бомбардировщика ТБ-2 определился в первую очередь тем, что сам А.Н. Туполев был духовно свободным человеком, способным отстаивать нужные технические решения перед самим Берией1. Но труд в тюремной шараге не формирует свободных людей. Шарага паразитирует на накопленных людьми ресурсах свободы, но сама их не возобновляет, делая из людей испуганных рабов. Это относится не только к шараге тюремной. В 50-е годы шарагами называли любые закрытые институты и КБ их сотрудники. В 1960 году главный конструктор разработки, в которой я тогда участвовал, под давлением министерского начальства повез на полигон неотлаженную вычислительную систему. В течение полутора лет я 7 месяцев провел на полигоне, ожидая, когда заработает наше устройство и можно будет исследовать его эффективность. В результате вся система так и не была запущена в производство.
Втелевизионной передаче 12 ноября 1988 года тот же Л.А. Кербер подчеркивал умение А.Н. Туполева организовывать «горизонтальные связи» своего конструкторского бюро (находящегося по сей день в здании бывшей тюремной шараги) в обход сковывающих инструкций и «вертикальных» (управляющих) связей. Так что метод сопротивления управлению всегда был основным способом прогресса нашей науки и техники. Это относится и к прикладным, и к фундаментальным исследованиям.
Так вот, наука, как прикладная, так и фундаментальная, должна защищать себя от попыток управлять собою. Но делать это они могут разными средствами, в чем и проявляется существенное различие фундаментальных и прикладных наук, несмотря на все попытки авторов доказать, что науки не делятся на два вида. Разница состоит в том, что прикладная наука может выйти со своими результатами на рынок и обрести экономическую независимость, а продукты деятельности фундаментальной науки товаром не являются в принципе. Можно представить себе кооперативы программистов и сопроматчиков, исследователей процессов коррозии и селекционеров пшеницы, но невозможен кооператив алгебраистов или создателей космологических теорий, исследователей генетического кода или китайской средневековой поэзии.
Авторы рассматривают всего три возможных отличия фундаментальных и прикладных наук. По принципу важности целей эти виды наук не отличаются. А.Н. Крылов прав, считая исследования по кораблестроению более важными, чем исследования по паразитам. По крайней мере на сегодняшний день это может быть и так, хотя с помощью изучения этих паразитов завтра, возможно, будут открыты средства борьбы с энцефалитными клещами и прочей опасной для человека дрянью. Но эти исследования и получат тогда прикладной статус. Ясно также, что деление наук в зависимости от ведомственной принадлежности есть полная бессмыслица.
Но вот различение наук по подходу к исследованиям вполне осмысленно. Авторы напрасно называют цитируемый ими критерий Капицы слабым. Но еще точнее различает фундаментальные и прикладные науки критерий предсказуемости и гарантируемости результата. В прикладных исследованиях обычно заранее видно, может ли быть данная задача решена в обозримое время при данном состоянии науки. Фундаментальная наука не интересуется ситуациями, где результат с гарантией может быть достигнут при определенной квалификации исследователей. На экономическом языке это различие означает, что для прикладного исследования существуют общественно необходимые трудозатраты для получения результата, а для фундаментального это понятие не имеет смысла. В первом случае результат исследования имеет стоимость (является товаром), а во втором таковой не имеет. В этом заключается объяснение того, почему в одном случае кооператив ученых можно помыслить, а во втором — нет. Это, конечно, маленькая разница, но она напоминает анекдот о том, как на банкете сидящая рядом с Бернардом Шоу суфражистка заявила, что между мужчиной и женщиной разница весьма мала. В ответ на такое заявление Шоу предложил тост за эту маленькую разницу.
Тому же А.Н. Крылову принадлежит великолепное определение различия фундаментальной и прикладной науки. Когда Митрофанушку спросили про дверь, существительное это или прилагательное, то он ответил: «А котора дверь? Та, что в сарае сама по себе существует, стало быть существительна. А та, что здесь в комнате, та прилагательна, она к своему месту приложена». Так вот, прикладная наука производит двери для определенных мест — тех, где в них нуждаются. На этом она может заработать себе на жизнь. А фундаментальная наука заготавливает двери, чтобы их складывать в сарай накапливаемых знаний о мире. Этим прокормиться нельзя, но это необходимо, чтобы наука вообще могла существовать.
Прикладная «дверь» осознает себя как предназначенная для определенного места, а существительная уверена в своей самоценности. Вот эта разница в рефлексии, в осознании своей роли чрезвычайно важна. При этом настоящая прикладная наука нуждается в присутствии где-то рядом науки фундаментальной, создающей необходимые духовные витамины, а не только запас «дверей в сарае», которые когда-нибудь понадобится вставить в подходящий проем. Поэтому-то в самых что ни на есть прикладных институтах содержат маленькие группы для теоретических исследований. Это повышает научный тонус всего учреждения. А в Туполевской шараге находился академик Некрасов, который просто писал свой курс теоретической механики, когда остальные с полным напряжением сил конструировали самолеты. Но, стало быть, само существование такого человека, отдавшегося чистой науке, улучшало атмосферу в шараге, вносило в нее фермент свободной мысли!
В этих случаях фундаментальная наука кормится из благотворительного фонда. Так вот, это и есть единственный разумный способ существования фундаментальной науки: быть финансируемой не на основе ожидаемых результатов, а на доверии. Этому учит опыт средневековых университетов, которым монархи-покровители даровали особые права вольности. Этому учит и опыт западной науки, имеющей многообразные фонды финансирования фундаментальных исследований. Очень важно, что эти фонды не монополизируются и не координируются. Поэтому у каждого ученого, представившего разумную программу исследований, есть шанс получить под нее деньги для работы. В основе организации науки в США лежат принципы академической свободы, являющиеся основой теоретического, политического и правового самосознания ученых.
Впервые систему этих принципов выдвинул в 1842 году Ф. Хасслер, первый директор службы берегового надзора США2: 1) помощь ученым должна оказываться на долгосрочной основе, без ограничений во времени, ибо ученые не в состоянии приспосабливать исследования к произвольным календарным срокам бюджета; 2) ученый имеет право на выбор направления и цели исследования, ибо открытие нового знания несовместимо с жесткими нормами и формами научной мысли и экспериментирования; 3) свобода публикаций — необходимое условие научной деятельности; 4) обеспечение постоянной связи ученых США с международной научной общественностью — основа их плодотворной деятельности.
Именно такое самосознание, основанное на ощущении гарантированности соблюдения указанных принципов, создает необходимую для научных занятий свободу, приведшую к тому, что в США и на Западе гораздо чаще, чем у нас, возникают новые научные направления даже в тех областях науки, где мы имеем сопоставимый уровень исследований. Сегодня нам пора осознать, что существующая зависимость нашей науки от ограничений секретности (система оформления актов экспертизы требует огромных усилий и позволяет перекрыть возможность публикаций неугодным лицам — утверждаю это на собственном опыте совсем недавних лет), от кадровой политики чиновников, от системы рецензирования в журналах, от жесткой системы планирования и т.д. и т.п. совершенно несовместима с понятием академической свободы. А отсутствие атмосферы свободы обрекает нашу науку на то, чтобы вечно догонять современный уровень науки и пытаться не отстать навсегда.
1 См.: Кербер Л. А. Дело шло к войне… «Изобретатель и рационализатор». 1988, № 3-9.
2 См.: Кулькин А. М. Капитализм, наука, политика. М., 1937, с. 49.
ПЬЯНИЦЫ КРИЧАТ: «ИСТИНА В ВИНЕ!», А УЧЕНЫЕ ГОВОРЯТ: «В НАУКЕ!» ПРОЧИТАЛ ВАШУ СТАТЬЮ С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ, ОСОБЕННО ЕЁ ПОСЛЕДНИЙ АБЗАЦ. ЭТО ФЛАГ.
Шикарный текст. Только его месседж, для каждого свой.
Тот кто ухватился за критику «управления» наукой, подразумевает отсутствие присутствия «реформы» РАН.
Но это не так. Просто потому, что сама по себе РАН — ровно такое же управление. И она ни в коем случае не отвечает заявленным четырем пунктам.
Где наиболее ярким трешем является отрицание четвертого пункта. Когда основным требованием быть ученым, является его патриотизм и отечественность. Этот ужас, денно и нощно, проталкивается на всех уровнях РАН. С самого верха. И ни капли стыда у таких академиков. Например Ж. Алферов. Или покойный С.П. Капица.
Так что примите с миром — РАН — это эпик фейл науки.
Если «система оформления актов экспертизы требует огромных усилий», то это не означает, что без неё станет проще жить. Без неё любой «петрикометр» тут же зашкалит!