Тракторный эксперимент Ленина — Уэйра

Догнать и перегнать

В условиях усиления конфронтации России с внешним миром, как правило, всегда поднимались вопросы российской отсталости во всемирной конкурентной гонке модернизаций. Так, уже при рождении советского строя и почти до самого его конца был чрезвычайно популярным радикальный лозунг «Догнать и перегнать!». Его изначальная известность, безусловно, связана со страстным утверждением ленинской статьи «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»: «Революция сделала то, что в несколько месяцев Россия по своему политическому строю догнала передовые страны. Но этого мало. Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически».

На протяжении всей своей статьи Ленин также часто поминает живое и революционное творчество народных масс — рабочих и крестьян; только вот их творчество еще надо будет неуклонно дисциплинировать, централизовать, контролировать, тогда-то этот новый общественный строй и обгонит капитализм.

Впрочем, даже еще задолго до революции 1917 года и неоднократно Ленин постоянно твердил о значении контроля, дисциплины, централизации не только в соревновании стран меж собой, но и в соревновании общественных партий и классов. Чрезвычайно характерна, например, вот эта пара ленинских дисциплинарных «догнать и перегнать» призывов к партии и рабочим в начале XX века: «Здесь мы подходим к насущному вопросу нашего движения, к его больному пункту — организации. Улучшение революционной организации и дисциплины, усовершенствование конспиративной техники необходимы настоятельно. Надо открыто признать, что в этом отношении мы отстали от старых русских революционных партий и должны приложить все усилия, чтобы догнать и перегнать их»; «Рабочую печать надо развивать и делать прочнее. На это нужны деньги. Только при условии постоянных и массовых сборов среди рабочих возможно будет настойчивым трудом добиться удовлетворительной постановки рабочих газет в России. В Америке есть одна рабочая газета („Призыв к Разуму“), которая имеет свыше полмиллиона подписчиков. Плох тот русский рабочий, — сказали бы мы, переделывая одну известную поговорку, — который не надеется догнать и перегнать своего американского собрата».

Западные, и в частности американские, левые интеллектуалы, как правило, всегда с сочувствием и надеждой следили за радикальными экспериментами по преодолению отсталости в России.

Крестьянский съезд и хижина дяди Тома

Американский собрат большевика-публициста Ленина журналист-социалист Джон Рид, находившийся в России во время революции 1917 года, был свидетелем как октябрьского переворота большевиков, так и вскоре последовавшей за ним гражданской войны. По горячим следам 1917 года Джон Рид опубликовал книгу «Десять дней, которые потрясли мир». До сих пор это сочинение остается одним из самых глубоко захватывающих репортажей об Октябрьской революции.

За повседневностью изложения хроники политической интриги «Десяти дней» мы видим, что в оценке глубинных доминант Октябрьской революции: творчество революционно-демократических масс, дисциплина и контроль партии, мнение крестьянского большинства — Джон Рид подтверждает прогнозы и интуиции Ленина, порой даже с излишним американским оптимизмом.

Например, несмотря на культурную и политическую отсталость российских революционных масс, он особо положительно отзывается о природной социалистической самоорганизации русских трудящихся: «Иностранцы, и особенно американцы, часто подчеркивают „невежество“ русских рабочих. Верно, им не хватает политического опыта западных народов, зато они прошли прекрасную школу в своих добровольных организациях. В 1917 году русские потребительские общества (кооперативы) насчитывали свыше двенадцати миллионов членов, а Советы сами по себе являются чудесным выражением организационного гения русских трудящихся».

Далеко не случайно последнюю главу своей книги Джон Рид посвятил описанию Крестьянского съезда, который открылся в Петрограде на 10-й день революции. Ибо, как отмечал Рид: «В конечном счете, всё зависело именно от крестьян. Хотя крестьяне политически были плохо развиты, но, все-таки, у них были свои собственные взгляды, а кроме того, они составляли больше 80% населения России. Среди крестьянства у большевиков было сравнительно мало последователей, а прочная диктатура одних промышленных рабочих в России была невозможна…Традиционным представителем крестьянства была партия эссеров…»

Рид дал правдивую хронику работы Крестьянского съезда. В его кулуарах — в трактире, расположенном напротив Смольного, по иронии русско-американской рабоче-крестьянской судьбы называвшемся «Хижина дяди Тома», Рид наблюдал бурные словесные перепалки между сторонниками большевиков и их противниками, упрекавшими последних в узурпации власти.

Рид показал, насколько была еще более яростной борьба разных течений партии эсеров и большевиков за голоса Крестьянского съезда, как непросто на съезде было держаться самому Ленину, чье выступление неоднократно прерывалось шумом его негодующих оппонентов.

Но в конце концов компромисс между большевиками и по крайней мере фракцией левых эсеров на съезде был достигнут, а это означало, что представители рабочих и представители крестьян договорились о создании коалиционного правительства грядущих радикальных политических реформ.

Съезд закончился радостными выступлениями лидеров рабочих и крестьян, уверявших друг друга в союзном единстве революционных действий.

Вот Рид выхватывает в своем репортаже пассаж самого Троцкого в Смольном: «Добро пожаловать, товарищи крестьяне! Вы приходите сюда не как гости, а как хозяева этого дома, в котором бьется сердце русской революции!.. Отныне русская земля знает только одного хозяина — союз рабочих, солдат и крестьян…»

А вот Рид приводит слова ныне безвестного Сташкова, почтенного старика крестьянина, избранного в президиум съезда, который в своем выступлении, поклонившись собранию на все четыре стороны, объявил: «Поздравляю вас, товарищи, с крещением новой русской жизни и свободы!»

Как много тогда было высказано надежд на скорое революционно-разумное преобразование окружающей российской действительности, которое догонит и перегонит рациональное и демократическое устройство жизни самых культурных стран Земли. Впрочем, критики рабоче-крестьянских революционеров, наоборот, предрекали скорое погружение России в пучину политических и экономических бед. И действительно, радикализм левых вызвал отчаянное сопротивление правых — разразилась ожесточенная гражданская война.

Из Северной Дакоты в колхоз Пермского Нечерноземья

А тем временем большевики с зоркой надеждой всматривались и искали в явлениях западного технического прогресса себе подспорье и помощь. Тем более что на Западе многие левые радикалы с симпатией и сочувствием стремились помочь новому социально-экономическому развитию Советской России.

Одним из них, например, был американец Гарольд Уэйр, блестящий социальный менеджер коммунистического толка, получивший образование агронома в Пенсильванском университете и в 1910-е годы участвовавший в организации рабочего движения лесорубов и сельхозрабочих Америки. После победы большевистской революции Уэйр стал активистом Общества друзей советской России. В 1920 году он посетил Россию и был потрясен технической отсталостью ее сельского хозяйства, разрухой и голодом.

Уэйр предложил Ленину план оказания американской помощи в механизации сельского хозяйства. План с энтузиазмом был принят вождем мирового пролетариата. Вернувшись в Америку, Уэйр провел успешную кампанию по сбору средств для создания агромеханизированной колонны. Летом 1922 года в Россию прибыл железнодорожный состав из пятидесяти вагонов, в которых были трактора, автомобили, электрогенератор, ремонтная мастерская, навесные сельхозорудия, палатки, семена, медикаменты. А главное — десяток квалифицированных специалистов из Северной Дакоты: фермеры, механик, агроном, врач. Вовлеченные Уэйром в большевистский эксперимент, они заключили полугодовой контракт с Советами с оплатой лишь в виде натурального обеспечения.

Непонятно, почему Ленин не нашел для американцев земли поближе и получше, кроме как в непролазной глубинке Пермского Нечерноземья, разоренного гражданской войной.

2 июля 1922 года команда Уэйра прибыла на железнодорожную станцию Верещагино, находящуюся в ста километрах от Тойкино, куда американцы добирались своим ходом по бездорожью две недели.

Пермские крестьяне были потрясены чудесами: тракторами, электричеством и кинематографом. Между американцами и русскими быстро возникли дружеские отношения. Соревнование тракторов с лошадьми в пользу тракторов, кино про успехи американской фермерской механизации, электрические бытовые приспособления, например электроплиты, однозначно агитировали пермских крестьян за технический прогресс. Налаживалась и личная жизнь приехавших. Один из американских итальянцев женился на тойкинской крестьянке.

Из Тойкино в Москву и Америку поступали, конечно, исключительно радужные сведения о перспективах первого американо-советского совхоза. Довольный Ленин в письме Обществу друзей Советской России в Америке сообщал: «Дорогие товарищи! Я только что проверил специальным опросом Пермского губисполкома те чрезвычайно благоприятные сведения, которые были опубликованы в наших газетах, относительно работы членов вашего общества… в совхозе „Тойкино“…Я вхожу с ходатайством в президиум ВЦИК о признании этого советского хозяйства образцовым и об оказании ему специальной и экстраординарной помощи как в отношении строительных работ, так и в снабжении бензином, металлом и другими материалами, необходимыми для организации ремонтной мастерской…»

В этом благостном письме про «образцовое хозяйство» смущает лишь странное упоминание о какой-то «специальной и экстраординарной помощи». На самом деле меж американским отрядом и пермским губисполкомом к тому времени возник затяжной конфликт по ключевым организационным вопросам. «Прожорливая» американская техника требовала дефицитного горючего и смазочных материалов, доставляя тем самым постоянную головную боль пермским кураторам тойкинского совхоза. В губкоме сетовали на американцев, что они не там пашут и бесхозяйственно расходуют бензин и смазку. В свою очередь, американцы требовали возведения обещанных им жилья и ремонтной мастерской. А уж на такие капиталовложения у губкома тем более не было средств. Заведующий совхозом с советской стороны товарищ Чикин, оказавшись между американским молотом и пермской наковальней, на заседании пермской партячейки констатировал особенности местной организационной неразберихи и неформальной экономики:

«В настоящее время отряд оказался в Пермской губернии без роду и племени, т. к. Межрабпомол ликвидировался, а Товарищество рабочей помощи, будучи преемником последнего, от отряда отказалось и отряд попал в положение наемного работника Кизел-копей… Дорого стоит доставка топлива, т. к. приходится возить со ст. Верещагино за 70 верст, причем мобилизованные на подвозку топлива крестьяне во время перевозки всяческими способами отливают бензин и разбавляют водой, что вредно отражается на работе машин».

Наступала осень. Обещанная тойкинскому отряду помощь так и не пришла, даже после указания Ленина. Перед американцами встала проблема, как пережить предстоящую уральскую зиму.

Гарольд Уэйр в этой ситуации принял кардинальные меры. Для начала он перебрался со своим отрядом несколько южнее, в Челябинскую область, где условия для работы и жизни оказались лучше. А с середины 1920-х годов и фактически до конца первой пятилетки Уэйр принимал активное участие в организации нескольких советско-американских совхозов на юге России и Северном Кавказе. У него накопился богатейший и уникальнейший опыт общения как с простым народом, так и с высокопоставленными чиновниками Советской России.

Ряд крупнейших американских производителей сельхозтехники предлагали Уэйру место своего полномочного представителя в СССР с весьма приличным окладом. Но менеджер-коммунист Уэйр на подобного рода соблазны отвечал отказом. Дневник Уэйра осени 1929 года содержит эмоционально-искренние пояснения причин такого решения: «Мне предлагают заниматься российскими делами в одной крупной американской компании. Это означает — достаточно денег для весьма и весьма зажиточной жизни. Сейчас дела у меня обстоят так, что я только-только могу выжить, с трудом могу послать своих детей в приличную школу. Но принять эту должность будет означать жить с чувством невыполненного долга, незавершенной работы, для которой, так уж мне повезло, я являюсь самым подходящим человеком, чтобы помочь в проведении сельскохозяйственной революции от индивидуального хозяйства к индустриальному. Я могу помочь и обязательно помогу этой быстрой трансформации. Сегодня в России мы можем помочь людям сэкономить миллионы долларов и миллионы часов рабского человеческого труда. Если бы я пошел на это предложение, я перестал бы быть их другом и превратился бы только в продавца. Нет уж! Я решил оставаться таким дураком, каким я родился, и продолжать начатое мною дело». (Гарри Уэйр в 1932 году вернулся из СССР в США, где погиб в 1935-м в автомобильной катастрофе.)

Конечно, высокомеханизированный тракторный эксперимент Ленина — Уэйра был лишь каплей технического прогресса в океане сельской отсталости России, но подобного рода начинания не пропадали даром, а продолжали будить воображение и организационную волю Советов, стремящихся вырваться из отсталости прошлого и разрухи настоящего.

К концу гражданской войны стало ясно, что не отдельные показательные советско-американские технократические проекты, а массовые повседневно рыночные отношения способны для начала стабилизировать разрушенное войной и дезорганизованное военным коммунизмом народное хозяйство, затем заложить основу для его дальнейшего устойчивого развития.