Наука и политика

За последнее время жизнь политизировалась. Наука и политика тесно взаимодействуют. Я не хочу сейчас обсуждать собственно политическую науку. В этой области работает достаточно хороших профессионалов, хотя всё же создается впечатление, что этой науке не хватает строгости суждений и корректных количественных оценок; зачастую уровень доказательности, используемый политологами и политиками, таков, что в любой другой области серьезной науки не мог бы быть приемлемым.

Но я сейчас о другом. Хотим мы этого или нет, нормально это или ненормально — любая область науки очень сильно зависит от политики: это действительность. И если политические структуры работают плохо, то на науке это здорово отражается.

Вот, скажем, как вообще в нашей стране определяются важнейшие направления развития науки, которые должны поддерживаться государством? В нормальных странах решающим голосом в этом деле является мнение наиболее известных и уважаемых ученых, реальных специалистов в своей области. А у нас? «Нет, вы, товарищи ученые, конечно, можете советовать, но окончательное решение — не за вами». А за кем? У нас основные направления определяются госчиновниками, которые если и имеют отношение к науке, то весьма отдаленное. Может, это какая-то ошибка, которую просто исправить? Нет, это не ошибка. Это абсолютно логическое следствие «государственной вертикали» — политической системы, выстроенной в России.

В 2013 году Российская академия наук, существующая уже почти 300 лет, была ликвидирована как независимая организация, управляющая наукой. Остался некий клуб ученых. Да, такие клубы существуют и в развитых странах, но там есть иные структуры, где мнение ученых — решающее при определении направления исследований. У нас таких структур больше нет. А до этого РАН раздражала власти не вполне согласованными или вообще независимыми решениями. Как же они смеют, получая от нас деньги, — рассуждают госчиновники. Так в том-то и дело, что эти деньги — вовсе не чиновников, это деньги общества. Общество во всех странах вливает деньги в древо науки, не зная, на какой ветви вырастет плод, но доверяя ученым. Это не значит, что деньги можно давать кому угодно. Не кому угодно, а наиболее интересным и перспективным направлениям. А что есть перспективно — должно определяться самими учеными.

А какая разница — учеными или бюрократами? — могут меня спросить. Разница огромная. У чиновников свои интересы и свое представление о прекрасном. Вот, например, военная наука — это пожалуйста, на это деньги дают охотно. Это, по извращенным понятиям, способствует величию государства. Еще говорят, что многие важные научные достижения выросли из военной тематики. Но говорить можно что угодно. Есть количественные расчеты, показывающие, что прямое вложение денег в науку без военной примочки оказывается примерно в семь раз эффективнее.

Вообще, если считать, а не просто говорить, то интересные дела получаются, многие мифы развеиваются. Скажем, ядерный щит страны. Как угроза, чтобы с тобой как-то считались в военном отношении, — это еще как-то понятно. Но ядерный паритет! Это вообще бессмыслица. Еще в ­1990-х годах достаточно корректно было посчитано, что даже при отсутствии ответного удара нападающая сторона нанесет себе совершенно недопустимый ущерб (ядерная зима, радиоактивное заражение, глобальное нарушение коммуникаций). Ан нет, на эту химеру средства находятся, и на исследования деньги не жалеют.

А космос, ракетная программа? Большая часть спутников в Советском Союзе запускалась в военных целях. Наша знаменитая ракета «Восток» (Р-7), вознесшая Гагарина, создавалась на основе технологий немецкой «Фау-2» и предназначалась в первую очередь для ядерного удара на большие расстояния.

Вот если бы все эти средства и силы замечательных ученых были брошены действительно на освоение космического пространства, как это было в абсолютно фантастических романах Стругацких! Фантастических — потому что они рассчитывали на человеческий разум, а не на реально существующую политику, определяемую чиновничьими амбициями.

К сожалению, в России многое делается вовсе не для достижения конкретных научных целей, а чтобы кому-то доказать, что мы великие, «поднять престиж страны». Но как-то, судя по числу нобелевских лауреатов в России за последнее время, престиж нашей науки не особенно поднимается. Ну ничего, объявим, что присуждение Нобелевской премии ангажировано и у нас всё украли…

Теперь — новое время и новые химеры. Генная инженерия для контроля над человеком, кибератаки по всему миру. Мол, все так делают. Крайне сомнительный аргумент: и глупо, и вредно, и не нужно, и не получится. Или научные исследования для освоения Крайнего Севера. Отличное направление, если бы оно развивалось не ради реализации каких-то геополитических фантазий или захвата территорий для добычи нефти и газа.

Есть и очень простые мотивации у чиновников, без «великих» идей о доминировании по всему миру. Не секрет, что большие средства получают деятели науки, которые аффилированы с властью и друзьями власти. Именно так — сначала они были аффилированы, а уже потом стали выдающимися учеными, получающими большое финансирование. То, о чем я пишу, я знаю по вполне конкретным примерам, с которыми мне пришлось столкнуться. Так и говорят: «Ничего не могу сделать, у меня есть обязанности перед людьми из министерства».

Народ, конечно, хотел бы деталей. Но это уже другой вид деятельности — разоблачение коррупции. Этот вид деятельности в нашей стране совершенно несовместим с эффективной профессиональной работой по своему научному направлению, особенно экспериментальной работой (теоретикам проще). Дело не столько в прямых рисках для деятельности, сколько в том, что потребуются громадные усилия и время, чтобы достаточно аргументированно всё доказать. Вот такие у нас реалии, и опять они не случайны. Ведь когда облагодетельствуют друзей и родственников — это тоже часть «государственной» вертикали, политической системы. А иначе — на кого же опереться, как добиться полной лояльности, как управлять?

Мы, ученые, являемся практически заложниками политики по многим направлениям. Любой серьезный ученый знает, что его научные исследования не смогут развиваться без широкого международного сотрудничества. В то же время антизападные тенденции в нашей политике вполне понятны и осязаемы. Сейчас международное сотрудничество всячески ограничивается. И налогоплательщики из развитых стран вовсе не горят желанием направлять свои деньги в страну, которая им угрожает. Все понимают, что российские исследователи — не политики, но деньги, как было в 1990-е, не дают: нет уверенности, что часть этих денег не будет использоваться по совсем иному направлению, нежели предполагалось иностранными партнерами. Я слышал непосредственно от западных коллег: вы ведь теперь богатые — спортивные клубы, яхты покупаете, дворцы строите. А в международных проектах роль российских ученых соразмерна финансовому вкладу, то есть весьма скромная. Денег государство на это много не дает.

Теперь об экспертизе российских проектов. Это больная тема. Во-первых, что бы эксперты ни посоветовали, окончательное решение принимается чиновниками исходя из их собственных соображений. В результате на действительно перспективные вещи есть шанс получить лишь небольшое финансирование — так, для разнообразия. А большие деньги уходят чаще всего в никуда. Во-вторых, подбор экспертов. Отечественные эксперты часто ангажированы. Вот тут бы привлечь иностранных специалистов, с которыми эта проблема тоже существует, но в гораздо меньшей степени. Но нет, привлечение иностранных экспертов для российских проектов — крайне редкие случаи. Они же враги, по разумению власти, и только и думают о том, чтобы задушить нашу науку. Тупик. Тупик при данной политической системе, где чиновники контролируются только чиновниками свыше, а те несменяемы в результате демократических процедур, разве что — в результате конфликта разных «башен».

То, что ученых всё чаще начинают сажать за разглашение государственной тайны, тоже результат политических установок. При этом секретным у нас можно объявить практически всё. А какой широкий простор теперь по этой новой линии — «иностранные агенты»! Если ты сотрудничаешь по своей науке с иностранцами и получаешь хоть какие-то деньги на эти исследования, ты уже можешь стать «иностранным агентом», вне зависимости от того, чем ты занимаешься. Со всеми вытекающими последствиями.

Что из этого всего следует? Из этого следует, что если мы хотим нормально и эффективно заниматься своей профессиональной научной деятельностью, то мы должны влезать в это неприятное дело — политику. Либо уезжать.

Борис Жуйков,
докт. хим. наук (Институт ядерных исследований РАН)