«Азат должен быть на свободе»

О том, как становятся адвокатом и что самое интересное и сложное в работе адвоката, мы поговорили со Светланой Сидоркиной, защищающей интересы математика, аспиранта мехмата МГУ Азата Мифтахова. Беседовала Наталия Демина.

— Когда у Азата начнется реальный судебный процесс?

— Я думаю, что очень скоро, потому что мы сейчас знакомимся с делом. Всего в деле семь томов. С пятью томами Азат уже ознакомился, осталось два.

— После ознакомления довольно скоро назначают судебное заседание?

— Примерно недели через две. Если не в конце февраля, то в марте точно.

— В чем сложность дела Азата Мифтахова? Почему вы взялись за него?

— Я считаю, что за те деяния, за которые Азат привлечен к уголовной ответственности, все-таки нельзя лишать свободы, лишать возможности заниматься наукой. Такие люди, как Азат, должны заниматься наукой, потому что таким образом они принесут обществу гораздо больше пользы, нежели находясь в местах лишения свободы. Азат должен быть на свободе.

— Ему сейчас вменяют хулиганство?

— Да. Участие в поджоге офиса «Единой России», ущерб которому складывается в разбитое стекло.

— Как вам кажется, почему Азат до сих пор в тюрьме, были пытки, с чем это связано? Не повезло? Оказался не в том месте не в тот час?

— Азат — анархист по убеждениям, а анархисты якобы та категория, которая составляет определенную опасность для нашего общества. Я считаю, что убеждения не могут становиться достаточным основанием для преследования человека.

— На сайте «Агоры» я узнала, что вы получили историческое образование. Участвовали в археологических экспедициях на Волге и в Архангельской области. Но потом стали юристом. Можете рассказать немного о своей первой специальности и почему вы вдруг перешли на юридическую траекторию?

— Я собиралась поступать на юридический сразу после школы. Но не прошла по конкурсу. Поступила на историко-филологический факультет Марийского ­госуниверситета, потому что многие предметы связаны с юриспруденцией. По крайней мере, на первых двух курсах половина предметов одинаковые. А потом, когда окончила университет и поработала в школе преподавателем истории и обществоведения, поняла, что и преподавателем, и учителем, и врачом нужно становиться по призванию. Я хороший преподаватель, каких много, но понимала, что не в этом мое призвание.

— А адвокат — это призвание или профессия?

— Для меня — это профессия. Но есть, конечно, и те, кто счастливо совмещает и профессию, и призвание.

— Но вы всю жизнь хотели стать адвокатом…

— Да. И сначала не получилось, а потом всё равно свое взяло.

— А почему вам так хотелось стать юристом?

— Я очень любила книги — вся в розовых мечтах — и верила, что адвокаты помогают людям, что от адвоката очень многое зависит, что адвокат действительно защищает людей. Я не хотела быть ни судьей, ни прокурором, а именно адвокатом.

— Какая-то книга вас вдохновила?

— Кажется, нет.

— Илья Новиков рассказал, что его впечатлили рассказы Эрла Гарднера о практикующем адвокате Перри Мейсоне…

— Нет, я просто хотела помогать людям. Другого способа как адвокат я для себя тогда не видела.

— У вас в семье были юристы?

— Нет.

— Не жалеете, что стали адвокатом?

— Не жалею, хотя был период, когда я эмоционально просто выгорела. Ничего не хотелось.

— Как вы из него выходили?

— Помогли друзья и коллеги. Заставили отдыхать. И это заставило меня пересмотреть свою жизнь и кое-что в ней изменить.

— Сколько времени вы выходили из такого кризиса?

— Долго. Наверное, целый год.

— А сколько времени вам понадобилось, чтобы прийти к этому выгоранию?

— Я работала почти 20 лет без отпусков и без выходных. Просто сгорела на работе.

— Как вы получили юридическое образование?

— Мое второе высшее было очно-заочным в Международной академии предпринимательства. Всё, чего я добилась в адвокатуре, — в результате именно практики и самообразования, благодаря среде, в которой общалась, людям, которые меня окружали. Я всегда старалась учиться у тех, кто старше меня и опытней в профессии.

— Когда вы фактически стали адвокатом? Сколько вам было лет?

— Примерно в 30 лет, в 2002 году. Сначала я вела гражданские и арбитражные дела. Работала юристом, потом помощником адвоката.

— А как произошел скачок от гражданских дел в уголовные?

— Наверняка многие испытывают какой-то жизненный кризис. Когда я переехала в Москву, мне было 45 лет. Хотелось что-то в жизни поменять. На прежнем месте работы было как-то неинтересно, всё хотелось поменять, и я переехала в столицу, думая, что переменится и жизнь.

А здесь, в Москве, огромная конкуренция и с чистого листа без знакомств и связей сложно заново начинать. У меня был определенный опыт правозащитной работы в Поволжье, и Павел Чиков из «Агоры» меня подтянул в правозащиту здесь в Москве, и так постепенно я стала вести и уголовные дела.

— А за какие дела вы беретесь? Что вам интересно?

— Я работаю по уголовным делам разной категории, есть среди них и политические дела.

— Вы замечаете, что есть разница в том, какой выносится приговор в зависимости от уголовного или политического процесса? Вы видите предубежденность суда? Или это не очень чувствуется?

— Нельзя сказать, что очень чувствуется явно, в принципе это зависит от конкретного дела. Чем отличаются политические дела? О них знают больше людей, они имеют определенный общественный резонанс, что не особо приветствуется судьями. И одни судьи его остерегаются и стараются, так скажем, не повышать планку. Другие, наоборот, принимают более жесткие решения. Так что публичность — палка о двух концах. Поэтому я всегда исхожу из интересов клиента. Если в интересах моего клиента нужно внимание общества, тогда я стараюсь акцентировать на этом внимание, а если в интересах клиента лучше меньше шумихи, то я стараюсь меньше рассказывать об этом деле.

— Занимаетесь ли гражданской практикой?

— Да, занимаюсь, мне цивилистика всегда очень нравилась. Я занимаюсь семейными спорами, делами по наследству, спорами по оказанию услуг потребителям и др.

— Если бы вас спросили: «Светлана, как нужно реформировать нашу судебную систему», — какие у вас предложения?

— Я бы ввела бы суд присяжных по всем уголовным делам. Мелкие уголовные дела перевела бы в состав административных, а предметом уголовного преследования сделала бы только преступления средней тяжести или тяжкие преступления.

— У вас был опыт работы с присяжными?

— С присяжными только дважды. Это было на заре работы в адвокатуре.

— А как вам кажется, нужна ли в прекрасной России будущего люстрация судей и прокуроров?

— Не уверена, что люстрация судей и прокуроров необходима. Я считаю, что должен быть изменен сам подход к судебной системе. Она все-таки должна быть независима от государства, чтобы не было «телефонного права», которое есть сейчас, когда судьи принимают решения исходя из того, какая установка по тому или иному конкретному делу, особенно по политическим делам.

— Формально-то у нас тоже ее нет. Судья же не признает, что ему приговор спустили свыше. С чего же надо начать реформу судебной системы?

— Судьи должны назначаться не президентом страны, а должна быть выборность судей. На мой взгляд, сейчас родилась еще одна кассационная инстанция, которая лишь отягощает всю судебную систему. С ней она становится еще более громоздкой.

На мой взгляд, в России нужно перейти к прецедентному праву, как в других странах. А то получается, по одним и тем же делам могут приниматься совершенно разные решения, даваться совершенно разные наказания и нет единой правоприменительной практики.

— Что самое интересное для вас в адвокатской профессии? От чего получаете удовольствие?

— Я думаю, что самое интересное для меня — это люди. Всякий раз приходится сталкиваться с разными людьми и с разными судьбами. Мне интересно о них узнавать, понимать, что и как.

— А что самое сложное в работе адвоката?

— Самое сложное, когда ты понимаешь, что ты прав с точки зрения буквы закона, а решение все равно принимается в разрез существующей норме закона и имеющейся практике. Особенно возмущает, когда судьи избирательны в своих решениях. Если в отношении кого-то могут применить более мягкую санкцию или вообще прекратить преследование, то политический состав дела может стать основанием для преследования человека.

— Посоветовали бы вы молодому человеку идти в адвокатуру или нет?

— Я думаю, да, потому что это интересный опыт. Я благодарна своей профессии. Я очень много путешествую по России, много где была. Если бы не моя профессия, то, вероятно, у меня такой возможности не было бы. Я встречалась с людьми разного социального уровня, разного возраста, разных национальностей. В общем, мне это интересно. Это прекрасный жизненный опыт. Мы же в этот мир пришли, чтобы получить этот опыт.

Светлана Сидоркина
Беседовала Наталия Демина

↑

«В тюрьме нет необходимой для работы математической среды»

Азат Мифтахов через своего адвоката ответил на вопросы ТрВ-Наука:

— Что для тебя математика? Что в ней больше всего нравится?

— Для меня математика — это прежде всего процесс решения интересных задач. Особенно нравится, когда ты решаешь задачу по-своему, своим способом, и твой подход оригинальный. Для меня этот процесс самый кайфовый. Именно это я больше всего люблю в математике.

— Как ты вообще пришел в математику? С какого времени начал заниматься?

— Всё очень просто. Когда я учился в четвертом классе, в нашей обыкновенной школе № 2 в Нижнекамске проводились разные олимпиады. Других ребят брали на олимпиады, а меня никто не брал. А мне было интересно. И была олимпиада «Кенгуру»: платишь 50 рублей, и кто угодно в ней может участвовать. Как правило, многие платили деньги для того, чтобы на уроки не ходить. Так я впервые поучаствовал в олимпиаде. Не занял никакого места, но мне понравился сам факт участия и соревновательный дух. Тем более что получил какой-то поощрительный приз.

У учительницы в классе была книжка с задачками для олимпиад. Я втихаря от нее брал эту книжку и решал все задачки, которые там были. Все их перерешал, мне было интересно.

И потом, когда я стал учиться в пятом классе, моя учительница Энже Ильдусовна, она была математиком в этой школе № 2, заметила, что у меня есть интерес к математике. Таких ребят в классе было несколько. Она стала обращать внимание именно на нас. Но поскольку между нами была определенная конкуренция и детская зависть, то учительница, чтобы не показывать другим ребятам, что как-то меня выделяет, давала мне читать журналы «Квант» и другие, из которых я черпал для себя дополнительную информацию.

Она предложила мне поучаствовать в олимпиадах школьников, так я впервые принял участие в республиканской олимпиаде.

— Чем тебе запомнилось участие в республиканской олимпиаде?

— Для меня это был такой определенный негативный опыт.

— Почему?

— На той олимпиаде я не попал даже в двадцатку. Причем самое обидное было, что ребята, с которыми я приехал на олимпиаду из своего же класса, заняли там 17-е место, а я даже в двадцатку не попал. Меня это сильно задело и мотивировало заниматься еще больше. Мне захотелось доказать, что и я что-то понимаю в математике. Я стал еще больше заниматься. Меня интересовало всё, что происходит в математике. Энже Ильдусовна меня поощряла, помогала мне, видя мои способности. И потом она предложила преподавателю по математике из специализированной гимназии, чтобы он мне помогал, готовил меня к олимпиадам.

И потом этот преподаватель, Равиль Ниязович Алишев, пригласил меня учиться в математический специализированный лицей-интернат № 24 в Нижнекамске. С этого момента я уже занимался математикой глубоко.

Это было интересно, потому что я был в среде ребят, которых тоже увлекала математика, которым это было интересно, и мы могли обсуждать, у нас были общие интересы. Вся эта среда, атмосфера, в которой я находился, способствовала тому, что я всё больше узнавал о математике.

Это был татарско-турецкий лицей с математическим уклоном. До конфликта с Турцией там работали преподаватели из Турции, которые преподавали нам и турецкий и английский языки, а потом эти преподаватели все были удалены, хотя преподавание турецкого и английского было очень интересным. Сказали, что эти преподаватели «проповедуют религию и склоняют к созданию единого исламского государства». Их всех из лицея депортировали обратно в Турцию.

Этих преподавателей не осталось, но я с этого момента уже не отвлекался от математики. Я очень многим обязан своим первым преподавателям, которые у меня были. Энже Ильдусовне, первой учительнице, которая заметила мой интерес к математике, и преподавателям, которые были в специализированной гимназии, которые помогали мне изучать математику, особенно Равилю Алишеву.

— Как ты поступил в МГУ? По ЕГЭ или по олимпиадам?

— По олимпиадам. Я участвовал в трех общероссийских олимпиадах (2008–2010), причем занимал призовые места, и это участие повлияло на поступление, оно давало автоматическое право на поступление в МГУ.

— Как складывалась учеба на мехмате МГУ?

— МГУ, конечно, очень многое мне дал. Один лектор повлиял в том плане, что убедил, что я должен заниматься математикой как исследователь, а не как олимпиадник. Конечно, олимпиады — это важно и интересно, но там в определенной степени всё предопределено и есть варианты решения задач. Он рассказал, что математика открывает более широкое поле деятельности, и это более серьезно, чем решение задач на олимпиаде. Одно дело — олимпиада, другое дело — наука. И я сделал ставку на науку, потому что решил, что это более фундаментальное дело, на что стоит тратить свою жизнь.

— После окончания МГУ ты поступил в аспирантуру?

— Да.

— Что тебе нравится из областей математики?

— Теория вероятностей, теория случайных процессов, стохастические дифференциальные уравнения, теория банаховых пространств.

— Что тебе еще интересно помимо математики?

— Я очень люблю читать, люблю музыку.

— Есть ли в условиях СИЗО возможность для занятий математикой?

— Я стараюсь заниматься, но это сложно, потому что литературу, которую мне передают, публикации и даже переписка с коллегами по математике не дают возможности и не могут заменить математическую среду, которая возникает только при живом общении. Здесь в тюрьме нет возможности дискуссии и диалога. Здесь нет математической среды, которая способствовала бы математической деятельности.

↑

Заявление Американского математического общества о деле Азата Мифтахова

Американское математическое общество выражает глубокую обеспокоенность ситуацией, сложившейся вокруг Азата Мифтахова, молодого математика из Москвы (Россия).

Азат — слушатель последнего года аспирантуры мехмата МГУ и политический активист. В феврале 2019 года он был арестован и обвинен в террористической деятельности и производстве взрывчатки. Эти обвинения были вскоре дезавуированы, но он все равно находится в СИЗО, теперь из-за обвинения в хулиганской акции, результатом которой стало разбитое окно здания партии «Единая Россия».

В прессе и активистами правозащиты сообщались многие беспокоящие нас свидетельства нарушений должного правового процесса по отношению к нему. Они включает в себя пытки, запугивание его родственников со стороны полиции, а также грязную гомофобную кампанию в некоторых СМИ. Ему также было отказано в доступе к научной работе. Нам трудно понять, почему обвинения в вандализме легкой степени тяжести ведут к году содержания под стражей и другим вышеуказанным последствиям. «Мемориал», старейшая российская правозащитная организация, включила Азата Мифтахова в список политических заключенных.

Российское правительство недавно направило большие средства на создание международных центров математических исследований на территории России. Эти усилия могут быть успешными только в том случае, если полностью уважаются и защищаются законом права каждого члена академического сообщества, независимо от его политических убеждений, сексуальной ориентации или этнической принадлежности.

Мы требуем, чтобы суд над господином Мифтаховым был справедливым и полностью открытым и чтобы во время содержания под стражей с ним обращались гуманно. Мы продолжим пристально следить за этим делом, так же как за общей ситуацией по отношению к соблюдению прав человека наших коллег-математиков.

Принято в январе 2020 года Советом АМО, призванным выражать мнение Американского ­математического общества

ams.org/about-us/governance/policy-statements/miftakhov

* * *

↑

Преподаватель факультета компьютерных наук НИУ ВШЭ Лаврентин Арутюнян:

Азат проучился в аспирантуре год, соответственно занимался научной деятельностью не так долго. Поэтому еще рано говорить о каком-то значительном вкладе или богатом научном пути.

Однако можно взглянуть на его публикацию, недавно появившуюся на сайте препринтов arxiv.org. Кстати, в появлении такой публикации в условиях ограничения свободы с технической точки зрения нет ничего удивительного. Дело в том, что в разговоре двух специалистов изложить идею доказательства какой-то новой теоремы нередко можно буквально парой фраз, а при несколько более длительном общении будет нетрудно передать основные детали доказательства, так что специалисту не составит большого труда восстановить доказательство полностью.

Сразу отметим, что эта статья «On barycenters of probability measures» («О барицентрах вероятностных мер») [1] относится к области фундаментальной математики.

Особенностью фундаментальной математики является то, что у таких теорем часто нет прямолинейных и однозначных приложений к реальности. Скажем, многим на уроках геометрии рассказывали, что геодезисты, загадочно стоящие у своих треног, измеряют расстояния и высоты рельефа вокруг себя. При этом геодезисты пользуются несложной планиметрией: представляют, что треногу с какой-то отдаленной точкой соединяет отрезок, строят нужные для расчетов треугольники. Поэтому можно сказать, что объекты планиметрии в представлении обывателя легко «материализуются» в реальности.

В фундаментальной же математике рассматривают некоторые идеальные математические объекты, которые не всегда можно однозначно связать с каким-то «предметом» из реальности. Это одна из причин, по которой далеко не всегда можно назвать конкретного человека (вроде геодезиста), который является выгодополучателем тех или иных теорем. Но этот же изъян может неожиданным образом оказаться и преимуществом, о котором мы поговорим чуть ниже.

Рассмотрим какое-нибудь произвольное слово из названия статьи. Допустим, слово «мера». Что такое мера? Первое, что приходит в голову, — это литры или килограммы. Но бывают и другие меры. Скажем, в сантиметрах тоже можно измерять меру (длину) чего-либо, и даже в цельсиях мы можем находить меру теплоты (части подмышки, соприкасающейся с наконечником градусника).

Мерой в математике называют то, каким образом что-либо распределено: когда речь о килограммах, это то, как располагается масса в пространстве, когда речь о теплоте, это то, в каком месте какая температура имеется. Если обратиться к физике и озаботиться измерениями электричества, то мера показывает, сколько заряда находится в данном месте. Есть и примеры, которые куда меньше связаны с физикой: скажем, распределение выигрышей в лотерее — это мера, показывающая, сколько имеется везунчиков с выигрышем в миллиард, а сколько людей ничего не получат.

Мерами пользуются также и на бирже: можно изучать, какая мера тех или иных траекторий индексов, чтобы, например, пытаться автоматически их предсказывать. Кстати, в последних двух примерах чаще употребляют термин не «мера», а «вероятность»: лотерею можно описать шансами получения того или иного выигрыша (хотя это чаще всего проигрыш), а стратегию биржевой торговли можно описывать шансами получить на выходе ту или иную сумму денег. Вероятность — это и есть вероятностная мера в математике (что проливает свет на еще одно из слов в названии).

Как мы видим, одно и то же слово из фундаментальной науки может обозначать совершенно разные вещи в жизни. В этом состоит универсальность фундаментальной науки: доказанные теоремы можно затем применить в самых разных, порой неожиданных ситуациях. Это как раз и есть то самое преимущество: да, у этих абстрактных объектов не всегда есть близнецы из реального мира, но зато они находят свое отражение во многих достаточно разных объектах реальности.

Рассмотрим еще пример. Скажем, термин «барицентр». Когда идет речь о распределении массы, обычно говорят «центр масс». Центр масс возникает, когда официант пытается удержать поднос на одном пальце: чтобы поднос не упал, центр масс подноса должен попасть на кончик пальца. Разумеется, центр масс будет зависеть от расположения еды на подносе.

При этом если вместо массы взять другой тип мер — распределение вероятностей, то барицентр уже будет математическим ожиданием (скажем, выигрыша). То, сколько в среднем вы получите, участвуя в том или ином мероприятии («прибыль» может быть и отрицательной, как, например, происходит в случае лотерей). Если же рассмотреть распределение траекторий биржевых индексов, то окажется, что барицентр — это уже траектория, которая является самой типичной, отражает общие тенденции рынка.

1. Sergey Berezin, Azat Miftakhov. On barycenters of probability measures (Submitted on 18 Nov 2019).