Сибирские полевые заметки с двух конференций и из окна поезда

После Сахалина и Киргизии докт. физ-мат. наук, гл. науч. сотр. Института теории прогноза землетрясений и математической геофизики РАН Михаил Родкин отправился в поездку по Сибири.

Сибирь, Великая сибирская магистраль — хребет, соединяющий европейскую голову гигантской страны с ее далекими дальневосточными конечностями. Этим летом мне довелось побывать на конференции на стационаре знаменитой теперь Денисовой пещеры, проехать по сибирской магистрали от Новосибирска до Иркутска — и снова геофизическая конференция, уже в Иркутске. Разрешите поделиться некоторыми дорожными впечатлениями.

Сибирская, вообще немосковская наука выглядит в целом «моложе» и несколько здоровее московской. Оно и понятно: нормы зарплаты в РАН везде одинаковы, а уровень разных регионов существенно отличается. Взять хотя бы стоимость проезда в общественном транспорте. Неудивительно, что в немосковских институтах молодежи в среднем заметно больше. Москва, может, пока и доминирует, но скорее за счет оставшейся от прошлого «большой критической массы» столичных научных учреждений. В провинции легче почувствовать себя главным специалистом по проблеме, «самым умным», — а это очень вредит научному поиску. Достаточно почувствовать себя самым-самым — и всё, глубокий и безнадежный провинциализм обеспечен.

Конференции, по сравнению со стародавними временами, стали менее многочисленными, с меньшими претензиями, менее помпезными, чем в далеких 80-х, но оттого не менее, а может, даже и более интересными. Интересны были и доклады, и обсуждения. Особенно обсуждения и дискуссии. Тут даже время от времени вылезали в разговорах у ученых «скелеты в шкафу». Как известно, нормальная наука (по Томасу Куну) развивается в рамках некоторой доминирующей на данном этапе развития парадигмы. При этом за бортом потока научных изысканий могут оставаться важные нерешенные проблемы и противоречия. О них с трибуны не любят вспоминать, как в доме повешенного не говорят о веревке.

Но в разгоревшейся дискуссии или в кулуарах «скелеты» изредка всё же вытаскивают и демонстрируют публике. Так, на конференции в Иркутске, в Институте земной коры СО РАН, прозвучал вопрос: а не слишком ли малы тектонические напряжения, чтобы ломать сотни километров земной тверди при землетрясениях? Известно же, что все оценки тектонических напряжений много — в десятки, сотни, даже тысячи раз — меньше получаемых в лаборатории значений прочности горных пород. Как это?

Другой «скелет в шкафу»: а столь ли силен инерционный напор Индийской плиты, чтобы вызвать — как это принято повторять в бесчисленных научных статьях по всему миру — раскол Азиатского континента и зарождение трещины Байкала? Один из выступающих привел красивую и простую оценку, что напор плиты, несмотря на ее огромные размеры, до смешного мал.

Было показано, что достаточно туристу на Камчатке упереться ногой в наезжающую Тихоокеанскую плиту, чтобы погасить ее напор за время… пока туристская группа устраивает дневку на берегу Тихого океана (пример основывался на расчете кинетической энергии Тихоокеанской плиты, Е = mv²/2; несмотря на огромные размеры и массу, в связи с ничтожно малой величиной тектонической скорости кинетическая энергия плиты оказывается весьма скромной).

Третий «скелет в шкафу» связан с кимберлитовыми алмазосодержащими протомагматическими телами. Вопрос поиска выходов кимберлитовых магм к поверхности и различения алмазоносных и пустых пород имеет большое практическое значение для региона в связи с поиском новых месторождений сибирских алмазов.

Как известно, кимберлитовые магмы наиболее глубинные, соответственно они наиболее горячие. Это подтверждается и петрологическими исследованиями. Однако выраженность слоя обожженных вмещающих пород по краям кимберлитовых тел (внедрений) много меньше, чем на контактах с менее горячими базальтовыми и гранитными магмами. Как такое получается? Почему наиболее горячие глубинные кимберлитовые магмы вызывают столь малые изменения во вмещающих породах? Непонятно.

А в стороне от магистрали сибирская, в частности алтайская, глубинка живет своей жизнью. Требует снова закопать найденную археологами алтайскую принцессу. Долго и нудно переживает последствия наводнений. А на последние невеселые политические новости философски отзывается, что, если вы там совсем доиграетесь, здесь мы про это узнаем, потому как телевизор показывать перестанет.

Сибирская глубинка — будь то алтайские села или из окна поезда на Сибирской магистрали — смотрится похожей на окраины Москвы начала 90-х: скопище десятилетиями некрашеных и покосившихся от ветхости сооружений. Иногда брошенных и даже как будто переживших бомбардировку, как на фото в Славянске. Относительно жизнеутверждающее впечатление производят почти только одни железнодорожные сооружения. Эти почти всегда свежеокрашенные, а частенько и просто новые.

Но не сказать, чтобы Великая сибирская магистраль была перегружена. Обилия поездов не наблюдается, дальних сквозьмагистральных поездов всего четыре в сутки (в одну сторону), но и грузовых не очень много. Обещанных еще в прошлом веке контейнеровозов — призванных скоростным образом соединить Европу и Азию — также немного. Возможно, так случайно совпало, но более чем за сутки езды по сибирской магистрали — от Новосибирска до Иркутска — я видел только пару контейнеровозов. При этом и наш поезд шел по какому-то плавно меняющемуся расписанию: на вопросы о нем проводники отвечали, что сейчас идем не по тому расписанию, что висит в вагоне, а вот потом пойдем по этому. Видно и недостаточное развитие сельского хозяйства: угодья, как правило, лежат втуне. Особенно бросается в глаза контраст, когда едешь в Россию из соседнего Китая.

В Иркутске на железнодорожном вокзале неприятно поразила активность и наглость таксистской мафии. Она наблюдается в родной стране почти повсеместно, но степень наглости ее различается. В Иркутске двумя машинами, промышляющими извозом в сотне метров от вокзала, блокировали машину городского такси, согласившегося везти за более чем вдвое меньшую цену. В результате таксист — официальный, городской! — отказался от поездки, чтобы только хуже не было. Полагаю, такая наглость вряд ли могла бы иметь место без тесных партнерских отношений транспортной мафии с соответствующими правоохранительными органами.

Поселок Листвянка — главные ворота туристского Байкала — производит двойственное впечатление. С одной стороны, явный расцвет туриндустрии, много различных отелей, кемпинги, пристани, пляжи, магазины, базары. Всё переполнено туристами. Многого из этого еще совсем недавно не было. С другой, всё это сдавлено на узкой полоске между берегом Байкала и горами и смотрится как то аляписто и неухоженно. Оставляет, однако, надежду, что совсем рядом — вот за тем мысом, вот за этой горой — начинается настоящий Байкал, с его дивными красотами и без запредельной концентрации туристов и выхлопных газов.

И это действительно так: Байкал велик и по-прежнему чарующе красив. Кстати, на конференции приводилась цифра, что продавать воду Байкала дало бы несравненно большую выгоду, чем от всего производства целлюлозно-бумажного комбината и всей другой околобайкальской промышленности. Утверждение хоть и несомненно правильное, но также и несколько спорное. Известно ведь, что было бы выгоднее иметь загубленную плотинами волжскую рыбу, чем весь доход от каскада волжских ГЭС. Но помогла бы эта рыба стране во время войны — когда стране нужна была не столько осетрина и белужина, сколько электроэнергия?