Честно говоря, мои ожидания от выставки Пикассо в Пушкинском музее были весьма скромными. Ну, привезут, думал я, десяток картин, десяток гравюр и пару тарелок — на том дело и кончится. Но, к счастью, ошибся. Привезли уйму всего, в том числе вещи первого ряда, хорошо известные по репродукциям. Впрочем, есть ли у Пикассо произведения «второго ряда», если он гениален в любом наброске! Проходя по залам выставки — от ранних периодов — «голубого» (который как раз очень хорошо представлен в Пушкинском) и «классического» — до смелых композиций 1950-х годов, воочию видишь то, что всегда отличало Пикассо — непрерывный поиск нового. Он никогда не застревал на им же открытом, на том, что на самом деле мог бы успешно эксплуатировать всю жизнь (как и делали многие, даже очень талантливые художники). Но, оставаясь собою (будучи в общем легко узнаваемым), он пытался все время найти что-то новое.
Пикассо, безусловно, один из самых смелых художников. Любая линия его рисунка — это линия, проведенная сразу — без малейших колебаний. На стене «Белого зала» Пушкинского музея показывают фильм про Пикассо. Я проходил мимо в тот момент, когда он кистью на громадном стекле рисовал людей и животных. Камера стояла по другую сторону стекла и движение руки художника фиксировала предельно точно. Этот акт рисования уже был произведением искусства, и как хорошо, что его запечатлели на пленке.
Пикассо, конечно, в первую очередь график. Его живописные работы — это на самом деле большие графические листы, сделанные рисовальщиком. Нет, цвет, конечно, есть, и он очень даже важен, но, осмелюсь сказать, — всё же вторичен. Четкость цветовых пятен его картин — это четкость, присущая графике.
Окружающую реальность — женские лица и фигуры, мебель, быков, музыкальные инструменты и многое другое — Пикассо может трансформировать, казалось бы, до неузнаваемости, доведя до чего-то почти абстрактного. Но он ни в коем случае не абстракционист, поскольку это «почти абстрактное» на самом деле, если хотите, и есть самое реальное. Оно всегда содержит в себе что-то предельно верное, подмеченное в натуре. Поэтому его работы так нас и держат — они суть открытия. Открытия — его, но в какой-то, пускай и мизерной мере, они становятся открытиями нашими.
Мне хорошо знаком по репродукциям (да и оригинал когда-то видел) портрет Доры Маар, написанный Пикассо в 1937 г. Каждый год показываю его студентам на последней лекции по экологии, в ряду слайдов, сменяющих друг друга под музыку Иоганна Себастьяна Баха. Но сегодня, в Пушкинском музее, я не мог от него оторваться. Как же смело, рисуя свою любимую в профиль (или, точнее, в полупрофиль), он поместил и второй глаз, причем самым решительным образом развернул его на 180о -так, что он как будто смотрит на лицо, которому принадлежит. А как просто он отделался от выписывания рук, показав только, что пальцы тонкие, длинные и с маникюрными ногтями. Но ведь большего в данном случае и не требовалось. Конечно, ценители Шилова и Глазунова, чьи галереи обложили Пушкинский музей как… (ну, не буду уж уточнять, как что), увидев такое, возмутятся беспредельно, но не пускаться же в объяснения, что там художник хотел «выразить». Это было бы актом идиотизма. Ничего никому объяснять не надо, поскольку это необъяснимо в принципе. Объяснять следует в науке — она идет к своим открытиям дискурсивным путем, шаг за шагом обосновывая свою правоту. А искусство, как известно, тем и отличается от науки, что делает свои открытия интуитивно, т.е. усматривает правоту сразу, без логических цепочек причин и следствий.
Пикассо всегда прав. Он был последним по-настоящему великим художником. Он жил и работал тогда, когда заканчивалось время художников вообще (в параллель с «концом времени композиторов», четко диагностированным Владимиром Ивановичем Мартыновым). Жирная точка, ознаменовавшая конец и живописи, и графики, уже в 1915 г. была поставлена «Черным квадратом» Казимира Малевича. Но Пабло Пикассо, который был моложе Малевича всего на два года, еще продолжал работать и в 1930-е, и в 1950-е. Век изобразительного искусства окончился только в 1973 г., вместе с его смертью. Но, ей-богу, славно, что конец этот был отмечен печатью гения!
Алексей Гиляров,
докт. биол. наук,
профессор кафедры общей экологии биологического факультета МГУ