28 апреля 2016 года в московском Доме кино состоялось награждение победителей Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия — XX век». Вместе собрались школьники из разных регионов России — из городов, небольших поселков, отдаленных станиц. Это авторы лучших работ, во многих из которых анализируются исторические источники частного происхождения (дневники и фотографии из семейных архивов, устные интервью) или отражающие локальную историю (собрания краеведческих музеев). Через память семьи или конкретного места они рассказывают историю страны и людей, ее населяющих. Поздравить победителей пришли члены жюри (в их числе — писатель Людмила Улицкая, историк Никита Соколов, радиоведущая Ксения Ларина и многие другие), представители посольств разных стран и российских регионов в Москве, издательств и СМИ, освещавших конкурс. Это была 17-я церемония награждения.
Конкурс «Человек в истории. Россия — XX век» — один из старейших в России, проводится с марта 1999 года. Он возник как совместный проект «Мемориала», кафедры региональной истории и краеведения РГГУ и ряда российских и немецких фондов. Идея взглянуть на историю через призму судеб конкретных людей, сместить повестку с традиционных рассказов о «большой истории» в сторону истории локальной нашла очень широкий отклик. В первый год, в условиях отсутствия Интернета и социальных сетей, на адрес «Мемориала» пришло более двух тысяч работ, многие были написаны от руки или напечатаны на машинке. Срок приема несколько раз продлевался — из некоторых мест почта доставлялась вертолетами, которые бывали нерегулярно.
За время существования конкурса в нем приняло участие более 30 тыс. работ — это сотни тысяч опрошенных свидетелей, огромные архивные изыскания, потрясающие источники, уже вошедшие в научный оборот благодаря специализированным журналам и публикациям школьного конкурса. Теперь конкурс обзавелся личным кабинетом участника с возможностью регистрации и загрузки работы через Интернет, сложной базой данных, сайтом и прочими приметами времени. Всего вышло 19 сборников работ на русском, некоторые из них были переведены на немецкий, итальянский и норвежский (электронные версии можно найти на сайте «Уроки истории» — http://urokiistorii.ru). Хотя главное, конечно, — это десятки тысяч авторов-школьников, тысячи преподавателей. Полторы тысячи человек стали участниками ежегодных школ-академий для победителей в Москве, в которых школьники слушают лекции известных историков, писателей и журналистов, участвуют в семинарах и дебатах, готовят презентации собственных работ. Для всех участие в конкурсе стало важным событием в жизни, для многих — поворотным. Например, каждый год несколько участников, поступающих в гуманитарные вузы, получают возможность стать стипендиатами Фонда Михаила Прохорова.
За эти 17 лет страна изменилась — изменились представления о свободе слова и даже о свободе мысли. К счастью, сам конкурс более консервативен. Когда он начинался, никто не мог подумать, что в центре Москвы при попустительстве полиции участников церемонии награждения будут поливать зеленкой, в присутствии детей «активисты» будут протестовать против «альтернативной истории» и называть учителей истории «фашистами» и «немецкими подстилками». Сегодня это наша с вами реальность. Но когда-нибудь и она станет историей.
Ирина Щербакова,
руководитель молодежных и образовательных программ Международного правозащитного общества «Мемориал» (www.memo.ru)
Подборка цитат из работ победителей XVII школьного конкурса
Ни одна война не обходится без жертв. Но как же так случается, что на фронт призываются люди с именами, фамилиями, а потом они становятся без вести пропавшими, захороненными, как неизвестные? Одна из причин невозможности установить имена — это отсутствие солдатских медальонов. Больше всего меня поразил тот факт, что 17 ноября 1942 года медальоны вообще были отменены. Кто-то решил, что они не нужны. А я считал, что отсутствие медальонов — это результат суеверия: медальоны называли «смертными». Отказ от медальонов лишил бойцов права быть узнанными, пусть даже спустя десятилетия после гибели. А они хотели быть узнанными. Записки с адресами родных находили в самодельных медальонах — гильзах. Бойцы выцарапывали свои имена на ложках, фляжках, портсигарах.
Владимир Алов (Карелия, город Петрозаводск)
«Просто он не вернулся из боя…»
В 1946 году начался голод. Все хозяйство обложили налогами: скот, птицу, кустарники… Семье помогало, что в хозяйстве были две козы. «Бабушка всё говорила: „Идите, девочки, приведите их“. Корочку дадим Розке да Малышке. Мне даже сейчас они снятся. Давали они по два литра молока». Вот козы-то и помогали выживать, их почему-то налогом не обложили. Их держали люди и в маленьких городах, как Няндома. Коз стали тогда называть «сталинскими коровами».
Эльвира Кинжаева (Архангельская область, город Няндома)
«Детство в Соломбале и не только…»
Дело было начато 13 октября 1937 года, и уже 29 ноября оперуполномоченный Кировского НКВД вынес обвинительное заключение. Всего за месяц была решена участь пятнадцати человек. В деле приводятся показания свидетелей: «По пути встретился Шляхтин, и я завел разговор о том, что расстреляли бандитов и предателей. На это Шляхтин заявлял: „Хороших-то стреляют, а самые вредные люди для народа руководят страной“. Мне пришлось неоднократно замечать, что Шляхтин говорил: „В Советском Союзе даже хлеба нет, у крестьян всё отбирают. А наш рабочий голодает, и сказать ничего нельзя. А скажешь — посадят“». «В начале сентября я шел вместе с Коровкиным. По дороге Коровкин завел разговор о подготовке выборов в Верховный Совет Союза СССР и заявил: „Коммунисты выдвигают только те кандидатуры, которые выгодны им, но не народу“».
Анна Аксютичева (Калужская область, город Киров)
«Дело о контрреволюционной группе»
Из воспоминаний прапрабабушки: «Эсерами вузов Петрограда было организовано собрание, посвященное памяти Герцена. Проводилось оно в Лесном институте. Вместе с другими бестужевками пошла и я. Собрание не было разрешено. Администрация института потребовала, чтобы собравшиеся покинули зал. Никто не уходил. Ввели отряд вооруженной полиции и всех повели в участок. Получилось большое шествие. Шли весело, шутили, смеялись. Вдруг ко мне с подругой подошел солидный студент и спросил, с какого мы курса и не замечены ли мы в чем-либо у полиции? Если нет, то он просил предупредить его друзей о том, где он и что его могут задержать. Адрес заставил нас запомнить наизусть. Из участка нас освободили ранним утром, и мы обе пошли по адресу. Поднимаясь по пустой лестнице, я заглянула в дверь, которая была на предохранительной цепочке. А там в прихожей сидит полицейский — видимо, идет обыск. Мы скорей ушли».
Анастасия Сербская (город Тверь)
«Из школьных тетрадок: возвращение к потомкам»
Хрущёва наши источники тоже оценили по-разному. Ковалёв, например, посетовал: «К слову сказать, когда в 1960 году тогдашний первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв провозгласил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, я этому искренне поверил».
Попков в целом похвалил Хрущёва: «Заворачивать конфеты в магазине — Хрущёв сделал. Он в Ленинграде попросил 200 грамм конфет. Продавщица свесила. „Вам в чего?“ Он прям шляпу сымает: в шляпу. И как дал прикурить министру торговли! У нас в Курлаке сразу рулон бумаги появился в магазине. А то не было — заворачивай в чего хошь. Хрущёв, он все-таки — ну, может, они там во власти друг дружку съедали, — но он много сделал для культуры. Я ведь слежу за этим делом-то».
Действительно, Попков зорко следил, да и сейчас следит за политикой.
Дарья Гальцова и Софья Караборчева
(Воронежская область, село Новый Курлак)
«Дела давно минувших дней»
Бабушка вспоминает: «Весной у детей, да и у взрослых тоже, резиновых сапог не было, поэтому все продолжали ходить в валенках, к которым были привязаны деревянные колодки. Они были похожи на маленькие скамеечки. Мы на них ходили и стучали». С 1952 года вместо колодок начали использовать самодельные резиновые галоши, которые склеивали сами. Для этого брали использованные автомобильные камеры, что покупали у сельских шоферов, кроили резину по специальным выкройкам. Резиновый клей, в бутылках с коричневой крышкой из сургуча, покупали в магазине. Бабушка вырезала из газеты выкройку и подробно мне объяснила, как правильно склеить галошу. В начале 1950-х годов все свободные вечера бабушкина семья занималась тем, что клеила галоши. Готовый товар продавался на базаре в селе Ельники. Их быстро раскупали. Спрос на них был всегда, так как фабричные галоши тогда еще в деревне не продавались.
Оксана Елисова (Мордовия, Саранск)
«Из недосказанного… (Особенности жизни некоторых татарских сел в Ельниковском районе республики Мордовии)»
В конце августа 1918 года в Казани едва не лишился жизни Александр Васильевич. В город вошли белые, отыскивали красноармейцев, подозрительных. Словом, поступали ничуть не лучше, чем красные до этого. Александр Васильевич был схвачен на улице. Расстреливали прямо у стены одного из каменных зданий. Под дулом оружия солдат повел его к этой стене, Лиза с криками бросилась к стоявшей поодаль группе офицеров и упала на колени прямо в пыль. И случилось чудо: один из стоявших с удивлением воскликнул: «Лиза? Что такое? Встань!» Оказалось, что этим офицером был брат Лизиной подруги по Институту благородных девиц. А она только и смогла прокричать: «Там Саша, мой муж!» Последовало резкое «отставить!» и Александра Васильевича без каких-либо проверок вывели из толпы обреченных. Наверное, самое страшное, что может быть в любой гражданской войне, — это то, что люди оказываются втянутыми в смертельную бойню за какое-то мистическое счастье.
Мария Ямбикова (республика Марий Эл, город Йошкар-Ола)
«Драма без антрактов»
Разделение истории на Большую (главную, ещё какую хотите) и истории малые, местные — они в нашей старой культурной традиции (как и традиционное разделение Большой Родины и «малых родин»). Как и почему это сложилось — вопрос особый, хоть и интересный, но для отдельного (и непростого) обсуждения.
При этом Большая История у нас (тоже издавна) была мифологизирована, причём эти мифы (очень упрощённые; так и хочется сказать — упрощённые «в лучших мифологических традициях») имели характер государственной идеологии.
(Пример мифологизации, старый и всем известный — война 1812-го года. Через двадцать с небольшим лет (ну, когда молодой Лермонтов написал «Бородино») после её окончания, когда её участники были ещё не только живы, но — многие — отнюдь не стары, реальный ход войны уже заменился мифом. С тремя сражениями (Смоленск, Бородино, Березина), упрощённым ходом войны, каноническим набором Главных Героев, и так далее.)
При советской сласти мифологизация Большой (Главной) Истории никуда не делась, наоборот, расцвела. Правда, Главный Миф несколько раз переделывался. Даже в период Горбачёвской «гласности» шла, по сути, борьба мифов. Оно и понятно: к иному подходу наша культура просто ещё не привыкла. А сейчас Исторический Миф, практически официально, возведён в ранг государственной религии.
(Хочется печально пошутить: в полном согласии с теорией Дж.Даймонда о возникновении религии при переходе общества от «вождества» к «государству», когда существующие в обществе представления о всяком сверхъестественном кристаллизуются в форму, сакрализующую данную форму государства.)
К сожалению, кроме естественной глупости такого процесса (мифологизации истории), и его мерзости (в той форме, в какой он у нас горазд проявляться), он несёт и ещё одну опасность, даже две:
Первая — общество лишается возможности по-настоящему понимать самоё себя.
Вторая — общество исподволь распадается на отдельные части. «Малая история», история кругов людей, связанных общей памятью (хотя бы по местным традициям, семейным воспоминаниям, и так далее), никогда никуда не девается. Но официальное признание только Большой Истории (истории государства, если говорить без экивоков, а ещё точнее — история системы власти) делает всех носителей всех «малых историй» этому государству психологически чуждыми, а государство — психологически чуждым носителям «малых историй».
СССР столкнулся с этим в конце своего существования, неожиданно (!) открыв совсем не «СССРовские» настроения в национальных республиках.
Нынешний разворот культа Главной Истории запросто может подготовить этакое уже в российских пределах.
Причём «малые истории», если они останутся в тени, на периферии культуры, запросто превратятся в собственные мифы. С центробежной идеологией.
А вот как раз восприятие Большой, Главной, Истории как суммы историй «малых», как их равнодействующей, может сделать историю основой центростремительной идеологии. Правда, оно может поставить под сомнение сакральность системы власти.