Настала эпоха ЕГЭ. В моду входят тесты – некоторая экстремальная и агрессивная форма письменного экзамена, призванная по возможности истребить человеческий фактор на том конце провода, на этапе оценки. Вопрос – зачем. Ответ – чтобы уничтожить субъективизм и коррупцию.
Ответ устраивает только клинически доверчивых людей, большинство из которых вымерло в 90-е. Абсолютно непрозрачная, насыщенная «черными ящиками» система ЕГЭ практически предназначена для торговли: вариантами, образцами, сертификатами. «Антикоррупционный» смысл ее введения такой: взятки должен получать чиновник. А профессору, доценту и школьному учителю это не к лицу. Им лучше быть бедными, но честными.
Впрочем, я об этом уже писал.
Самое смешное, что я согласен с опорным тезисом. Действительно, людям, связанным с образованием, негоже брать взятки. Насчет самого чиновника не берусь судить – вроде бы и ему не стоит. А возможно, кармически положено. Я не об этом.
Меня оскорбляет само убеждение бюрократа в продажности профессуры. Причем системной, как правило, а не как исключение. Да, есть такие вузы, в основном новые и платные, с расценками за оценки. Но их нужно закрывать с уголовными последствиями, а не реформировать, исходя из негативного опыта, всю систему образования.
Вообще модель общества, где все люди презумпционно предполагаются нечестными, карикатурна и безысходна. Вроде бы надо все лифты и автобусы нашпиговать камерами слежения, чтобы граждане не шарили у соседей в карманах. С другой стороны, в мониторы пялятся такие же мошенники и проходимцы, готовые делить добычу. Если крысятничество воспринимается как норма, излечиться от него невозможно.
Или имеется в виду, что над раскинувшейся на 1/6 часть мировой суши площадкой испорченного молодняка расположена безгрешная и целебная вертикаль? Позвольте эту гипотезу всерьез не рассматривать.
Вернемся к ситуации экзамена. Давайте представим себе, что есть профессор Василий Борисович, который тридцатилетним безупречным трудом на ниве просвещения заслужил доверие общества. То есть общество ему доверяет расставить оценки курсу так, как он посчитает целесообразным. Потому что (тут важная мысль, не пропустите!) правильно расставленные оценки – это и есть усмотрение Василия Борисовича, а не составленный чиновником ГОСТ.
Мы доверяем профессору этот участок мирового фронта – так же, как сантехнику – унитаз, стоматологу – собственную пасть, шеф-повару кафе – приготовление блюд.
Так вот, в такой ситуации самая удобная форма проверки знаний аудитории для профессора и пары ассистентов, которым в свою очередь доверяет он, – устный экзамен.
Вот своеобразный временной реестр.
Удостовериться, списал студент или нет, – менее минуты.
Оценить глубину знания предмета – порядка трех минут.
Определить зоны знания и незнания – около пяти минут.
А если сообразить, что экзамен – одна из форм передачи информации, то преимущество диалога над (письменным) монологом станет совсем очевидным.
Однажды лектор, исчерпав общеупотребимые символы, для обозначения очередного математического понятия использовал некую замысловатую букву, называемую им «М грузинское». Итог предсказуем: двоечники, старательно ее срисовав со шпаргалок, не могли назвать при озвучании. Просто озадаченно замолкали.
Отличнику иногда достаточно просто встретиться глазами с экзаменатором по ходу ответа другого студента – и уже все ясно. Со стороны это может показаться субъективизмом. Но это опыт – и больше ничего.
Лотерейную сторону устного экзамена склонны преувеличивать. Это скорее насыщенный внутренним драматизмом кинематографический этюд. Тяните! – Ах…
Вот вам один пример. Однажды я прекрасно знал весь курс, кроме одного билета – его, по закону подлости, и вытянул. Профессору понадобилось десять минут, чтобы разобраться в ситуации. Он так и сказал: знаете весь курс, кроме одного билета, – и поставил «отлично».
Старая студенческая легенда. Профессор входит в аудиторию и с ходу объявляет, что готов всем поставить «три» без экзамена. Выстраивается веселая очередь, и аудитория опорожняется примерно на две трети. Потом – «четыре» без экзамена. Далее – разночтения. По одной версии, оставшееся меньшинство получает автоматом «пять» и приглашается на домашний семинар. По другой – тут-то начинается настоящий экзамен по системе 2/5, т.е. отделение агнцев от хитроумных козлищ.
Очевидно, что в любом случае все получают по заслугам.
Я всегда был уверен, что настоящий смысл образования возникает где-то выше пяти баллов. То есть подлинно усвоивших предмет примерно вдвое меньше, чем отличников. И именно они смогут как-то применить полученные навыки в жизни. И в связи с этим еще одно преимущество устного экзамена — он предполагает люфт вверх, т.е. студент может перевести разговор на принципиально другой уровень.
Я преподавал много, многие дисциплины, во многих местах и в разной степени успешно. Но однажды что-то явно получилось. Это был курс русской литературы ХХ в., а в конце — экзамен. Сперва сдали несколько человек обычным образом, от 2 до 5, а потом настала очередь ядра — группы из примерно десяти студентов, которые охотно ходили на лекции, с интересом читали и действительно знали.
Первый начал отвечать — и сразу исчезла ситуация экзамена, неравенства отвечающего и спрашивающего, возникли образы Петербурга, русского Парижа. Присоединились остальные. Я время от времени брал ту или иную зачетку и проставлял там пятерку, но, что любопытно, студент не выключался из разговора. Так и проговорили часа полтора.
Может ли тестовая форма перерасти в нечто более серьезное, возможно ли выбить хотя бы 101 балл из 100 возможных?
Риторический вопрос…
Статью Леонида Костюкова мы попросили прокомментировать известного российского социолога, доктора философских наук, профессора, декана факультета социологии ГУГН Владимира Ядова.
Опыт приема выпускников школ по результатам ЕГЭ примечателен ко всему прочему тем, что отлично демонстрирует не всегда успешное заимствование западных институциональных практик вследствие различий наших культур. В США и Британии, например, единые экзаменационные тесты неплохо работают. Почему? Потому, во-первых, что тамошние студенты колледжей и университетов не позволяют себе списывать со шпаргалки и тем более обращаться к другому за подсказкой. Для нас «скатать» ответ на задачку или написать сочинение за товарища – дело святое. Во-вторых, потому, что действует практика регулярного обмена преподавателями и направление специальных комиссий из другого учебного заведения именно с целью стандартизации требований к знаниям учащихся. Выпускные работы непременно подвергаются проверке независимым экспертом. В-третьих, ни в школе, ни в вузе преподавательское сообщество не позволит коллеге завышать оценки нерадивым, в комнате для преподавателей за чаем такому «доброму» коллеге непременно придется выслушать малоприятные замечания, а при очередной аттестации ему может грозить отказ от продления контракта. С подобной репутацией будет непросто получить работу в другом месте. Наконец, в-четвертых, благодаря длительной практике университеты в названных странах объявляют нормативный диапазон баллов для своего учебного заведения, а местные власти как правило выделяют из своего бюджета гранты лучшим выпускникам колледжей для оплаты обучения в престижных университетах.
Ничего подобного в нашей культуре и практике образования нет. К тому же конкуренция на рынке труда резко повысила ценность сертификата об образовании именно как документа, о нем свидетельствующего. Сертификат – важное пополнение персонального капитала, каковой выпускники научаются пускать в рост подобно извлечению дохода от материальной собственности. Учатся в школе и университете не столько ради приобретения знаний, сколько ради диплома. Это всем хорошо известно.
Главное преимущество ЕГЭ – возможность ребятам из провинции поступить в престижный столичный университет. Несомненно, нужно всячески содействовать приему способных выпускников школ отдаленных регионов, из села в столичные вузы. Почему бы не установить соответствующие квоты подобно квотам для военнослужащих? Думаю, что мы поторопились с введением ЕГЭ, надо отложить такое нововведение лет на десять. Высвободившиеся бюджетные расходы хорошо бы направить на пополнение статей по борьбе с коррупцией, каковая, судя по исследованиям Г.Сатарова, особенно распространена именно в учебных заведениях.