Продолжаем публиковать критические заметки историка Льва Клейна о «Материалах и предложениях к проекту основ государственной культурной политики», в апреле направленных Министерством культуры в Администрацию президента России.
4. Преемственность и сломы
Четвертый раздел Материалов ставит вопрос о преемственности культуры. Она раскрывается так:
«Имеется в виду восприятие российской истории как непрерывного процесса — от Российской империи через СССР к современной Российской Федерации. Цивилизационное ядро русской (российской) культуры с присущими ей ценностями остается неизменным на протяжении всего этого периода».
В этой декларации позволительно усомниться. Что ядро русской, а тем более российской культуры оставалось неизменным «на протяжении всего этого периода» (от начал Российской империи — от Петра? Или от Ивана Грозного?) — это надо бы доказать. Отойдем немного глубже в прошлое. Вот IX и Х века — воцарение пришлой династии Рюриковичей, объединение восточнославянских земель под их началом и принятие христианства — это был несомненный перелом,определивший новые культурные особенности этой ветви славянства, Киевской Руси. Век XIII — татаро-монгольское нашествие на раздробленную Русь, иго Золотой Орды, затем освобождение от ига и формирование особого русского народа из части восточного славянства, а прежнее ядро отошло под опеку польско-литовского государства, и там образовались позже два других восточнославянских народа. Преемственность от Киевской Руси постулировалась, в церковной жизни сохранялась, но в государственной и экономической реальности от нее ничего не оставалось. Девиз был: Москва — Третий Рим, а не Второй Киев. Прирастало Московское государство, превращаясь в царство, империю, татарскими землями и Сибирью, а не Украиной и Белоруссией.
Затем радикальная европеизация Федора и Петра Алексеевичей. Вся культура городов радикально изменилась. Остался язык, и тот сильно видоизменился, европеизировалась кириллица, коренным образом изменился облик горожан, сменилась их одежда, и через поместья, заводские поселки и бывших солдат это стало постепенно проникать в деревню. Это была уже не Русь, а Россия.
Революция 1917 года от нас недалеко во времени: ее помнили наши отцы и деды. Советская власть могла, конечно, принимать или не принимать дипломатическое наследие России, платить или не платить царские долги. Но советская культура была радикальной новацией, и советский народ был новой формацией, в которую вошли люди разных народов прежней России. Ее отношение к прежней России было хорошо выражено названием фильма Говорухина «Россия, которую мы потеряли». Любой человек царского времени, попавший в советскую действительность, счел бы, что оказался в другой стране и окружен другим народом, говорящим на похожем (хотя и не том же) языке.
В 1991 советская действительность, включая Союз Республик, развалилась сама в три дня, и ни один коммунист ни в одной из республик не встал на ее защиту. Но новая Россия не стала восстановлением ни прежнего Союза, ни одной из его частей, хотя и объявила себя его преемницей. Она захотела стать зажиточным капиталистическим государством и культурой западноевропейского типа целиком и сразу. Поэтому она разрушила все устои советского хозяйства и бытоу-стройства «до основанья, а затем.», но жить по-новому, по-европейски не умела и не научилась. Копией какого-либо западноевропейского государства она тоже не стала. Получилась некая смесь латиноамериканских моделей компрадорского капитализма и африканской безалаберности и коррупции на остатках советской техники и житейской сметки.
В этих условиях с первых же лет XXI века власть стала выруливать галеру новой России в сторону восстановления каких-то устоев царской России, а больше советского тоталитарного устройства, возвращая один за другим принципы советского прошлого: вертикаль назначаемой и несменяемой власти, зажим гражданских свобод, сервильный суд и т. д. Но это вовсе не полное повторение пройденного. Идеологии нет, и никакие возрождения уваровской триады (самодержавие, православие и народность) на пару с советским миссионерством спасения мира коммунизмом невозможны в безусловно капиталистической стране и при капиталистических идеалах самих правителей.
Вот почему власти понадобилась сама идея преемственности в культуре чуть ли не от Византии и такой упор сделан на церковь — единственную часть культуры, где хотя бы по форме эта преемественность соблюдается.
Революция 1917 года и активность сторонников «либерально-западного» пути развития в конце 1980-х и в начале 1990-х трактуются в Материалах как «две мощные попытки изменить культурно-цивилизационную идентичность России». По мнению разработчиков, «обе попытки слома традиционной идентичности не имели успеха». Ну, наверное, разработчики живут в какой-то иной реальности, созданной в официальных кабинетах. Они даже ссылаются так: «Как видится и отмечается всеми исследователями, российскими и иностранными». Так уж и всеми? Других они просто не читали и на двор не выходили. И коронный аргумент: «Определенным подтверждением этого тезиса является сам факт разработки рассматриваемого документа». Ну, если считать это доказательством, то все в порядке. Начальство, вероятно, сочтет.
Несомненно, в процессе культурного развития населения России можно наблюдать и преемственность, и новации. Были периоды, когда преобладали процессы преемственности, а были времена революционные, когда старое разрушалось, а новое создавалось и переносилось из других стран, заимствовалось от других культур. Преемственность от ближних периодов всегда была больше, от дальних — меньше. От древних в современности — ужасающе мало, почти ничего. Восстановимо только по цепи посредствующих звеньев. Связи, соединяющие нас с предками, очень тонки и конкурируют по значению со связями, соединяющими нас с другими народами мира. Это то, чего разработчики Материалов, по-видимому, не понимают или не хотят понимать.
5. Культура и активность государства
Обратимся к пятому разделу документа. В центре внимания там роль «государства как активного субъекта культурной политики». Но в этом разделе речь не идет о трудности, стоящей перед государством в деле отношения к культуре, о необходимости такта и осторожности в этом деле. А ведь это прежде всего необходимо, потому что культура — чрезвычайно сложная и тонкая материя, и грубое вмешательство может только испортить все дело. Оно погубит богатство культуры, восстановит против государства наиболее талантливую творческую часть работников, выдвинет на первый план более примитивную часть и внушит ей упрощенные лозунги и приемы.
Нет, весь пафос раздела и всего документа в целом как раз нацелен на такой оборот дела. А суть этого пятого раздела в ином. Я не стану здесь цитировать дословно, потому что пришлось бы применять канцелярский язык документа — «обеспечение.», «недопущение.» Перескажу своими словами: разработчики считают, что задача государственной культурной политики — обеспечить единство российского общества, не допускать раскол, который может произойти «под влиянием чуждых ценностей». Для этого нужно воспитывать граждан («окультуривать их») в духе общей для России системы ценностей — духовных, нравственных и эстетических.
Иными словами, идеалом провозглашается всеобщий конформизм. Общие духовные ценности, наверное, включают православную религию. А как же быть с другими религиями — тоже коренными для России — мусульманской, иудейской, буддистской? А если люди придерживаются, не дай бог, католической или лютеранской — как тогда быть? А староверам, явно и давно впавшим в раскол (хотя они не без основания считают раскольниками как раз никониан, то есть нынешних православных)? Наконец, как быть с большинством населения нашей страны, не очень придерживающимся церковных норм и ритуалов, даже вовсе с атеистами?
Общие нравственные ценности не могут быть едиными хотя бы потому, что частично связаны с разными религиями или отсутствием любой религии, а частично формируются семейными традициями и классовыми и профессиональными различиями. И, конечно, политическими убеждениями. Есть некие общечеловеческие нормы (хотя и о них есть разные представления), но мораль в целом не едина у всей нации. Страна расколота в политическом плане (а кто в большинстве, кто в меньшинстве — дело всегда временное, этому нас может научить хотя бы последний век нашей истории). Но если так, то и мораль у политических противников очень разная. Моральные оценки не совпадают. Что у одних хорошо, то у других -из рук вон плохо. Возьмите оценки заметных явлений — отношение к патриотизму, к эмиграции, к проституции, к «ментам», к смертной казни, к гомосексуальности, к суррогатному материнству и т. д. Вы хотите обязать всех придерживаться одной морали? Придерживаться закона — это понятно. Но мораль формируется культурной средой и жизненной практикой, а не навязывается государством, как бы вы ни называли это навязывание культурной политикой.
Ну, а о единстве эстетических ценностей даже смешно говорить. Общеизвестно: на вкус и цвет товарищей нет. У нас, как и везде на Земле, очень разные эстетические идеалы. Эстетические идеалы интеллигента, крестьянина или полицейского скорее совпадут с идеалами иностранного представителя этого класса или профессии, чем с идеалами человека другого класса или профессии поблизости, в той же стране. Иначе как бы распространялась мода? Вы хотите добиться эстетического единства? Как вы этого достигнете? Будете запрещать некие стили музыки, одежды, архитектуры, литературы? Выстроите все города в одном стиле (и гарантируете, что это будет лучший стиль, самый русский)? По радио будут давать только хор Пятницкого или только одобренных Министерством культуры композиторов? Опять запретите рок и джаз? Или теперь они уже стали классикой, их можно, а запрещать нужно что-то новое?
Подытоживая этот раздел, разработчики выступили против «реактивного» подхода в культурной политике. Они заявляют: было бы неправильно сосредоточиться на том, чтобы лишь отвечать на «угрозы» и «вызовы» или события (видимо, это по их мнению происходит сейчас). Они призывают к активности государства — нужно «целенаправленно формировать национальный менталитет».
А знают ли разработчики значение слова «менталитет»? Не путают ли они его с идеологией (которая вроде бы запрещена нашей конституцией как единая система для государства)? Понятие «менталитет» вошло в наше научное употребление из французской школы «Анналов», где оно означало стихийно образуемую и несформулированную, а потому и диффузную совокупность подсознательных норм, привычек и стереотипов мышления и поведения некой среды и эпохи. Это абсолютно чуждое государству явление.
Разработчики этого странного документа рассматривают культуру не как менталитет или нечто родственное ему, а как идеологию. Все это уже было. Милые мои, это же советская культурная политика! Та самая, которая явилась одной из причин того, что при развале Советского Союза ни один гражданин не выступил в его защиту, даже ни один коммунист. Ни одна собака не тявкнула.
(Продолжение в следующем номере)
Полный текст «Материалов и предложений к проекту основ государственной культурной политики»: http://izvestia.ru/news/569016
Лев Самуилович, извините за оффтоп, а правда, что Вы написали А.Клесову: «Алексей Ковалев, тот самый, который исследовал чемурчекскую культуру Алтая, Монголии и Синьцзяна (видимо, тохары), и выпустил сейчас уже две книги о ней, добился анализов ДНК по афанасьевцам и окуневцам. Два из трех афанасьевцев и один окуневец оказались R1b1 (M269), а один афанасьевец – R1b»? Он написал это в блоге Переформат.ру. Где можно прочитать о результатах ДНК-анализа? Почему-то не видно было такой статьи в научных журналах или на сайте, например, института Макса Планка, где делают анализы древней ДНК…
Алексею. Результаты еще не опубликованы. Я предложил Клёсову связаться с Ковалевым, но он решил, что это Ковалев должен связаться с ним, и тиснул в печать мое письмо.
Слишком много исторических несообразностей для короткого отрывка: «…а прежнее ядро отошло под опеку польско-литовского государства, и там образовались позже два других восточнославянских народа. Преемственность от Киевской Руси постулировалась, в церковной жизни сохранялась, но в государственной и экономической реальности от нее ничего не оставалось. Девиз был: Москва — Третий Рим, а не Второй Киев. Прирастало Московское государство, превращаясь в царство, империю, татарскими землями и Сибирью, а не Украиной и Белоруссией.»
1. Если западные и юго-западные русские княжества перешли «под опеку» «Польско-Литовского государства» (такое единое государство образовалось в ходе Ливонской войны, т.е. позже единого русского государства; до того были именно династические союзы между Польшей и Литвой), то позволительно считать, что и северо-восточные находились «под опекой» Золотой Орды. И это, между прочим, ближе к истине, поскольку на северо-востоке княжеская власть и всё внутреннее управление сохранились, тогда как на завоеванных Литвой и Польшей западных русских землях никаких князей и, вообще, знати не осталось. Как известно, часть князей и духовенства выезжала во Владимир или Тверь, а затем в Москву, а часть сливалась со шляхтой. А уж какова была «опека» полонизированной и окатоличенной шляхты над православным крестьянством, говорить не приходится.
2. Про Москву — Третий Рим, а не «Второй Киев». Значение Киева и как политического, и как культурного центра упало еще лет за сто (примерно после смерти Мстислава Владимировича Великого) до монгольского нашествия. Странно, чтобы через без малого четыре века кто-то собирался становится вторым Киевом. Да и кому-то хоть известно, что из себя Киев в конце XV в. представлял? Было ли там постоянное население?
3. Русское государство, если объективно, прирастало во все стороны одновременно. Естественно, скорость была больше в тех направлениях, где сопротивление было меньше. Однако замечу, что земли от Чернигова до Курска вошли в Русское государство уже при Василии III, т.е. на более чем полвека раньше и Казани, и уж тем более Сибири. Будущий Донецк тогда был частью «дикого поля», но и эти земли присоединены при Иване Грозном, но тоже раньше Сибири. При этом никто даже не мог представить тогда, что всё это — «Украина». Затем, Переяславская Рада, т.е. объединение с собственно «Малороссией», и движение сибирских казаков-первопроходцев в сторону Дальнего Востока абсолютно синхронны. А что касается царской титулатуры, то с XVII в. последовательность была именно такая: «Великие и Малые и Белые России», — а уж потом все остальное.
Таким образом, получается уж очень зыбкий фундамент в цепи размышлений автора об истории русской культуры.
Андрею Сараеву.
Акцент моего очень краткого «отрывка», который вызвал Ваши поправки, не в содержательном анализе, а в вопросе о преемственности и разрывах.
1. Для юго-западных земель Ваше возражение вызвало слово «опека». Оно для меня здесь не имело благостного звучания, хотя и в этом аспекте не столь уж поразительно: власть польских и литовских правителей была, вероятно, более сносной для населения, чем власть Золотой Орды на востоке, справедливо Вами поставленная в параллель к польско-литовской «опеке».
2. Как бы Киев ни ослаб, преемственность всех ветвей власти от Киева сознавалась. «Второй Рим» (Константинополь) и вовсе погиб, пал под натиском турок, а вот же взяли себе звание «Третьего Рима»!
3. Земли «от Чернигова до Курска» — это всё же не самая Украина. Даже Донбасс тогда не имел еще будущей славянской определенности. А прирастала Россия, превращаясь в империю, всё же именно Казанским царством и огромными землями за ним. Империя подразумевала включение других народов. Великая и Малая и Белая и Черная (была еще и такая) Русь всё же в представлении тогдашних людей представляли один этнос. Куски Руси.
А в остальном вполне принимаю Ваши поправки.
Преемственность России-Союза-Новой России лежит в личности. Скажем Клейна который пережил как минимум несколько серьёзных трансформаций и русского этноса, и нашей культуры. А уж ментальность у нас менялась как палки в заборе.
А Клейн все тот же как и ещё миллионы Россиян. Тоже было при трансформации Российской империи в СССР.
Отрицание этого отрицания таких понятий как государство, народ, гражданин, приятие напротив…
Петрову на реплику 03.06 в обсуждении второй части статьи.
Мне порядочно лет (86), но Вы всё же переоцениваете мою древность. Куда мне по сравнению с периодами истории страны! Психика моя стабильнее, чем у многих, но всё же и я изменялся со страной. Вспоминаю себя военного времени — с карабином в руках, правда уже тогда я начинал воспринимать всё не в черно-белых тонах. А как в 1950 я радовался, когда Сталин лично одобрил мою статью по языкознанию… Во многом я не тот же. Понятие «народ» (этнос) и сейчас не отрицаю (посвятил ему двухтомник), о роли государства размышлял немало, а уж понятие «гражданин» понимаю по-пушкински: поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан. Употребив выражение «отрицание отрицания», Вы хотели заковыристо обругать мой нигилизм, а невольно нащупали истину.