Добродушные вулканы и коварные землетрясения

На стенах московского офиса компании «Шлюмберже» висит огромное полотно. По поверхности Земли ползают маленькие фигурки геологов. Они бегают с графиками, вслушиваются в происходящее в толщах земной коры, измеряют температуру и, конечно, обсуждают полученные результаты. Но нам с вами, смотрящим на картину со стороны, отлично видно, что в толще происходят весьма неожиданные вещи, никакой наукой не предусмотренные. Гномы жгут костры под котлами, сложные механизмы скрипят шестеренками — там кипит потусторонняя жизнь.

У художника Ивана Кулакова картин на аналогичную тему несколько, и большинство вывешены в научно-исследовательских геологических институтах. Возможно, никакому другому художнику геологи подобного юмора бы не простили. Впрочем, могло ли такое вообще прийти в голову негеологу? Иван — доктор геологических наук, заведующий лабораторией сейсмической томографии Института нефтегазовой геологии и геофизики имени Трофимука СО РАН и сейсмических изображений в Новосибирском государственном университете, в то же время — признанный и востребованный художник.

«Вообще, наука о земле — это своего рода поэзия. Это мое, может быть, немного крамольное мнение, — мечтательно произносит Иван, объясняя мне, как можно быть и художником, и ученым одновременно. — Идеи, которые мы предлагаем, в первую очередь очень красивые модели. В науке, как и в поэзии, красоту можно видеть и передавать по-разному. Поэтому я не понимаю геологов, или физиков, или любых других ученых-естественников, которые готовы противникам своих идей рожи бить. Я вообще считаю, что наука — это элемент культуры, а не способ сделать нашу жизнь лучше.

Нет, конечно, есть наука прикладная, которая дарит нам новые технологии, и она очень важна. Это как в искусстве: есть живопись для музеев, а есть дизайнерские работы. Последние очень важны, но гордимся-то мы не этими дизайнерскими штучками. Наша настоящая гордость — Рембрандт, Ван Гог, Шагал, хотя в обычной квартире их даже не повесить. Так и в науке есть масса открытий, которые, может, никому практической пользы и не принесли, но составляют гордость человечества».

Встречу мы назначили в Доме ученых новосибирского Академгородка, где у Ивана проходит персональная выставка. Передо мной этакое живое воплощение геолога: поджарый, без лишней суеты, стремительный, даже классическая геологическая бородка имеется. «Извини, опоздал — студентов отправляю на Камчатку», — поясняет он, обезоруживающе улыбаясь. Студенты, аспиранты, постоянные конференции, множество зарубежных партнеров: события в его расписании теснятся, непонятным для меня образом умудряясь втиснуться в земные сутки. Проболтать с ним пару часов во время учебного года просто нереально. Сейчас лето — пора отпусков и каникул, благодаря им и удалось втиснуться в расписание.

«Как вам удается собирать вокруг себя столько молодежи? На всех собраниях РАН говорят о проблеме привлечения молодых, а у вас от них отбоя нет. Больше половины обеих лабораторий — студенты и аспиранты! Чем же вы их заманиваете?»

«Это несложно. Во-первых, я им неплохо плачу. Во-вторых, я обеспечиваю им хорошие публикации, а это для карьеры гораздо важней оценок в университете. В-третьих, я не жалею денег, чтобы отправлять их учиться за границу. Вчера вернулся студент, который проработал две недели в Париже, потом месяц на Этне в Сицилии. В прошлом году две девушки работали на Аляске, еще один парень из Парижа вернется в сентябре. Едут к нашим партнерам, у которых есть чему поучиться и которые учить готовы. Ну, и в-четвертых, тема интересная». Слушая Ивана, я уже и сама готова идти к нему аспиранткой.

«Это тема такая, — соглашается Иван, когда я и ему озвучиваю возникшее желание. — Я, знаешь, никогда не мог сосать леденцы — всегда их разгрызал: слишком люблю интенсивный вкус во всем. А в геологии все процессы очень медленные. Плиты движутся миллионы, миллиарды лет. Другое дело вулканы — это настоящий экшен: за год картинка, которую мы снимаем, может измениться до неузнаваемости, всё грохочет, бабахает, да еще и безумно красиво. По накалу страстей может конкурировать с голливудским блокбастером».

Впрочем, Иван легко сравнивает с шоу-бизнесом всю науку целиком. «В науке очень важно уметь продать свои результаты, — поясняет он. — А чтобы их продать, их надо уметь подать. То есть вам надо увлечь, убедить людей, которые в вашей теме не разбираются. И как только людям становится интересно, они готовы давать деньги на вещи, которые не имеют практического применения. С вулканами в некотором смысле проще — это тема, которая интересна всем».

Но хоть тема и привлекает многих, точные предсказания землетрясений и времени извержения вулкана в научной среде — это почти лженаука, и всерьез к ним никто из ученых не относится. «Представьте, что вы взяли в руки палку. Вам разрешили ее подробно изучить, вы можете учесть все сучки и неровности. И вот вы начинаете эту палку сгибать. Вы сможете точно предсказать, в какой момент и по какому излому она сломается? Думаю, нет. А ведь это не толща земли, просто палка у вас в руках!» — пытается объяснить всю сложность подобной задачи Иван.

Если из-за сложности предсказаний и количества жертв землетрясения в рассказах Кулакова предстают весьма коварными, то вулканы он считает более доброжелательными: если землетрясение может случиться в любое время и в любом месте на границе плит, то вулканы никогда не извергаются «среди полной тишины». Извержению вулкана предшествуют землетрясения, вспучивания поверхности и множество других предвестников. Но даже у вулканов нельзя спрогнозировать точный день и час извержения. Хотя это и бывает жизненно важным.

Иван находился на острове Ява, когда там должен был извергнуться крупнейший в Индонезии действующий вулкан Мерапи. Директор вулканологической лаборатории, с которым и работал Кулаков, должен был дать приказ об эвакуации населения. Было очень важно правильно угадать время приказа: если дать слишком рано, население вернется, не дождавшись извержения, и никогда больше ученых слушать не будет, если слишком поздно — погибнут люди. «Директор находился в состоянии сильнейшего стресса, — вспоминает Кулаков. — Он почти не спал: вглядывался в показания приборов, осматривал сам вулкан. В итоге людей эвакуировали незадолго до извержения, которое оказалось неожиданно слабым. Зато через 7 дней произошло сильнейшее землетрясение, которого никто не ожидал».

С помощью метода сейсмической томографии, который и используется в лабораториях Кулакова, можно «видеть», как ведут себя под вулканами магматические очаги, как они трансформируются, эволюционируют, поднимаются, опускаются. Метод позволяет получать информацию в разных масштабах — от первых метров до тысяч километров — и использовать для решения разных прикладных и общенаучных задач: разведки недр или изучения геологических процессов Земли в целом. Тысячи станций на поверхности регистрируют прибегающие от землетрясений сейсмические волны. Задача геологов — расшифровать эту информацию и дать трехмерную, а иногда и четырехмерную картину земных недр.

В 2009 году прямо посреди пустыни в Саудовской Аравии проснулся вулкан, который долгие годы считался потухшим. Причем расположен этот вулкан был рядом со святыми для мусульман городами Меккой и Мединой. В течение двух месяцев почти каждый день на территории вокруг вулкана проходили 5-балльные землетрясения. «Побуянив», вулкан снова затих. Конечно, и обычным людям, и властям хотелось бы знать, к чему готовиться: к новым землетрясениям, извержению или чему-то еще. В былые времена за ответами обращались к шаманам, колдунам или другим подобным личностям. В наше время власти решили обратиться к команде Кулакова.

Метод сейсмической томографии позволил ученым увидеть в недрах вулкана объем, заполненный полурасплавленной лавой. Существовал этот резервуар уже давно — многие десятки тысяч лет. Большую часть времени лава в нем находилась в пассивном состоянии. Периодически рядом с резервуаром образуется небольшой канал, по которому в него попадает, например, вода (она всегда присутствует в мантии). И этого небольшого количества воды хватает на то, чтобы увеличить давление внутри резервуара, начать процессы плавления и т.д. Если воды достаточно, то мы наблюдаем извержение вулкана. В этот раз канал образовался немного сбоку, но небольшое количество всё же попало в резервуар. Содержимое «попыталось» найти выход наружу, что и вызвало землетрясения. Но поступление жидкости прекратилось, вулкан успокоился и, как уверяет, Иван Кулаков, в ближайшее время больше беспокойства проявлять не будет, по крайней мере до появления нового канала.

Мы заходим в выставочный зал, и я прошу Ивана рассказать о картинах. Художник разводит руками: «О картинах говорить бесполезно, надо смотреть. Вот, например, эта: каким тебе кажется Минотавр?» — не скрывая хитрецы в голосе, спрашивает Иван. Я чувствую подвох, но ответ очевиден: в центре полотна сидит безумно грустный Минотавр. От всей картины в целом веет грустью и обреченностью. Тесей, смирившись с судьбой, летит в пучину лабиринта, Ариадна безвольно держит клубок с тихонько расплетающейся нитью. «Вот и мне Минотавр кажется грустным. Но многим он кажется злорадным, коварным и даже довольным, — кивает, соглашаясь со мной автор. — У хорошей картины каждый зритель должен видеть свою историю…»

Мы рассматриваем картину за картиной, растворяясь в разных историях. «Вы счастливый человек?» — спрашиваю я, разглядывая мрачноватое полотно «Вертикаль власти». «Вообще, да, — не задумываясь отвечает Кулаков. — Я с радостью иду на работу, к по-настоящему захватывающим исследованиям, к умным студентам и аспирантам, я с радостью иду домой, гуляю с собаками, читаю детям и с большим удовольствием, когда они уснут, рисую. Наверное, единственное, что меня напрягает, — это то, что происходит вокруг», — подумав, добавляет он, кивая на картину.