А. А. Зализняк ужасно не любит всяких чествований и славословий в свой адрес, поэтому друзья и коллеги подарили ему на юбилей сайт в Интернете (inslav.ru/zalizniak80), где вместо тостов и праздничных речей — научные статьи. За редкими исключениями. Публикуем статью Марии Бурас и Максима Кронгауза, посвященную их учителю и коллеге.
Мы поступили на отделение структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ) филологического факультета МГУ в 1975 году. Это был чудный новый мир, не похожий ни на то, что было до, ни на то, что происходило вокруг в это же время. ОСиПЛ состоял из огромного количества дихотомий и антиномий, на усвоение которых уходило в среднем от шести до восьми лет, что было проверено на собственном опыте: один из авторов проучился на ОСиПЛе шесть, а другой — восемь лет.
Жизнь осипловцев определялась не только учебой как таковой, но и несколькими ключевыми — осиплообразующими — мероприятиями: олимпиадой для школьников и лингвистическими экспедициями. В подготовке олимпиады и в экспедициях участвовали самые активные, самые умные, в общем, самые-самые студенты разных курсов вместе с аспирантами и преподавателями. Так формировался центр осипловского сообщества и осипловского пространства. Были еще и подмосковные походы, в которые ходили лингвисты Москвы. Получить приглашение в такой поход было для студента большой честью, и большой радостью было идти в составе растянувшейся на несколько километров цепочке лингвистов с небольшими уплотнениями вокруг самых великих…
Осипловцы всегда стремились выделить черты, присущие именно им, то есть решительно отграничить себя от внешнего мира. Например, была популярна мысль о том, что настоящий осипловец всегда добивается успеха1, хотя и не обязательно в лингвистике: настоящий осипловец будет лучшим дворником, поваром и т.д., если судьба командирует его в эти области. В качестве примера обычно приводился только режиссер Лунгин, что, впрочем, не мешало всем радостно с этой мыслью соглашаться.
Раз уж мы упомянули антиномии, нельзя не сказать о странном сочетании демократичности и иерархичности, присущем этому месту. Кажется, что отношения на ОСиПЛе были гораздо более демократичными, чем в окружающем его мире, — как между студентами и преподавателями, так и между студентами разных курсов. Но при этом существовала очень строгая иерархия, не связанная с официальным статусом, а опиравшаяся на такие плохо формализуемые вещи, как талант, интеллект, экзотические знания.2
Относительно последнего стоит сделать более общее замечание. ОСиПЛу вообще было свойственно стремление не к прагматичности (как следовало бы из критерия Успенского), а к экзотичности знания. Чем более экзотичными были знания, тем больше они ценились и тем выше было положение их носителя в иерархии.
Это определяло и отношение к учебе. Как Лев Ландау делил науки на естественные, неестественные и противоестественные, так и читаемые на ОСиПЛе курсы делились на те, о которых в приличном обществе не говорят (история КПСС, политэкономия и т.п.), те, которые предназначаются всем, и те, что адресуются лишь посвященным (хотя, естественно, никаких ограничений на их посещение не существовало).
Может быть, самыми ценимыми из осипловских курсов и, безусловно, относящимися к третьему типу были спецкурсы, посвященные грамматикам отдельных языков. Они длились от одного семестра до нескольких лет. Изучение грамматики обычно сопровождалось чтением текстов на этом языке. Ценность этих курсов определялась важной осипловской то ли антиномией, то ли дихотомией, утверждавшей, что лингвист полиглотом может и не быть, но много языков (читай грамматик) знать обязан.
Для нашего курса — да, наверно, и для всего ОСиПЛа — этот тип спецкурсов накрепко связан с именем Андрея Анатольевича Зализняка. Нам он читал санскрит, классический арабский, аккадский и древнеперсидский (этим, конечно же, общий список языковых курсов ААЗ не исчерпывался). И сейчас иногда вдруг всплывают в памяти целые куски: «Асид раджа нало нама вирасена суто бали…» Уж и не вспомнить с ходу, ни что это точно значит, ни как это пишется. Но — одну молитву чудную твержу я наизусть…
Эти спецкурсы интересны не только с точки зрения их лингвистического содержания, их роли в формировании лингвистического мышления, но и с социальной и, не побоимся этого слова, с культурологической точки зрения.
Во-первых, на них сообщалось знание, чрезвычайно далекое от тогдашней (да и от сегодняшней тоже) реальности и в каком-то смысле противоположное ей. То есть степень экзотичности знания приближалась к максимальной.
Во-вторых, можно было говорить не только о ценности самих языков, но и о необычайной ценности культур, за ними стоящих. Эта перспектива в советское время была особенно важна, поскольку показывала возможные пути ухода от окружающей действительности и ее преходящесть в сравнении с вечной древностью.
В-третьих, на спецкурсы ААЗ ходили студенты разных лет обучения — и не только из МГУ, и не только студенты. На первое занятие приходила толпа3. При переходе к домашним заданиям (как правило, заключавшимся в чтении текстов) толпа редела, хотя слушателей оставалось всё равно много. Даже через год это была приличная по количеству народа аудитория, хотя в занятиях активно участвовали лишь 5–7 человек.
Это означает, что можно говорить о двух уровнях сопричастности: первый — это действительно овладение сакральным знанием, а второй — непосредственное присутствие при его передаче.
Тут уместно вспомнить Сережу Луговского, который, учась на каком-то из старших курсов, озаботился нашим воспитанием. Он по конспектам начал читать нам курс грамматики древнего языка, который сам ААЗ в ближайшее время читать не предполагал. Сейчас уже трудно вспомнить, что это был за язык, да и дело ограничилось лишь несколькими занятиями и дальше не пошло. И понятно, почему не пошло: ценность курса грамматики отдельного языка и ценность общения с читающим его ААЗ были неразрывны, потеря одного компонента оказалась невосполнимой.
Объединявшие людей с разных курсов спецкурсы ААЗ не только находились в центре осипловского пространства, но и формировали его. Вполне возможно, что к ним в большей степени, чем термин «образование», применимо слово «воспитание». И в этом смысле их можно сравнить с олимпиадой и экспедициями. Общность интересов связывала студентов с разных курсов, аспирантов и тех, кто давно уже закончил университет.
Наиболее уместной здесь кажется метафора похода, только похода научного4. Большая толпа отправляется за единственным человеком, знающим маршрут, постепенно вытягивается в цепочку, из которой выпадают отстающие. И только 5–7 человек бодрым шагом движутся к намеченной, но не вполне очевидной для них цели. Движение — всё, цель… ну, по крайней мере, не так важна, как процесс. Эти спецкурсы, как и походы, надолго объединяли тех, кто их слушал, а вспоминались, как и положено, пережитые трудности и смешные эпизоды, которых было в избытке.
Собственно, осталось довести эту идею до логического завершения. Спецкурсы, прочитанные ААЗ и посвященные грамматикам отдельных языков, были для нас осиплообразующими. А если уж идти до конца, то и Андрея Анатольевича Зализняка следует рассматривать как один из основных осиплоообразующих факторов.
А для нас — и жизнеобразующих.
Фото из архива А. А. Зализняка
1 Кажется, первоначально она принадлежала Владимиру Андреевичу Успенскому и должна была бы называться критерием Успенского.
2 Отдельно ценились девичья красота и мужское остроумие, что, впрочем, не отличало ОСиПЛ от сопряженных территорий.
3 Это, конечно, нельзя сравнивать с толпой, которая в последние годы приходит на лекции ААЗ про берестяные грамоты и не умещается в 9-й поточной аудитории. Толпа нашего времени не умещалась в просто больших аудиториях, таких как 955 или 956.
4 Метафору похода, хотя и по другому поводу, но тоже в связи с ААЗ предлагала в наши студенческие годы Анна Константиновна Поливанова.
«Всякий раз это был праздник»
Публикуем также предисловие к статье Светланы Савчук, канд. филол. наук, вед. науч. сотр. отдела корпусной лингвистики и лингвистической поэтики Института славяноведения РАН.
Древняя мудрость гласит, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Но иногда это удается, и я отношусь к тем счастливчикам, которым повезло трижды слушать курсы Андрея Анатольевича. И всякий раз это был и есть праздник. Впервые в 1975 году Андрей Анатольевич ввел нас в специальность — так, что все мы в ней и остались. Затем, 10 лет спустя, делился с аспирантами своими идеями, выстраивая теорию перехода от праславянской акцентуации к русской.
И вот теперь, с 2005 года, — спецкурсы для студентов, которые, однако, собирают далеко не только студентов. Грамматический строй санскрита, персидского, арабского языков, акцентология древнерусского и современного русского языка — река, конечно, каждый год разная, но неизменным остается одно — происходящее на глазах чудо, когда, начиная с третьего или четвертого занятия, непонятные узоры и орнаменты складываются в осмысленный текст и начинает звучать — сначала робко, а потом все увереннее — древняя санскритская, персидская, арабская, русская речь.
Удивительный синтез синхронии и диахронии, грамматики, семантики и акцентологии, типологии, компаративистики, русистики и лингвистических задач — вот что такое спецкурсы А. А. Зализняка. И пусть этот праздник продолжается!
