Марс наш!

— В ноябре «Розетта» спустит на поверхность астероида зонд для анализа химического состава. А завтра она впервые с ним сблизится, сядет на хвост. На втором этаже будет прямая трансляция. Приходи! — Джованни Беньями (Giovanni Bignami), итальянский физик, бывший президент КОСПАР, зовет меня посмотреть, как космический аппарат, запущенный уже десять лет назад и по запутанной траектории облетевший почти всю Солнечную систему, наконец встретится со своей целью — кометой Чурюмова–Герасименко. (О комете см. интервью с К. Чурюмовым и репортаж о прямой трансляции. — Прим. ред.)

Мы в Шуваловском корпусе МГУ, одном из новых зданий университета на Воробьевых горах. Внутри чисто, просторно, прохладный воздух. А где-то на Земле уже родился первый человек, который первым ступит на Марс. Профессор Беньями сидит заложив ногу за ногу, на нем нелепые кроссовки. Он уверен: «Когда в 2062 году комета Галлея вернется к Земле, мы будем на Марсе».

Но как это возможно? Мне повезло: исторически одна из функций КОСПАР — это координация действий космических агентств разных стран. А потому с вопросом отправляюсь на сессию по международному планированию исследований космоса.

Здесь много представителей НАСА, Европейского космического агентства (ЕКА), чуть больше деловых костюмов, чем в среднем по конференции. На заднем ряду человек с инопланетной скоростью печатает заметки после каждого выступления. Кажется, большинство людей здесь уже хорошо знакомы друг другу — они улыбаются и громко смеются над непонятными непосвященным шутками. Но Ричард Бонневиль (Richard Bonnevile), один из членов комитета по научной программе ЕКА, напротив, абсолютно серьезен:

— Международная лунная база — это следующий логический шаг для полетов человека в космос. Луна станет дополнительным континентом, который будет использоваться только для мирных целей и на котором можно проверять наши экологические модели общества.

В неизбежном покорении Луны здесь уже никто не сомневается. Дело только в деталях, ярком конфетти научной фантастики, которым щедро посыпают безлюдную пока поверхность нашего спутника.

— В следующем десятилетии мы хотим основать деревню роботов на Луне, — мы сидим с Бернардом Фоином (Bernard Foing), ведущим специалистом ЕКА по космической разведке, на ступеньках лестницы в актовый зал. Свет приглушен, неподалеку две уборщицы слушают с телефонов свои восточные мотивы. — Роботы будут работать в кооперации и подготовят Луну для прилета человека — откартируют местность, соберут необходимые конструкции.

С Марсом всё гораздо сложнее. Во-первых, ученые до сих пор не определились, когда нужно вылетать: в периоды максимума или минимума солнечной активности. Всё дело в космической радиации, у которой есть два главных источника — галактические космические лучи (ускоренные частицы, прилетающие из межзвездного пространства) и солнечные космические лучи (соответственно, потоки частиц от Солнца). Если лететь в минимум солнечного цикла, то основной вклад будет вносить галактическая радиация, а если в максимум, то, наоборот, солнечная (в эти периоды она даже нейтрализует потоки ускоренных ядер из межзвездного пространства, которые просто не проникают внутрь Солнечной системы).

В любом случае понятно: лететь на Марс очень опасно. Эксперты НАСА оценили, что воздействие межпланетной радиации на когнитивные функции человека эквивалентно одной бутылке водки в день — и это в течение нескольких месяцев полета. К побочным последствиям добавляется еще деградация сетчатки глаза, резкое уменьшение мышечной и костной массы вследствие невесомости, высокий риск онкологии. Неудивительно, что полет на Марс часто называют билетом в один конец.

Как раз эту мысль обыгрывает коммерческий проект Mars One, запущенный в 2010 году голландским предпринимателем Басом Лансдорпом (Bas Lansdorp) и даже поддержанный одним из нобелевских лауреатов по физике. Mars One ищет добровольцев для уникального реалити-шоу: в 2025 году первая партия из четырех человек должна будет навсегда переселиться на Марс, чтобы основать там колонию. А до тех пор миллионы телезрителей по всему миру будут наблюдать за отборами и тренировками участников.

От исследования до использования — один шаг

— Есть фиш, есть биф. Берите, пожалуйста!

Иностранцы виновато хлопают глазами и тыкают в первые попавшиеся блюда.

— Приятного аппетита! Приходите еще, — повара в университетской столовой непривычно любезны. За соседним столиком со мной сидит Леннард Фиск (Lennard Fisk), профессор Университета штата Мичиган и новый президент КОСПАР. Он тихо беседует с женщиной. Неподалеку от них индус, который взял на обед только три груши да гроздь винограда. Еще за одним столом какой-то мужчина широким жестом отправляет очередную ракету на Марс.

В субботу Фиска представляют журналистам. Он предельно аккуратен в своих формулировках:

— Это не холодная война, это прохладная война. Тогда у нас было ядерное оружие, нацеленное друг на друга. Я достаточно стар, чтобы это помнить. А сегодня мы имеем очень сильно переплетенные экономики — между Россией и Европой, между Россией и США. И потом, посмотрите на КОСПАР: состав конференции никак не слабее предыдущих. Все приехали. Какие санкции?

Спрашиваю профессора Фиска про Mars One и другие похожие коммерческие проекты.

— Полет на Марс не может быть независимым бизнес-проектом. Есть серьезные ограничения на это — как
они найдут способ делать деньги? Пока мы очень далеки от этого на Марсе, и поэтому без государственных структур точно ничего не получится.

С ним сложно не согласиться. Ведь даже выведение одного фунта веса на орбиту Земли стоит $10 тысяч.

Впрочем, прибыль в космосе всё-таки можно найти. И НАСА, и некоторые коммерческие компании всерьез говорят о добыче полезных ископаемых на астероидах. Надо только научиться до них долетать, корректировать их траектории, чтобы переводить в околоземное пространство и там перерабатывать. Дело в том, что многие астероиды богаты редкими металлами — в ценах 1997 года сравнительно небольшой металлический астероид диаметром в 1,5 км мог принести $20 трлн.

Многие добываемые на Земле редкие металлы (в том числе золото, никель или платина) — это остатки от падений астероидов. Родные же, земного происхождения редкие металлы за долгое время жизни планеты под действием притяжения опустились к самым ее недрам. А на небольших астероидах со скромной гравитацией они так и остались у поверхности.

— Есть два понятия: исследование и использование, — говорит академик Лев Зелёный, директор Института космических исследований РАН, оторванный мною от редактирования очередной научной статьи. — Когда открыли Америку, Португалия и Англия сначала вместе ее исследовали, но, как только речь зашла о золоте, каждая страна пошла в свою сторону. Так и с космосом. Исследовательские программы могут быть общими, но, как только мы перейдем на уровень использования — в добыче ископаемых, строительстве военных баз, — у каждой страны появятся свои интересы.

Вернемся к Марсу. Общими усилиями человечество собирает деньги на полет. Полумертвые астронавты приземляются на поверхность планеты. Что дальше? Радиация никуда не пропадает — у Марса, в отличие от Земли, почти нет оберегающего магнитного поля. А еще там очень разреженная атмосфера, и любая пылинка, падающая со скоростью 60 тыс. км/ч, способна пробить скафандр насквозь. Поэтому по планам первые колонисты Красной планеты будут жить в подземных бункерах: один-два метра земли хорошо защищают от губительного излучения.