По границе кони ходят хмуро

I. Дикие лошади и книга про них

По дну Кумо-Манычской впадины когда-то протекала река Маныч — физическая граница между Европой и Азией. Река — это громко сказано: весной она наполнялась талыми водами и несла их до впадения в Дон, а к лету пересыхала и превращалась в солончак. В середине прошлого века евроазиатскую границу решили облагородить, построив несколько плотин; река превратилась в цепочку водохранилищ, заполненных весной солоноватой, а к концу лета соленой водой. Возвышенный участок посреди одного из водохранилищ превратился в остров Водный. На острове выпасали овец, коров и немного лошадей. Потом рогатых отогнали, а безрогих забыли за ненадобностью. В 1985 биолог Наталья Паклина обнаружила, что забытые на Водном лошади не погибли, а, одичав, даже размножились. Как ни странно, научные публикации Н. Паклиной не прошли незамеченными — журналисты охотно подхватили историю о «ростовских мустангах». В конце 1995 года был создан Ростовский заповедник для сохранения степной флоры и остатков фауны; о. Водный вошел в его состав в качестве крупного заповедного участка площадью 19 км². После некоторых раздумий лошадей решили оставить. Ведь лошади — одомашненные тарпаны, которые, пока их не истребили, по этим степям ходили, траву щипали, топтали и навозом удобряли; степная флора именно к такой ситуации и приспособлена. В 2006 году администрация заповедника пригласила сотрудника Зоологического музея МГУ и специалиста по непарнокопытным Наталью Спасскую провести исследования популяции.

Итогом многолетних наблюдений на о. Водном стала книга Н. Спасской, А. Летарова, Н. Французовой и Ю. Ермилиной «Жизнь лошадей в непридуманных историях и картинках». Хорошая книга, восполняющая существенный пробел в наших знаниях. Такого рода книг об образе жизни диких лошадей не было не только на русском языке, но и вообще никогда не было. Наверное, древние охотники неплохо знали образ жизни тарпанов, но устные рассказы до нас не дошли, а когда появились книги, то это уже было про коневодство. Утрирую немного: лишь до некоторой степени можно реконструировать образ жизни волков, глядя на резвящуюся по квартире стайку пекинесов. Наблюдения за одичавшими лошадьми велись и раньше, в Америке и в Австралии, но постоянный мониторинг на протяжении более 10 лет уникален. Представьте себе, что вы взялись наблюдать за пасущейся лошадью. Через пару часов в вашем дневнике будет краткая запись: «Щипала траву, отгоняя хвостом мух». А теперь представьте, что 300 лошадей разбрелись по острову 10 × 2 км и, будучи вполне одичавшими, не склонны подпускать вас к себе близко. Наверное, целый полевой сезон уйдет только на то, чтобы научиться узнавать «в лицо» всех подопечных. И только через годы наблюдений непростая социальная жизнь лошадей и их удивительно разные индивидуальные характеры станут понятны настолько, что можно будет написать книгу.

Автор «Жизни лошадей…» (а текст книги написан Н. Спасской), как, наверное, и автор любой хорошей познавательной книги, имеет очень личное отношение к тому, о чем рассказывает, и не стесняется это показать. Думаю, что цитата скажет об этом лучше рецензента:

Помимо «непридуманных историй» книга полна и «картинок». Неудивительно, ведь при полевых наблюдениях сегодня ведут не только записи, но и постоянную фотофиксацию. Вечерами, пересматривая и архивируя эти файлы, нередко можно обнаружить на фотографиях важные детали, которые днем, во время съемки, не были осознаны. Полагаю, авторам пришлось потрудиться, отбирая фотографии для книги из многократно избыточного архива.

У моих друзей, как и у меня, с возрастом интерес к художественной литературе ослаб, а к научно-познавательной — возрос. (Интересно спросить читателей ТрВ-Наука: это общая тенденция или есть другие примеры?) Я провел пару увлекательных вечеров, читая «Жизнь лошадей…», и вам рекомендую.

II. Дикие лошади и их значение для нас

А теперь позвольте рассказать, почему я считаю исследования одичавших лошадей столь важными для всех нас. Оговорюсь, что ландшафтная экология примерно так же сложна, как климатология: факторов множество, эксперименты невозможны, расчеты трудны и ненадежны. Климатологи не могут прийти к согласию: теплеет по вине человечества или по независимым от нас причинам? Экологи (в изначальном понимании слова, т. е. ученые, а не «зеленые борцы за всё хорошее») тоже не во всем согласны друг с другом. Тем, кто захочет сам оценить возможные подходы и аргументацию, могу порекомендовать недавно вышедшую «Био-географию» И. Жиркова [1], с выводами которого я согласен.

Итак, еще 50 тыс. лет назад по просторам Евразии бродило множество крупных травоядных, которых наши предки весьма быстро истребили. Мамонтов и носорогов — давно и безвозвратно; зубров — почти; а туров и тарпанов — недавно, но сохранив их одомашненных потомков. Относительно вольно пасущиеся коровы и лошади заменяли своих диких предков пусть не эстетически, но хотя бы экологически. Теперь и они стремительно исчезают. Коров выгоднее не пасти, а держать на фермах с замкнутым циклом: туда подвозят сено, оттуда вывозят молоко и мясо. С лошадьми ситуация еще хуже: прошло уже более полустолетия, как их роль в хозяйстве стала ничтожной; некоторое время лошадей продолжали держать по традиции, теперь и это уходит в прошлое. Остаются еще конезаводы для скаковых лошадей; остаются редкие фермы, где лошадей держат, чтобы любители могли на них покататься; остается Центральная Азия, где лошадиное мясо ценят и лошадей потому разводят. Без крупных травоядных исчезнет немало насекомых, которые пьют их кровь, лижут их слезы и, что особенно важно, развиваются в их навозе. Если кусать и лизать можно и коров, то с навозом ситуация другая. Коровы — жвачные парнокопытные (нежвачные парнокопытные — это свиньи, например), которые дважды пережевывают и переваривают съеденную траву. В результате в навозе жвачных остается относительно мало питательных веществ. Непарнокопытные (а также слоны, кстати) переваривают съеденную траву куда менее эффективно — им приходится есть больше, а навоз их много богаче. Изучая мух, я специально ищу пасущихся лошадей, поскольку много видов можно встретить только так. Европейские коллеги иногда удивляются, как мне удается собирать виды, которые у них считаются очень редкими, чуть ли не вымершими, — а секрет прост. И да, я отдаю себе отчет, что мою озабоченность судьбой навозных мух разделят не все читатели. Приведу другой пример. Есть такая милая птичка — обыкновенная овсянка. Раньше она была обычна и радовала нас своим лимонным видом не только летом, но и зимой; ныне стала реже, а на зиму откочевывает на юг. Зимой овсянки питались оброненными лошадьми или плохо переваренными ими овсяными зернами; теперь — нечем.

Но главная беда не в овсянках, а в том, что крупные травоядные являются ландшафтообразующими животными, и многие безлесные экосистемы вообще невозможно сохранить в их отсутствие. Например, богатая жизнью африканская саванна существует благодаря слонам, которые не просто объедают деревья, но известны своим пристрастием дерево сломать или вырвать с корнем от избытка сил или плохого настроения. Стоит истребить слонов, и вместо мозаичной саванны образуется буш — гомогенные заросли колючих кустарников, где мало кто живет.

Примечание 1. Редакция ТрВ-Наука задала мне вопросы. Неужели слоны играют такую роль в поддержании существования саванны? Неужели саванна, если ее не выедать и не вытаптывать, не зацветет, а захиреет? Постараюсь пояснить.

1. 1. Могут быть другие объяснения превращения саванны в буш, например иссушение климата. Но факты этого не подтверждают: кустарником одинаково зарастают и сухие, и достаточно увлажненные саванны. С другой стороны, в политически нестабильной Африке многократно проводились такие «экологические эксперименты»: слонов истребили — получили буш; слонов взяли под охрану, они восстановили численность — вернулась саванна.
   2. За миллионы лет эволюция наполнила саванну разными видами растений. Одни любят, чтобы их не топтали, другие получают преимущество на сильно вытаптываемых участках. Одни травы любят много солнца, другие предпочитают расти в тени, под пологом солнцелюбивых трав. Одни хорошо переносят засуху, другие бурно разрастаются в сезон дождей и т. д.

В результате ресурсы (свет, вода…) используются максимально полно — хоть при их избытке, хоть при недостатке. Как следствие, первичная продукция (количество создаваемой растениями органики, например, за год) велика и близка к максимально возможной. Копытных при изобилии органики тоже много, как и их видов; у каждого своя «специализация»: кто-то объедает листья акаций, кто-то доедает траву на вытоптанных участках и т. д. Хищников тоже много: кто-то охотится на одних травоядных, кто-то — на других. Получаем ту самую кишащую жизнью африканскую саванну, посмотреть на которую за немалые деньги приезжают туристы со всего мира.

Но вот пришли охотники и истребили крупных травоядных. Львы сами погибнут от голода. Сначала баланс саванных трав изменится, например, в пользу тех, которые всегда предпочитали, чтобы их поменьше топтали и щипали. Постепенно преимущество получат кустарники, которые теперь никто не ломает, и вся саванна зарастет ими. Тогда из трав останутся только те, которые изначально произрастали под их пологом. (Небольшие участки, густо поросшие кустарниками, в саванне тоже были, хоть и в незначительном количестве.) Мы получим гомогенное и бедное видами сообщество растений. Из мелких травоядных (которых охотники не трогали) к нему смогут приспособиться 10% видов, остальные тоже исчезнут. Вот и получился буш: первичная продукция и разнообразие растений — скудные; животных — единицы видов; туристы просили не звать их на такие экскурсии…

Тут важно понимать, что буш не является какой-то чумой Африки. Нам досталось созданное долгой эволюцией богатое сообщество саванны. Если это равновесие нарушается, то система приходит к новому, бедному равновесию — так вышло, что это буш (или коровье пастбище). Если буш оставить в покое, то когда-нибудь он превратится в новое сообщество — «богатый буш», «новую саванну», что-то еще, но жить нам в эту пору прекрасную уж не придется. Поэтому у людей единственный выбор: сохранить сообщества такими, какими они достались, или жить ближайший миллион лет в окружении «полулунных» ландшафтов.

Отличная иллюстрация проблемы сохранения безлесных ландшафтов — положение дел в Центрально-Черноземном заповеднике, созданном для охраны последних сохранившихся в Европе нераспаханных участков влажной разнотравной степи и эталонных черноземов под ней. В начале прошлого века ботаник Василий Алёхин обнаружил такой участок всего в 20 км от Курска. Жители Стрелецкой слободы землепашеством заниматься не хотели или не умели, а земли свои сдавали крестьянам под выпас или сенокос. Усилиями Алёхина в 1935 году Стрелецкая степь стала заповедником; однако вскоре выяснилось, что степь не может сохранить даже заповедный режим в прямом его понимании. Разнообразие флоры на открытых участках стало снижаться, а сами такие участки исчезали, зарастая кустарниками и деревьями. В настоящее время существование Стрелецкой степи поддерживается частично ежегодными сенокосами, а частично — разрешением жителям окрестных деревень выпасать в заповеднике своих коров. Такие суррогатные методы пока работают, но рано или поздно следует решиться на реинтродукцию копытных. Кандидатов немного: зубры, коровы да лошади. Первые два кандидата — жвачные; у коров есть проблемы с одичанием, у зубров — с недобрым нравом. Лошади — оптимальны: непарнокопытные, неагрессивны и, как показывает пример якутских лошадок, способны переносить запредельную суровость климата, если потребуется. Конечно, стадо одичавших лошадей, гуляющее в 20 (уже в 15) км от областного центра, создало бы, мягко говоря, определенные сложности. Для того чтобы эти сложности преодолеть, помимо денег и желания, потребуются еще и знания о жизни дикарей, — которые группа под руководством Н. Спасской как раз и собирает, наблюдая за ними на о. Водном. А если представить, что мы успешно реинтродуцировали лошадей под Курском, то понадобится и помощь любимых мною навозных мух и жуков: без них степь завалит навозом, как когда-то завалило Австралию.

Примечание 2. В редакции ТрВ-Наука собрались очень любознательные люди. Опять спрашивают: а что, в Австралии своих жуков и мух не было? Были, но, поскольку австралийская мегафауна была истреблена аборигенами уже 20–50 тыс. лет назад, вероятно, вымерли и многие потребители навоза. Но главное в другом. Выше мы обсуждали, что по питательным качествам навоз навозу рознь: например, сравнить испражнения парнокопытных и лошадей. Австралия населена сумчатыми млекопитающими; вкусен ли их навоз — не скажу, но он радикально отличается от отходов жизнедеятельности плацентарных копытных, завезенных европейцами. Насекомые Австралии жестоко конкурировали за навоз сохранившихся кенгуру, но с презрением отвергали «дары» коров и овец. Поэтому субстанция, которая должна была бы удобрять пастбища, стала их засыпать и уничтожать. Проблему удалось решить в середине прошлого века интродукцией в Австралию африканского навозного жука Onthophagus gazella.

Следует добавить, что всё сказанное выше про безлесные экосистемы почти столь же справедливо и для лесных сообществ. Степи и саванны вообще исчезают без крупных травоядных, а леса стоят и даже похожи на нормальные, но таковыми отнюдь не являются. Крупные копытные создают мозаичность (то заросли, то поляна) и локальные пятна с избытком органики. Жизнь такого леса намного богаче во всех ее проявлениях — сравните коренной сосняк и стройные темные ряды сосновых посадок. Многие специалисты убеждены, что даже нынешняя сибирская тайга, где тощие деревья душат друг друга в сомкнутом строю, является вторичным ландшафтом [2]. Она результат истребления мамонтовой мегафауны, которая учиняла там вышеописанными слоновьими методами точно такую же, но северную саванну — продуктивные луговые редколесья. Доказать, что в недавнем прошлом тайга была совсем иной, теперь затруднительно (впрочем, как и опровергнуть). Но в отношении южноевропейских широколиственных лесов масштабный эксперимент проходит на наших глазах. Я имею в виду обширную Чернобыльскую зону отчуждения. На украинской ее части акклиматизировали лошадей Пржевальского, которые там благополучно прижились. А на белорусской — выпустили зубров, для которых пойма Припяти — практически дом родной.

Держим кулаки за то, чтобы эта сборная команда крупных травоядных убедила людей, что охрана природы — это в первую очередь забота о копытных ландшафтообразователях (хотя и егеря тоже нужны).

Никита Вихрев,
канд. биол. наук

1. Жирков И. А. Био-география общая и частная: суши, моря и континентальных водоемов. — М.: Товарищество науч. изд. КМК, 2017. — 568 с.
2. Zimov, S. A. et al. (1995) Steppe-tundra transition: a herbivore-driven biome shift at the end of the pleistocene. American Naturalist. 146: 765–794.