Тоннель, залитый кровью и мраком. Как началась Первая мировая

Хейстингс М. Первая мировая война: катастрофа 1914 года. Пер. с англ. М. Десятовой. — М.: Альпина нон-фикшн, 2014. — 604 с.

Британский историк и военный журналист сэр Макс Хейстингс, уже прославившийся за рубежом книгой о Второй мировой «Ад на земле» (вышла в России в прошлом году), к столетию Первой мировой написал объемный том, посвященный началу масштабного конфликта. Цитируя Андре Жида: «Мы входим в длинный тоннель, залитый кровью и мраком» и Уинстона Черчилля: «Из всех этапов Великой войны интереснее всего начало. Размеренное, молчаливое сближение гигантских сил, неопределенность их действий, череда неизвестных, непостижимых фактов, которые привели к первому столкновению в этой непревзойденной драме», Хейстингс так объясняет свой выбор: «начало Великой войны носит уникальный характер и вполне заслуживает отдельного рассмотрения».

Действительно, подробное исследование всех аспектов первых месяцев мирового вооруженного конфликта помогает понять уникальность этой войны. Хейстингс под лупой рассматривает период, когда «романтические представления о войне» были полностью уничтожены в окопах, под артиллерийскими обстрелами и первыми бомбардировками. В начале войны французские офицеры по старой традиции выезжали на поле битвы на конях, с развевающимися знаменами и под барабанный бой, верили в военный «кодекс чести». Многие руководители европейских армий всё еще полагались на силу «куража», на то, что храбрость и боевой настрой определяют исход сражения. Понадобились месяцы кошмара и огромные потери в личном составе, чтобы понять, что правила изменились и «теперь войной правят массы, деньги и машины», а «„пушечное мясо“ — невосполнимый ресурс». О том, как в первые месяцы Первой мировой были похоронены старые добрые военные традиции, о том, как «заграждения из колючей проволоки ширились, хотя до фантастических размеров в последующие годы им было еще далеко», о том, как постепенно каждый участник — от рядового до главнокомандующего, от безутешной вдовы до могущественного политика — осознавали, что эта новая война не будет быстрой и победоносной ни для одной из сторон, об этих внутренних и внешних переменах и написана книга Макса Хейстингса. Приведенные историком свидетельства многих участников событий и наблюдателей объединяет ощущение, точно описанное Жоржем Клемансо: «Мы привыкли представлять себе солдата, сцепившегося с врагом… Но куда сложнее набраться мужества, чтобы выдерживать вынужденное бездействие под градом снарядов. Куда суровее испытание лишениями, которые длятся бесконечно и поглощают все физические и душевные силы».

Книга Хейстингса — прежде всего документ человечности. Автор — не только историк, но и военный журналист, на собственной шкуре познавший, что такое современная война, -много внимания уделяет чувствам и ощущениям рядовых участников войны, их реакциям, настроениям и подробностям их быта. Лучшее, что есть в этой книге, — детали, картинки и зарисовки, собранные из множества личных документов и мемуаров: «Офицер резерва Роланд Вюстер впервые вытащил револьвер, чтобы пристрелить захромавшую лошадь. Он выстрелил три раза, однако несчастное животное сумело подняться на ноги и побрело прочь — тогда взбешенный офицер велел лейтенанту добить лошадь киркой». Или невероятной силы сцена мобилизации немецких войск из дневника двенадцатилетней школьницы: «Стройными рядами они заполняли станцию, словно серые приливные волны. У каждого цветочная гирлянда на шее или букет в петлице. Из дул винтовок торчали астры, левкои и розы, словно солдаты собирались стрелять по врагу цветами». Великие трагедии высвечивают не только худшие человеческие стороны, но и — парадоксально — весь заключенный в нас свет, доброту, стремление к покою и нормальной жизни. Хейстингс наполнил свое повествование историями о спонтанных проявлениях доброты по отношению к противнику, порожденных непониманием рядовыми участниками целей войны: «Вчера вы с ними враги, сегодня союзники, и ни они, ни вы не знаете почему. Мы лишь игрушки, марионетки». Не случайно книгу о самом жутком эпизоде начала ХХ века Макс Хейстингс заканчивает главой о кратких рождественских перемириях, которые «стали для потомков ярким символом бессмысленности военных действий без подлинной враждебности и цели». Этот момент — один из образов Первой мировой, сохранившийся в массовом сознании наряду с другими штампами: «траншеи, грязь, колючая проволока и окопные поэты». Но этот момент важен для понимания характера конфликта и серии революций и бунтов, в некоторых странах его завершивших: «Командование противоборствующих сторон постаралось не допустить рождественских перемирий такого же масштаба в последующие годы, но всё же предотвратить неофициальные проявления сочувствия — „живи и дай жить другим“ — с обеих сторон, ставшие характерной чертой конфликта на всех фронтах, оказалось им не под силу».

К концу 1914 года война вошла в стадию долгих окопных осад, когда «в ходе рутинных для траншейной войны действий — вылазок, дозоров, снайперской стрельбы, внезапных обстрелов и локальных атак», а также от холода, голода, болезней, ранений, гангрены и других факторов, ставших частью повседневной жизни, умирало огромное количество людей: «Грохот орудий и разрывов уже в печенках сидит. Конечно, об опасности продолжаешь помнить, но всё затмевает собой тоска». И это «растущее ощущение бесполезности всего происходящего, усиливающееся с каждой боевой операцией» стало основным чувством солдат на передовой. Следующие четыре года позиционного тупика постепенно разрушали изнутри армии и империи, сводя на нет первоначальный патриотизм, веру в справедливость и необходимость кровопролитных сражений, в общем, как писали историки Джон Хорн и Алан Крамер, «война как процесс угрожала затмить моральное и политическое значение ее исхода». Таким образом, к концу 1914 года война «превратилась в отвратительное бремя, которое каждый нес в меру своей стойкости». Чего не хватает этому объемному тому? Профессионального исторического анализа, обобщений и выводов, а иногда даже хотя бы логичности в изложении событий и фактов. Хейстингс, перелопативший огромное количество источников и историографии, порой путается, захлебывается в этом море и громоздит друг на друга свидетельства, эмоциональные высказывания, маленькие забавные (и не очень) факты, чтобы проиллюстрировать то или иное свое утверждение, но вместо этого запутывает и сбивает с толку читателя. Бывает, автор перегибает палку и скатывается в кинематографический пафос, и тогда проскальзывают эпатирующие пассажи: «Целую неделю после катастрофы по Саве и Дрине плыли тела погибших австрийцев» или «Мир услышал погребальный звон по империи Габсбургов». Но это не умаляет достоинств книги, главным героем которой остается человек на войне — и неважно, какой он национальности и на чьей стороне сражается. Хейстингс детально воссоздает вещный мир Великой войны — тот мир, через который сегодня мы можем прикоснуться к трагедии столетней давности.