Ценность научной истины: локальная история — 2

Окончание. Начало см. в ТрВ-Наука № 336 от 24 августа 2021 года.

Разумеется, «критика» с последующими оргвыводами коснулась не только «сочувствующих», но и самих генетиков. Ученик Н. К. Кольцова, генетик А. С. Серебровский, возглавлявший кафедру генетики МГУ с самого момента ее образования в 1930 году из бывшей кольцовской кафедры экспериментальной зоологии, скончался за месяц до Августовской сессии. Исполняющим обязанности заведующего стал ученик А. С. Сереб­ровского Сос Исаакович Алиханян (1906–1985), которому предстояло принять главный удар. В течение 1947–1948 годов он, сам и вместе с А. Р. Жебраком, написал несколько писем руководству страны с просьбой дать возможность нормальному развитию генетики ¹. Последнее из них, в мае 1948 года, он написал Сталину, довольно резко охарактеризовав ситуацию в генетике: «У нас в стране в течение 13 лет происходит ожесточенная дискуссия по вопросам генетики и селекции… по истечении 13 лет споров и проверок многим специалистам стало совершенно очевидным, что Лысенко тянет науку назад, тормозит использование современной генетики в нашем народном хозяйстве». В письме Алиханян призывал создать «необходимые условия для нормальной работы генетики», в том числе создать журнал, который «нужно назвать просто „Генетика“», создать Институт цитогенетики (против чего возражал Лысенко) «с отделами: цитологии, химии гена, рентгеногенетики, феногенетики, полиплоидии, эволюционной генетики, частной генетики животных, частной генетики растений, медицинской генетики», создать отделы и кафедры генетики в ряде научных и учебных заведений, Всесоюзное общество генетиков и селекционеров и даже принять участие в международном генетическом конгрессе в Стокгольме в июле 1948 года. Многое из предложенного им плана было сделано после 1965 года. Впоследствии МГУ неоднократно проверяли в связи с этим письмом, пытаясь установить, участвовал ли еще кто-то в написании или хотя бы в обсуждении этого письма ². На Августовской сессии он был одним из очень немногих, кто пытался отстаивать право генетики на существование и ее непротиворечивость принципам диалектического материализма. После того, как стало ясно, что обсуждаемые на сессии вопросы — это не предмет научного спора и позиция одной из сторон (Лысенко) одобрена ЦК еще до начала сессии, Алиханян, как и почти все его коллеги по несчастью, попытался принести публичное покаяние в заблуждениях. Однако его обещание «пересмотреть… свое отношение к новой, мичуринской науке» ³ не помогло спасти кафедру: вместе с ним были уволены Н. И. Шапиро, Р. Б. Хесин, С. З. Миндлин, Н. Я. Фёдорова. Первые четверо спустя более чем десятилетие встретились в стенах «оазиса» для генетики, созданного под крылом у физиков-ядерщиков, — в Радиобиологическом отделе Института атомной энергии (РБО ИАЭ, предшественник нынешнего Института молекулярной генетики РАН). Алиханяну, проработавшему до этого в МГУ с 1931 года (с перерывом на участие в Великой Отечественной войне, откуда он вернулся после тяжелого ранения), где он вел исследования по генетике животных (на дрозофиле и на курах), после 1948 года было разрешено заняться выведением штаммов-продуцентов антибиотиков в только что созданном (в 1947 году) Всесоюзном научно-исследовательском институте пенициллина (в 1952 году был преобразован во Всесоюзный научно-исследовательский институт антибиотиков). Генетикой прокариот он продолжил заниматься и в РБО ИАЭ, а в 1968 году организовал Всесоюзный институт генетики и селекции промышленных микроорганизмов, став его первым директором и одним из основателей крупномасштабного производства антибиотиков в СССР. С 1969 по 1984 год организовывал ежегодные Теоретические семинары по молекулярной генетике, собиравшие генетиков со всей страны. В 1978 году был одним из организаторов Международного генетического конгресса в Москве. С 1964 года, после прекращения поддержки лысенковщины со стороны государства, восстанавливал преподавание научной генетики на биолого-почвенном факультете МГУ ⁴.

Роман Бениаминович Хесин-Лурье (1922–1985), генетик, биохимик, также ученик А. С. Серебровского, учившийся и затем работавший на кафедре генетики с 1939 года также лишь с перерывом на участие в Великой Отечественной войне. Выше было сказано об антилысенковской конференции 4 ноября 1947 года на биологическом факультете МГУ. Кроме основных докладчиков Хесин также выступил на ней. Поэтому неудивительно, что после Августовской сессии он был уволен с формулировкой «с целью освобождения биологического факультета от лиц, в своей научной и педагогической работе стоящих на антинаучных позициях менделизма-морганизма». До прихода в РБО, где он работал до конца жизни, ему пришлось сменить три места работы (Институт биологической и медицинской химии АМН СССР, Каунасский медицинский институт, Институт биофизики АН СССР), и только последнее из этих мест было связано с генетикой (лаборатория Н. П. Дубинина в Институте биофизики) ⁵. После прекращения эпохи лысенковщины снова стал читать лекции на биофаке МГУ. С 1965 году организовывал знаменитые Зимние школы по молекулярной биологии. Хесин экспериментально доказал смену работы разных генов в ходе развития организма. В конце 1940-х вплотную подошел к открытию рибосом (не завершил работу из-за гонений в связи с критикой Лысенко и с «космополитизмом»). Сформулировал представление о нескольких уровнях регуляции транскрипции в хромосомах. Автор книг «Биохимия цитоплазмы» (1960) и «Непостоянство генома» (1984).

Николай Иосифович Шапиро (1906–1987) специализировался в области радиобиологии и генетики животных, впервые показал возможность индукции генных мутаций в культуре млекопитающих, установил мутагенное действие онкогенного вируса SV-40 на соматические клетки человека, показал видовые различия радиочувствительности. Хотя для многих генетиков радиобиология стала прикрытием именно после Августовской сессии, Н. И. Шапиро обратился к радиобиологии еще в 1945 году, организовав радиобиологическую лабораторию в Центральном научно-исследовательском институте рентгенологии и радиологии Министерства здравоохранения РСФСР. Вместе с Алиханяном он был фактическим инициатором и руководителем генетической конференции в МГУ в марте 1947 года, которая вызвала возмущение у Лысенко, а в ЦК пошло письмо с обвинениями конференции в «серьезных политических ошибках» ⁶. После сессии Шапиро был уволен и из МГУ, и из ЦНИИ рентгенологии и радиологии, а также оказался среди тех генетиков, чьи докторские диссертации, защищенные незадолго до Августовской сессии, не были утверждены ВАК ⁷. В конце 1950 года смог возобновить исследовательскую работу в рамках Лаборатории биофизики, изотопов и излучений при Отделении биологических наук Академии наук СССР, предшественнике Института биологической физики (ИБФ) АН СССР. После образования ИБФ АН работал в нем в Лаборатории теоретических основ биологической защиты от ионизирующих излучений до 1963 года, когда перешел в РБО ИАЭ ⁸. Одним из первых стал заниматься генетикой культур клеток. Эти работы удивительным образом оказали влияние не только на развитие генетики, но и на становление одной из областей биотехнологии и физиологии растений — физиологии культур растительных клеток: сотрудники Р. Г. Бутенко, основательницы этого нового научного направления в нашей стране, набирались опыта в лаборатории Шапиро.

Нина Яковлевна Фёдорова (1903–1972), ученица Ю. А. Филипченко, первая студентка первой кафедры генетики в России, один из ведущих специалистов по генетике земляники ⁹. Одной из первых в СССР стала заниматься генетикой микроорганизмов, когда перспективность исследований в этой области еще только начала осознаваться в мире; наладила эти работы и стала обучать студентов новым методикам в стенах МГУ. К 1948 году работала ассистентом на кафедре генетики биологического факультета МГУ. В августе 1948 года уволена «с целью освобождения биологического факультета от лиц, в своей научной и педагогической работе стоящих на антинаучных позициях менделизма-морганизма». Впоследствии некоторое время проработала во Всесоюзном научно-исследовательском институте пенициллина, где занималась генетикой актиномицетов — продуцентов антибиотиков.

Софья Захаровна Миндлин (р.1924), ученица С. И. Алиханяна, закончила биологический факультет в 1948 году, накануне сессии ВАСХНИЛ. После короткой работы на кафедре генетики, с которой она была уволена вместе со своими учителями, отказавшись сотрудничать с лысенковцами, в течение нескольких месяцев не могла устроиться на работу. С 1949 года работала во Всесоюзном научно-исследовательском институте пенициллина по выведению эффективных продуцентов антибиотиков под руководством С. И. Алиханяна, с 1959 года — в РБО ИАЭ (впоследствии — ИМГ АН СССР).

В 1931 году на биологическом факультете МГУ, а точнее в структурно связанном с ним НИИ зоологии, была создана первая в стране лаборатория экологии. Основал ее эколог, эволюционист; апиолог, ученик Г. А. Кожевникова Владимир Владимирович Алпатов (1898–1979). В разные годы до этого В. В. Алпатов был директором Косинской биостанции Московского общества испытателей природы (МОИП), сотрудником знаменитого Плавморнина (Плавучий морской научный институт) и участником его арктических экспедиций (с 1921 по 1926 год), хранителем Зоологического музея МГУ (с 1923 года) и сотрудником лаборатории беспозвоночных института зоологии МГУ (с 1926 года). С 1927 по 1929 год работал в Корнеллском университете и Институте биологических исследований при университете Джонса Хопкинса (США), где получил опыт генетических работ с дрозофилой. Среди его учеников — Г. Ф. Гаузе, советский микробиолог, эволюционист, один из основоположников экологии. Работая под руководством Алпатова, Гаузе реализовал его идеи по экспериментальной проверке популяционных моделей, хотя общих публикаций у них практически не было. В. В. Алпатов был одним из крупнейших специалистов по биологии медоносной пчелы. Он также внес вклад в развитие геронтологии. В начале 1940-х выдвинул (вместе с Г. Ф. Гаузе) рацемизационную теорию старения организма. В. В. Алпатов был среди пионеров применения математической статистики в биологии и в своей научной работе, и в преподавании. Так, первым курсом, прочитанным им в МГУ в 1924 году, была «Вариационная статистика», а последним, в 1964 году, — «Введение в теорию информации». Его выступления против безграмотных заявлений Лысенко привели к ликвидации лаборатории экологии в сентябре 1948 года. Алпатов, к счастью, не был уволен, но его научная деятельность на этом прекратилась: в связи с готовящимся переездом МГУ в новое здание на Ленинских горах он был назначен председателем комиссии по ­комплектованию библиотек всех факультетов МГУ ¹⁰. Этим он занимался до 1953 года, когда перешел в незадолго до этого созданный ­ВИНИТИ, возглавив реферативный журнал «Биология». В ­ВИНИТИ он проработал почти до конца жизни с небольшим перерывом в начале 1960-х годов, когда попытался вернуться к научной работе в лаборатории апробации радиологических лечебных препаратов в Государственном научно-исследовательском рентгено-радиологическом институте МЗ РСФСР. Будучи первым главным редактором РЖ «Биология», Алпатов протянул руку помощи многим генетикам, потерявшим работу, привлекая их к работе в журнале ¹¹.

Еще одним из негенетиков, которого потерял биологический факультет МГУ в результате описываемых событий, был зоолог, биогеограф, эколог и художник-анималист Александр Николаевич Формозов (1899–1973). Формозов также был ярким популяризатором биологии — ему принадлежат знаменитые книги: «Спутник следопыта», «Шесть дней в лесах», «Среди природы». Его научные работы посвящены зоогеографии разных регионов СССР и Монголии, в них он показал определяющее значение деятельности позвоночных животных в степных и полупустынных районах для существования стабильного степного сообщества в целом, включая почвы и растительный покров. На антилысенковской конференции 4 ноября 1947 года на биологическом факультете МГУ, выступая вместе с И. И. Шмальгаузеном и Д. А. Сабининым, А. Н. Формозов сделал доклад «Наблюдения за внутривидовой борьбой за существование у позвоночных». И хотя его поносили в печати как «антимичуринца», проповедника «формальной экологии» и других «буржуазных идей», вывели из состава всех ученых советов и редколлегий журналов, он не был уволен (Н. Н. Воронцов со ссылкой на Н. В. Шибанова, зам. декана биофака в тот момент, высказывал соображение, что за него заступился С. И. Огнёв ¹², хотя сложно утверждать, насколько оно может быть справедливым), но не мог равнодушно смотреть на происходящую на его глазах «реорганизацию» факультета и ушел с биофака в Институт географии, несмотря на попытки нового декана удержать популярного профессора на «своем» факультете ¹³. «Потрясен множеством событий, — писал он своим коллегам в эти дни. — Атмосфера на биофаке сейчас достаточно тяжелая. Некоторые разделы работы пришли в полный хаос; кое-кто уже собирается по доброй воле расстаться с alma mater» ¹⁴.

Наиболее неожиданным, на первый взгляд, может показаться увольнение с биологического факультета антрополога, анатома и этнографа, ученика Д. Н. Анучина и одного из основоположников советской антропологической школы Виктора Валериановича Бунака (1891–1979). В 1922 году Д. Н. Анучин и В. В. Бунак организовали Научно-исследовательский институт антропологии при Московском университете, который Бунак возглавил после смерти Анучина в 1923 году. С этого же времени по 1932 год он возглавлял кафедру антропологии Московского университета. После Августовской сессии ВАСХНИЛ, с 1 сентября 1948 года, его освободили от занимаемой им должности профессора кафедры антропологии «в связи с уменьшением объема учебной работы». Казалось бы, никакой связи между увольнением патриарха отечественной антропологии по «невинной» статье и тем, что происходило с генетикой, быть не могло. Однако, по воспоминаниям многолетнего коллеги В. В. Бунака, М. И. Урысона, осенью 1948 года В. В. Бунака вызвал к себе новый декан биофака И. И. Презент, «который подверг его настоящему допросу с явно инквизиторским уклоном», угрозами и шантажом требуя от В. В. Бунака, «чтобы тот публично отрекся от генетики как „лженауки“ и признал свои работы, где используются данные генетики, заблуждением. Все эти требования сопровождались недвусмысленными угрозами политического характера, которые в те времена беззакония и произвола приобретали особенно зловещий характер. Разумеется, Бунак с возмущением отверг эти гнусные требования» ¹⁵. С чем могло быть связано подобное пристрастное отношение к нему нового руководства и о каком шантаже могла идти речь? Можно предположить, что причиной была близость В. В. Бунака к Н. К. Кольцову, бескомпромиссному противнику Лысенко, скончавшемуся вскоре после ареста Н. И. Вавилова в 1940 году (как сейчас полагают, не вполне естественной смертью ¹⁶). В течение десяти лет, с 1920 по 1929 год, Бунак работал в кольцовском Институте экспериментальной биологии, заведуя в нем евгеническим отделом. Кроме того, он также был ученым секретарем созданного Кольцовым Русского евгенического общества. Деятельность общества представляла собой, по сути, первые шаги медицинской генетики ¹⁷, государство поддерживало эти работы, а слово «евгеника» еще не было скомпрометировано расцветом расовых программ нацистской Германии. Однако в 1929 году отношение государства к Русскому евгеническому обществу резко изменилось, оно было закрыто, как и евгенический отдел в институте Кольцова. Бунак в 1930 году был снят с поста директора Института антропологии МГУ, а в 1932 году — и с заведования кафедрой за то, что «пропагандировал евгенические идеи» ¹⁸. Однако уже состоявшееся наказание не исчерпывало вопрос, и с годами обвинение в «евгенических идеях» становилось только всё более тяжелым политическим обвинением, причем это «утяжеление» в полной мере обладало обратной силой. В 1948 году обвинение в евгенике звучало чуть ли не более зловеще, чем в «менделизме-морганизме», и могло грозить самыми печальными последствиями обвиняемому. Поэтому можно только восхищаться мужеством В. В. Бунака, не поддавшегося никаким угрозам.

И действительно, 27 сентября особым приказом по МГУ была задним числом изменена формулировка его увольнения: «…считать освобожденным от занимаемой должности с 1 сентября 1948 г. профессора кафедры антропологии Биологического факультета Бунака В. В. как стоявшего в своей деятельности на евгенических позициях в области биологии и в последующем нигде публично /в печати/ не отказавшегося от этих ложных установок». Бунак был уволен и с биологического факультета МГУ, и из Института антропологии МГУ, но, к счастью, не уволен из Института этнографии АН СССР (хотя и понижен в должности), где он также работал с 1943 года. Более того, через год он был переведен в штат Ленинградской группы Института этнографии и вынужден был переехать в Ленинград, откуда смог вернуться в Москву только в 1955 году. Любопытно, что в «Википедии» и даже в некоторых научных статьях утверждается, будто он был отправлен в Ленинград на работу лаборантом и лишен права публикаций научных работ. К счастью, это не так (что видно хотя бы из списка публикаций В. В. Бунака), однако этот миф, несколько гипертрофируя реальные события, вероятно, отражает (а может быть, даже недооценивает) ощущение той опасности, которая нависла над Виктором Валериановичем.

Содержание этого краткого очерка — это всего лишь «локальная история» одного из факультетов одного университета страны. Но, как видно, даже среди ее участников много людей, достойных уважения, воздаваемого одному из основателей современной науки, которому легенда приписывает слова «А все-таки она вертится!».

Василий Птушенко, канд. физ.-мат. наук, НИИ физико-химической биологии
им. А. Н. Белозерского МГУ, Институт биохимической физики им. Н. М. Эмануэля РАН

Автор благодарен всем, кто предоставил для этой статьи фотографии, воспоминания и помогал ее написанию советами или просто добрым отношением.
Все данные об увольнениях приведены на основе документов, хранящихся в архиве МГУ.

¹⁸ Васильев С. В., Урысон М. И. Виктор Валерианович Бунак…