Подвижник права и демократии. Сергею Ковалёву — 85 лет

Александр Даниэль, науч. сотр. общества «Мемориал»:

Больше сорока лет Сергей Ковалёв весомо присутствует в моей жизни — и я ощущаю это присутствие как одну из самых больших удач. Мы дружим, спорим, ругаемся, время от времени вместе работаем вот уже четыре десятилетия.

Ковалёв — один из тех редких и совершенно необходимых нам всем людей, которые всегда, в любых обстоятельствах и при всех жизненных перипетиях, равны сами себе. Сегодня, в дни его юбилея, я думаю о природе этого феномена.

Трижды в своей жизни он коренным образом «менял ипостаси». Он был ученым-биологом; диссидентом-правозащитником; общественным и политическим деятелем, занимавшим важные государственные посты (впрочем, без малейших колебаний ушел оттуда, когда, на его взгляд, это потеряло смысл). Как называется тот стержень, который позволил Ковалёву при всех этих резких переменах всегда оставаться самим собой? Однажды, говоря о специфике научного мышления, он сам ответил на этот вопрос. «Два главных требования, которые предъявляет к человеку наука, — сказал он, — это, во-первых, интеллектуальная честность и, во-вторых, интеллектуальное бесстрашие». Не помню точно, его ли это была мысль; возможно, он процитировал какую-то фразу Сахарова. Но это неважно: данная формула применима к обоим. Так или иначе, оба они люди науки и, сменив род занятий, всё равно остались людьми науки — и в общественной деятельности, и даже в политике. Мало кому это удавалось. Им удалось.

…А можно сказать и проще. В середине 1960-х поэт Юрий Айхенвальд (впоследствии — близкий друг Ковалёва) готовил для театра «Современник» новый перевод пьесы Ростана «Сирано де Бержерак». Там в одном из монологов Сирано есть такие строчки (боюсь, впрочем, что они принадлежат не столько Ростану, сколько самому Айхенвальду):

Да, я понял железную логику века,
Где ни Дьявол, ни Бог никого не спасут.
Я спасу не себя. Я спасаю пример человека,
Для которого совесть — единственный праведный суд.

Таков Сергей Ковалёв.

Лев Розоноэр, докт. техн. наук, до 1996 года главн. науч. сотр. ИПУ РАН, ныне пенсионер, проживает в Бостоне (США):

Вспоминаю, что Михаил Львович Цетлин (работавший с Гельфандом) считал Ковалёва одним из самых талантливых биофизиков. Я помню это потому, что Цетлин просил меня оппонировать диссертацию Ковалёва. Разумеется, я согласился, и работа мне понравилась настолько, что, как я помню, не отметил ни одного существенного недостатка. Правда, больше ничего не помню, даже темы диссертации. Защита была в Пущино и прошла, насколько я помню, блестяще.

Жаль, что запоминаются не относящиеся к делу детали вроде того, что везла меня в Пущино на машине Тата Харитон. К сожалению, ничего важного больше сообщить не могу…

Алексей Семёнов, зав. лабораторией НИИ физико-химической биологии им. А.Н. Белозёрского МГУ:

Для меня и моих друзей Сергей Адамович был и остается примером человека высочайших нравственно-этических норм. Я считаю, что Ковалёв и его друг, недавно ушедший из жизни математик Александр Павлович Лавут, были ближе всех по своим взглядам к Андрею Дмитриевичу Сахарову.

Я помню Сергея Адамовича с 1961 года; в это время он работал в только что организованной И.М. Гельфандом биологической лаборатории в Институте биофизики. В этой лаборатории работало также много ярких и неординарных личностей — И.А. Кедер, Л.М. Чайлахян, Ю.И. Аршавский, М.Б. Беркинблит, В.В. Смолянинов, И.М. Родионов, А.Г. Фельдман, Т.Ю. Харитон и другие.

Хочу напомнить об одной важной для развития отечественной биологии истории, в которой Сергей Адамович сыграл существенную роль. В конце 1965 года по предложению философа Ю.Н. Семёнова и его жены Т.Ю. Харитон Ковалёв и двое его коллег — М.Б. Беркинблит и Л.М. Чайлахян — были привлечены к работе над статьей, направленной против Трофима Лысенко, нанесшего непоправимый ущерб биологии в СССР. В этот период, примерно через год после «Октябрьского переворота» 1964 года, приведшего к смещению Никиты Хрущёва, позиция нового руководства по отношению к Лысенко еще не определилась. В это время ходили упорные слухи о реабилитации Сталина и об усилении роли Лысенко. В такой ситуации необходимость опубликования антилысенковской статьи для многих ученых была очевидна. Роль автора такой статьи взял на себя академик Н.Н. Семёнов. В работе над статьей должны были участвовать биологи, на которых можно было положиться. Таким образом, кандидаты биологических наук Ковалёв, Беркинблит и Чайлахян вместе с Н.Н. Семёновым более двух месяцев работали над статьей. Работу должны были опубликовать в главной официальной газете страны — «Правде» — под заголовком «Наука и лженаука». Общенаучное начало статьи, содержащее правильную формулировку задач, написал Ю.Н. Семёнов, а журналистский лоск на нее навел известный журналист-«известинец» А.А. Аграновский. Однако в последний момент по решению секретариата ЦК КПСС статья была изъята из печати. Только через несколько месяцев эту статью под названием «Наука не терпит субъективизма» удалось опубликовать в журнале «Наука и жизнь». Но даже сам факт этой публикации в известном научно-популярном журнале сыграл важную роль в окончании карьеры Лысенко. Через некоторое время, несмотря на отчаянное сопротивление сторонников «народного академика», которых было немало среди тогдашних функционеров, Лысенко был снят с поста директора Института генетики и вскоре потерял влияние. Началось медленное возрождение биологии в СССР.

Мне представляется, что для С.А. Ковалёва этот эпизод был одним из первых в его опыте борьбы с несправедливостями системы. Через несколько лет он всерьез занялся правозащитной деятельностью, что привело вначале к его увольнению с работы, а затем к аресту в конце 1974 года и десятилетнему пребыванию в лагере и ссылке. Сейчас Сергей Адамович — один из самых авторитетных правозащитников. Дай бог здоровья и долгих лет жизни этому замечательному человеку!

Борис Альтшулер, физик-теоретик, член Московской Хельсинкской группы, председатель правления РОО «Право ребенка»:

В своих выступлениях Сергей Ковалёв не раз подчеркивал, что главным движущим мотивом правозащитников во времена СССР «было острое ощущение нравственной несовместимости с режимом». Помню, как ехал в метро в начале 1980 года с Татьяной Осиповой (правозащитник, с 1979 года — жена Ивана Ковалёва и тем самым невестка Сергея Ковалёва, арестована в мае 1980-го) и как она, глядя на пассажиров, говорила: «Я не понимаю, как можно спокойно жить, если прямо сейчас, сегодня творится этот ужас карательной психиатрии. Ведь это всем известно, об этом каждый день говорят по радио». Нет, она не обвиняла соседей по вагону метро. Но она НЕ ПОНИМАЛА. В своем последнем слове на суде в апреле 1981 года Татьяна Осипова сказала ключевые для правозащитного движения слова: «Правозащитники никогда не прибегали и не прибегают к насилию и единственным своим оружием считают гласность». Или метафорически: «Противление злу ненасилием», — по определению другого правозащитника Леонарда Терновского.

И возникает естественный вопрос: как могло получиться, что этот сугубо ненасильственный нравственный порыв, по сути, изменил лицо мира и предотвратил совершенно реальную угрозу самоуничтожения человечества в термоядерной войне? О прямой связи защиты прав человека и международной безопасности ясно сказал Сахаров в Нобелевской лекции 1975 года. Андрей Дмитриевич хорошо понимал, что ядерное «равновесие страха», которое действительно в течение десятилетий предотвращало третью мировую войну, объективно становится всё более неустойчивым по мере наращивания противостоящих ядерных сил, что катастрофически увеличивает вероятность даже случайного всеобщего армагеддона. Отсюда вывод: хочешь не хочешь надо договариваться.

И оказалось, что защита прав человека, простой нравственный порыв помочь страдающему ближнему — это и есть та внеидеологическая основа, которая может объединить миллионы. Однако реальной силой, влияющей на ход событий, такие нравственные побуждения становятся тогда, когда с ними начинают считаться так называемые «реальные политики». Первым значимым шагом такого рода стали Хельсинкские соглашения 1975 года с их правозащитной «Третьей корзиной», хотя глобальное значение это приобрело только благодаря инициативе Юрия Орлова 1976 года, предложившего рассматривать этот бюрократический документ всерьез и создать Московскую Хельсинкскую группу. Сергей Ковалёв тогда в нее не вошел, поскольку был в заключении. Вскоре там ему составили компанию несколько основателей МХГ: Юрий Орлов, Александр Гинзбург и Анатолий Щаранский.

Но «достучаться» до высших политиков всё равно было не просто. Сергей Адамович часто и совершенно справедливо подчеркивает, что поворотным моментом стало программное выступление в феврале 1977 года только что вступившего в должность президента США Джимми Картера, который впервые в истории человечества объявил защиту прав человека приоритетом политики США. И хотя и не сразу, но взаимное ядерное разоружение стало реальностью — человечество сделало шаг назад от термоядерной пропасти.

Я разделяю позицию Сергея Ковалёва в связи с дискуссией, должен ли был академик Сахаров испытывать нравственные страдания из-за участия в создании страшного оружия. Эта позиция отражена в нашем совместном ответе Виктору Астафьеву (Ковалёв С, Альтшулер Б., Болотовский Б., Самодуров Ю. Сахарову каяться не в чем // «Известия» от 6 мая 1994 года). Ковалёв говорит об этом в докладе «А.Д. Сахаров: ответственность перед разумом» (2001).

В этом же докладе Ковалёв подробно обосновывает необходимость усиления международных обязывающих документов в сфере защиты прав человека. Если в XX веке главные беды принесли мессианские идеологии, то сегодня мессианством «болеют» лишь маргинальные религиозные фундаменталисты-фанатики. А на первое место вышла проблема бесконтрольности чиновничьего госаппарата и как следствие немыслимой по масштабам коррупции, обрекающей на бедность и убогое существование народы многих стран, включая и россиян.

Занимаясь защитой прав детей и социальных прав семей с детьми, я знаю обо всем этом из первых рук. И уверен, что следующим стратегическим шагом в создании системы международной защиты прав человека должно быть заключение взаимообязывающих международных соглашений в сфере защиты социальных прав, противодействия коррупции и монополизму.

Поздравляя Сергея Адамовича с юбилеем, желаю, как и положено, здоровья и долгих лет жизни — в соответствии с известной притчей о дедушке, который в 120 лет женился, «потому что его родители заставляли».

Эдвард Клайн, член Проектной группы по правам человека:

В феврале 1987 года, во время моей первой поездки в Москву, я познакомился с Сергеем Ковалёвым на квартире у Андрея Сахарова. До сих пор мы остались друзьями.

В ноябре 1988 года, когда Сахаров посетил США в качестве члена международного фонда «За выживание и развитие человечества», он настоял на том, чтобы Сергей его сопровождал.

Сахаров убедил международный фонд в том, что надо поддержать Проектную группу по правам человека, чтобы Ковалёв был председателем и чтобы мы с ним отвечали за координацию российского и американского отделений. Проектная группа развертывалась медленно. Сергей был занят предвыборной кампанией в парламент, и потребовалось время, чтобы наладить отношения фонда «За выживание и развитие человечества» и Проектной группы.

Тем не менее к лету 1989 года Сергей был избран депутатом Съезда народных депутатов РФ, членом Верховного Совета и его влиятельного Президиума, председателем Комитета по правам человека и членом Конституционной комиссии. В комитете ему помогали несколько либеральных депутатов и группа сотрудников, оплачиваемых правительством.

Первоочередной задачей Сергея была подготовка вместе с Борисом Золотухином и Сергеем Сироткиным Декларации прав и свобод человека и гражданина, которая была принята на Съезде народных депутатов 5 сентября 1991 года, а в 1993 году была включена в качестве второй главы в Конституцию.

Сергей был приглашен выступить с докладом на Нью-Йоркской коллегии адвокатов 24 августа 1991 года. Президент Ельцин назначил Сергея своим представителем в правительстве США после путча. Я сопровождал его на встречи с сенаторами, которые были обеспокоены безопасностью советского ядерного оружия; Сергей убедил их в том, что оно под контролем.

Он преодолел возражения посла США Макса Кампельмана на проведение Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1991 году в Москве, и Сергей был назначен сопредседателем.

В 1993-м в Комитете Сергея было создано Управление Уполномоченного по правам человека (омбудсмена), и Сергей был избран на эту должность.

Сергей доказал, что конструктивная работа на правительство совместима с личной честностью.

Перевод Кэтрин Фитцпатрик

Виктор Шейнис, науч. сотр. Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, член Политического комитета партии «Яблоко», депутат Госдумы первого и второго созывов:

Мне сильно повезло встретить Сергея Ковалёва лет двадцать пять тому назад и прошагать по жизни где-то неподалеку от него, восхищаясь его характером, постигая строй его мысли, соглашаясь и споря с ним и неизменно видя в нем воплощение редкостных в наши дни качеств, какими живо человечество, — чести, благородства, чувства собственного достоинства.

Большую части жизни Ковалёву, как и всем людям его поколения, довелось прожить в государстве, назначение которого — в подчинении человека, растворении его воли, превращении гражданина в послушную марионетку. Особенно трудно было выстраивать линию поведения тем, кто понимал тоталитарную природу этого государства и сущность его иезуитской идеологии. Большинство научилось маневрировать, хитрить в тяжбе с Левиафаном. Ковалёв был человеком иного склада — он считал, что жить надо достойно, сообразуясь с собственными принципами и убеждениями и не поддаваясь давлению государственной машины. Сломать его было невозможно.

Еще в молодости он сформулировал для себя максиму о «нравственной несовместимости порядочных людей с тоталитарным режимом». Сопротивление привело его в диссидентство. Он издавал знаменитую «Хронику текущих событий» — обвинительный акт против советского государства.

После многолетнего заключения, лагеря и ссылки, во времена перестройки для него открылось поле публичной политики. «Дело чести избирателей нашего округа, — призывала листовка „Мемориала“, — избрать народным депутатом России Сергея Адамовича Ковалёва».

Комитет по правам человека на Съезде народных депутатов России, во главе которого встал Ковалёв, стал одним из главных институтов преобразования государства. Подготовленные там Декларация прав человека, проект главы о правах и свободах человека и гражданина, вошедший позднее в нашу Конституцию, закладывали краеугольные камни в правовую систему России, призванную закрепить европейский (а не какой-то «особый») путь ее развития.

В январе 1996 года Ковалёв оставил пост председателя президентской Комиссии по правам человека и вышел из Президентского совета. Это был политический и нравственный выбор: «Я не могу больше работать с президентом, которого не считаю ни сторонником демократии, ни гарантом прав и свобод».

В российской политической оппозиции Сергей Ковалёв ныне — нравственный камертон. «В советские времена мы были идеалистами. Таким я и остался», — говорит он. Непреложны, настаивает он, ценности свободы и права человека. Недемократические режимы могут одерживать ситуативные победы, но не выдерживают соревнования со строем либеральной демократии. Мысль эта особенно актуальна ныне, когда российское общество захлестывает волна антилиберальной и антизападной истерии.

Ковалёв убежден: то, что должно объединять демократов, намного важнее, чем то, что их разделяет. Он обращается к опыту Хартии-77 в Чехословакии и КОСКОРа в Польше. Объединившиеся в них люди, подчеркивает он, были достаточно мудры, чтобы отодвинуть разделявшие их разногласия, добиваясь смены режима. В России объединяющей платформой демократической оппозиции могут и должны стать требования честных выборов, независимого суда и освобождения СМИ от государственного контроля. Сегодня к этому, конечно, добавляется прекращение интервенции в Украине.

Хотелось бы, чтобы призыв патриарха демократического движения был услышан и воспринят всеми, кто озабочен будущим нашей страны.

Вячеслав Бахмин, председатель Общественной комиссии по сохранению наследия академика Сахарова:

Сергею Адамовичу Ковалёву 85 лет. В это трудно поверить. Несмотря на серьезные проблемы со здоровьем, он, хотя теперь уже редко, по-прежнему ярко и убедительно выступает на семинарах и пишет прекрасные статьи, как и раньше яростно отстаивает приоритет права и человека в глобальной политике, оставаясь непримиримым противником так называемой Realpolitik.

Конечно, мы с Сергеем Адамовичем люди разных поколений. Когда он начинал свою общественную деятельность в середине 1950-х, выступая в защиту генетики, я только отправился в школу. В 1970-е, до ареста Ковалёва, мы пересекались, но не часто. Прочно подружились мы уже в 1990-х, в перестроечную эпоху. Так случилось, что мы оба оказались во властных структурах: Сергей Адамович как член Верховного Совета РСФСР, а я — как новоиспеченный дипломат, глава отдела МИД РСФСР. Порекомендовал меня на эту должность Андрею Козыреву именно Ковалёв.

C его упрямством и добросовестностью ученого, с его страстностью и глубокой убежденностью в верховенстве права мне пришлось столкнуться при совместной работе в Женеве, где Ковалёв с 1992 по 1995 год возглавлял российскую делегацию на ежегодных заседаниях Комиссии по правам человека ООН, а я был его заместителем. Комиссия ООН по правам человека в Женеве собиралась ежегодно на четыре недели ранней весной. У нас было время и неплохая возможность поразмышлять о взаимоотношении политики и прав человека, о диссидентах и природе власти. Незабываемое было время! Нужно сказать, что благодаря Ковалёву позиция российской делегации на Комиссии тоже была необычной, можно сказать «диссидентской». Мы были первой делегацией, которая открыто анализировала и критиковала ситуацию с правами человека в своей собственной стране. А иначе как мы могли осуждать нарушение прав человека в других странах?! Конечно, такая «самокритика» на межправительственных форумах выглядела вызывающей, она нарушала сложившиеся в международных отношениях и столь привычные дипломатам правила «двойных стандартов». И хотя американская делегация тоже на короткий срок попробовала следовать нашему примеру, мы были в явном меньшинстве, и «реальная политика» вновь восторжествовала. Будем надеяться, что не навсегда.

Светлана Ганнушкина, председатель Комитета «Гражданское Содействие»:

Дорогой и нежно любимый Сергей Адамович!

Вот я начала вспоминать, как и когда мы познакомились. То есть я, конечно, знала о Вас, о Ларисе Иосифовне, о деле Синявского и Даниэля. И всё, что происходило с вами, было близко и почти рядом. Как потом оказалось, все вы бывали в моем родном Хлебном переулке и даже в доме 19 — этажом выше нашей квартиры. До сих пор сожалею, что не знала этого тогда.

Познакомились мы в 1990 году, когда в Москве оказалось 40 тысяч беженцев из Азербайджана. Отношение к ним было очень разным даже в диссидентской среде. Мы встретились у Вас в кабинете на Новой площади. Кто-то из Ваших помощников задал вопрос: «Почему мы должны им помогать? Они богаче нас: у них норковые шубы и золотые зубы». Вы сразу резко пресекли все разговоры про «шубы и зубы» и согласились с тем, что беженцам необходимо дать крышу над головой. Для меня очень важна была Ваша поддержка. Всегда вспоминаю ее с благодарностью. В мае Моссовет расселил беженцев в общежития и гостиницы.

Потом была первая чеченская война. Мы снова старались как-то помочь беженцам, а Вы с небольшой группой товарищей отправились в Чечню остановить войну. Мы все наивно надеялись, что власти не станут бомбить омбудсмена и его команду. Но мы ошиблись. Вы возвращались в Москву, выступали и снова уезжали в Грозный под бомбы. Каждое Ваше выступление было событием. Благодаря этому наши отношения с чеченцами никогда не прерывались, и война государства с частью своих граждан не превратилась в межэтнический конфликт. За это тоже Вам большое спасибо и низкий поклон.

Помню август 1996 года, когда во время наступления на Грозный Вы вышли на площадь один и, сидя на стуле из-за тяжелой болезни сердца, говорили с собравшимися людьми о военных преступлениях в Чечне.

Мне хочется поблагодарить Вас, Сергей Адамович, за Вашу всегда определенную и независимую позицию и одновременно за то, что с Вами может спорить любой, невзирая на возраст и положение. Для меня очень многое значит общение с Вами. Жаль только, что его маловато. Недавно один наш коллега, получив Ваше согласие поставить подпись под заявлением, задал вопрос: как обозначить род занятий? Вы ответили: пенсионер. Вы слукавили, Сергей Адамович. Я думаю, что всю Вашу жизнь у Вас один род занятий: Сергей Ковалёв. И это очень важное необходимое нам всем занятие, и пусть оно продлится как можно дольше.

С днем рождения, дорогой Сергей Адамович! 85 лет — это совсем не много.

Фото с сайта www.memo.ru и из архива семьи Ковалёвых

Опубликовано на сайте:

Павел Литвинов, преподаватель физики и математики, стоял у истоков правозащитного движения в СССР, в настоящее время живет в Нью-Йорке (США):

Я исключительно везучий человек — я могу насчитать среди своих друзей немало замечательных людей. И похвастаюсь: среди них существует удивительное , ни на что не похожее природное явление по имени Сергей Адамович Ковалёв. Судите сами. В 1969 году С. А. приехал навестить меня в сибирской ссылке. Все несколько дней, что он пробыл у меня, мы выпивали, закусывали и спорили. О чем? Уже не помню. Но точно о чем-то для нас обоих жизненно важном. С тех пор прошло сорок пять лет, моя ссылка закончилась, я вернулся в Москву, затем уехал в Америку. Серёжа, наоборот пошел на много лет в лагерь и ссылку.

Последние тридцать лет мы виделись то в Москве, то в Америке. Чем мы занимались? Выпивали, закусывали и спорили. И удивительное дело, я часто видел, что он по многим вопросам абсолютно неправ. Но вот в чем загвоздка: поспоришь с ним — и вдруг поймешь, что иногда где-то там за углом он все-таки оказывается прав по большому счету, хоть и пропустил нагло несколько логических ходов. И если он пока не всё доказал, то это только временно: он отточит свою истину в споре, в котором она, как известно, иногда и рождается. Это та истина, за которой стоит не только недюжинный интеллект, но и готовность свидетельствовать о ней, рискуя жизнью и свободой в любом месте в любой момент. А таким свидетелям, как говорил Паскаль, только и можно верить. Остальные, употребляя его любимое выражение (ну, одно из любимых), — засранцы. Это — ковалёвский парадокс. Послушаешь его и подумаешь, вот гад, пытается подавить авторитетом, прёт как на буфет, называется правозащитник, а сам говорит всё время, не дает другим рта раскрыть, пока его не перебьешь, oн всё уже знает, всё нашел, возражений не слушает, орет, уходишь от него, иногда не доспорив и почти поругавшись, и вдруг в следующий раз поговоришь с ним или прочитаешь его — и понимаешь, что он таки тебя услышал и продумал, что-то отбросил, что-то нашел и пришел к чему-то новому или лучше сформулировал свои аргументы. (Но, Ковалёв, не очень задавайся — насчёт эволюции ты не прав абсолютно и, как правило, несешь чушь!). И ещё. Над ним так легко смеяться. Над его неторопливостью, бессмысленным упрямством и иррациональным гневом, замедленностью движений. Но приглядишься — и поймешь, что в этой мишени для шуток постоянно происходит свое постоянное развитие, он постоянно ищет и обучается, находит, осваивает и в конце концов делает всё поразительно хорошо: стреляет уток, разделывает селедку и готовит уху. Просидев в тяжелейших лагерях, пережив голодовки, Ковалёв сохранил чувство юмора и поразительную способность без устали повторять прописные, но глубоко выстраданные и продуманные идеи, объясняя необходимость нравственности в политике власть имущим всех стран и народов, циничным и наивным одновременно, и делает он это не выказывая нетерпения и злости. Жаль, что меня нет со всеми вами и с Серёжей сегодня, что я не могу здесь сесть и выпить за его здоровье. Но я это сделаю на расстоянии восьми часовых поясов. Будь здоров, Серёжа, скажи нам еще раз, что надо добиваться торжества нравственных принципов в политике, а реалполитик пусть катится в известном направлении. Времена сейчас сильно хреновые, но с нами Ковалёв, и мы победим!

Юлий Рыбаков, депутат Госдумы первого, второго и третьего созывов:

Уполномоченный по правам человека РФ Сергей Адамович Ковалёв вместе с группой депутатов в декабре 1994 года был в Грозном. В ночь на Новый год начался штурм города. Выйти из подвала Президентского дворца, где находился пресс-центр, оказалось невозможно, вокруг шел бой. Наутро после неудачного штурма Сергея Ковалёва позвали к Яндарбиеву. Вернувшись, Ковалёв рассказал, что, по словам вице-президента Чечни, федеральные войска разгромлены, сожжено более 60 танков и БТР, оставшаяся часть нападавших окружена чеченской армией.

По просьбе начальника штаба ополчения Масхадова Ковалёв попытался выйти на связь с армейскими командирами по рации. Но из разговора стало ясно, что российские командиры совсем не понимают, что происходит. Прозвучал упрек: «Как же вы, депутаты, допустили эту херню? Сделайте хоть что-то!»

Ковалёв пошел к Яндарбиеву, тот сказал, что уход окруженных войск возможен, но без тяжелого вооружения. Впереди колонны пойдет машина с чеченским флагом, так они обеспечат прекращение огня…

Передать это предложение федералам не удалось. Мы поняли, что остановить бойню могут только из Москвы. Тогда было составлено обращение к премьер-министру Виктору Черномырдину:

«Уважаемый Виктор Степанович!

Многократные мои обращения к руководству страны были безрезультатны и безответны. Я даже не уверен, что они доходили до Вас. Поэтому я обращаюсь к Вам с открытым письмом. У меня есть серьезные подозрения что Вы не располагаете достоверными сведениями о положении в Грозном и в Чечне. Военные постоянно лгут Вам. Точно так же лгут официальные средства массовой информации. Штурм города 31 декабря 1994 года не удался. Армейские части не контролируют ни города, ни учреждения. На улицах лежат неубранные, без преувеличения, сотни трупов российских солдат. Их пожирают бродячие собаки. В отчаянных попытках овладеть городом армейские части применили оружие массового поражения, обстреляв город установкой „Град“. Гибнут мирные жители и бойцы воюющих сторон, разрушаются и догорают жилые дома. Многие районы города превращены в руины.

Как Вам вероятно известно, по просьбе А.В. Козырева я проводил неофициальные консультации с руководством Чечни. Чеченская сторона выразила готовность вести переговоры, сначала — вопрос о прекращении огня, согласованном передвижении войск, создание совместной наблюдательной комиссии. Более сложные проблемы, включая вопросы о разоружении, о статусе республики и прочее — предмет последующих переговоров.

Чеченская сторона выразила готовность приступить к ним незамедлительно.

Как это ни печально, проведенная работа вновь оказалась невостребованной. Между тем даже и сейчас не поздно возобновить переговорный процесс.

Я получил заверения, что чеченская сторона и сейчас готова к этому. Естественное условие — отвод вторгшихся войск на исходные до штурма позиции.

Я умоляю Вас прекратить бессмысленное кровопролитие, снять с России позор войны с народом.

Я глубоко убежден, что кровь в Грозном льется не ради разрешения чеченского конфликта. Кровью истекает русская демократия.

Уполномоченный по правам человека С.А. Ковалёв».

Сергей Адамович под артобстрелом выбрался тогда из горящего города и отправился в Москву, чтобы встретиться с президентом. Ельцин принял его, но, услышав, что войну с народом надо остановить, насупился: «Еще не время. Идите!..»

Второй раз та война могла быть остановлена, когда после захвата Басаевым заложников в Буденновске Сергей Ковалёв начал переговоры с террористами, отправившись в захваченную ими больницу. Первым условием было освобождение женщин и детей из родильного отделения, оно было выполнено, когда Уполномоченный и сопровождавшие его депутаты, В. Курочкин и Ю. Рыбаков, остались в больнице. В дальнейшем благодаря Сергею Ковалёву удалось спасти и освободить еще 1600 заложников, подписав по поручению премьер-министра Виктора Черномырдина Соглашение о прекращении военных действий и решении конфликта путем переговоров. Оно было нарушено федеральным командованием. Война продолжилась и унесла жизнь не только десятков тысяч участников боевых действий, но и 100 тысяч мирных жителей мятежной республики. Русская демократия действительно истекла кровью. Но Сергей Ковалёв сделал всё, что мог, чтобы этого не случилось.

Анатолий Шабад, депутат парламента 1990–1995, главн. науч. сотр. Физического института им. П.Н. Лебедева РАН:

«Хоть Ивана вы умнее, но Иван-то вас честнее», — сказал с упреком герой Ершова¹, обращаясь к своим братьям: Гавриле и Даниле. Так уж повелось, что ум и честность — две вещи несовместные. Своей жизнью и личностью Сергей Ковалёв доказал: высший ум и есть честность. Правда, не всякому дано. Нужно еще мужество. Мужество — в готовности навлечь на себя озлобление всех этих жуликоватых гаврил и данил, вечно толерантных к злу и нетерпимых к тому, что хотя и не зло, но зато им не по нутру. Мужество — чтобы сесть на десять лет и при этом не вовлечь в некоторые неприятности тех, кто, как однажды он сказал, «не подписывался на мое диссидентство». Ум — чтобы видеть, и мужество — чтобы противостоять господствующему абсурду, который в истоке всякого зла.

Битый час доказывал Сергей Адамович президенту, что бомбежка собственных городов — это, мягко говоря, нарушение прав человека. Убеждение Ельцина было своеобразным, повергшим С.А. в недоумение: мы оружием будем наводить конституционный, понимаешь, порядок, а ваше, правозащитников, дело следить, чтобы при этом не нарушались права человека. Дальше им было не по пути. Мужество быть там, где могут ненароком и убить, ибо вне присутствия нет способа понять, что к чему. Зачем, из любопытства что ли? А затем, что неадекватные решения, принимаемые властью, на 90% объясняются непониманием, а на оставшиеся десять — его неосознанием². Быть там, где падают и разрываются снаряды, для того, чтобы вступиться за здравый смысл, попытавшись, например, в переговорах с безнадежно окруженной у вокзала в Грозном Майкопской бригадой убедить их командование отказаться от бесполезных жертв и дать приказ воспользоваться предложенным противником коридором для выхода. Между прочим, при знамени и с оружием. Куда там! Вековая отечественная глупость и подлость не считаться с потерями — «мы за ценой не постоим»³. Приговоренные, неспасенные герои провожали Ковалёва и его товарищей злобой и автоматной очередью поверх голов вослед. Nos morituri te salutant⁴. Вечная память! Цена объемом в сотни жизней была выплачена сполна, «без дела, зазря»⁵. Героизма не занимать, еще бы и ума!

Но не неудачи убеждают, а победы. Успехом всей жизни Ковалёва надо полагать организацию телефонных переговоров между премьером Виктором Черномырдиным и террористом Шамилем Басаевым, которые с одного конца провода слышала вся страна. Заложники больницы в Буденновске, которым была уготована смерть, если не от террористов, то уж точно от освободителей — как это потом и произошло в театре на Дубровке и в школе № 1 в Беслане, — были в тот раз спасены. Ох уж эта безумная и бесчеловечная идея, что надо пойти на гибель своих граждан, детей и взрослых, чтобы в будущем террористам неповадно было. К счастью, Виктор Степанович был благороднее своего шефа, которого на тот момент не оказалось, слава богу, на месте.

Все последние годы Сергей Ковалёв, как может, оппонирует политике Запада, противостоя тому, что он любит определять термином Realpolitik — примирение со злом и абсурдом во имя реализма.

Сказал поэт: «Так ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума. Да здравствует солнце, да скроется тьма!»⁶

¹ П. Ершов, «Конек-горбунок».

² И на все сто — безнравственностью. Скольких ошибок можно было бы избежать, если в условиях неполной информированности проконсультироваться с совестью или тем, что осталось от нее?! Сказано: совесть есть, ума не надо! Шуточное правило А.Д. Сахарова: если сомневаешься, как поступить, поступи принципиально.

³ Б. Окуджава. Песня из кинофильма «Белорусский вокзал».

⁴ Идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).

⁵ А. Галич, «Мы похоронены где-то под Нарвой».

⁶ А. Пушкин, «Вакхическая песня».

Подготовил Леонид Литинский