Михаил Трунин: «Хорошее физическое образование — фундамент технологической культуры страны»

В 1911 году лучшие физики мира решили собраться в Брюсселе. Так появились знаменитые Сольвеевские конгрессы. Тогда ни одного физика из России там не было. Сейчас едва ли найдется крупная международная конференция, где бы не выступали наши соотечественники. За 100 лет Россия стала одной из ведущих стран по подготовке физиков высочайшего уровня. Но нужны ли такие специалисты сегодня нашей стране? Об этом Ольга Орлова беседовала с деканом факультета физики Высшей школы экономики, докт. физ.-мат. наук Михаилом Труниным.

Михаил Трунин — докт. физ.-мат. наук, декан факультета физики НИУ ВШЭ. Родился в 1958 году в Москве. В 1975 году окончил с золотой медалью школу № 5 в Арзамасе-16. В 1980-м окончил физфак Горьковского университета. В 1985 году защитил кандидатскую диссертацию. В 1999-м — докторскую. С 1980 года работает в лаборатории электронной кинетики Института физики твердого тела Академии наук. Прошел путь от стажера-исследователя до заведующего лабораторией. Сфера научных интересов — физика конденсированных сред, физика низких температур, высокочастотная электродинамика твердых тел, сверхпроводимость новых материалов. С декабря 2007 по январь 2016 года — декан факультета общей и прикладной физики МФТИ. С октября 2016 года — декан факультета физики Высшей школы экономики.

— Год назад ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов сказал, что в Вышке обязательно будет физический факультет. Прошел год, и Вы — декан факультета физики. Зачем создавать еще один, пусть даже очень хороший физфак, при том что в стране очевидны определенные сложности с наукой, зато нет проблем со множеством физических факультетов в разных университетах — в Москве, в Петербурге, в Нижнем Новгороде?

— Начну с того, что, к счастью, Ярослав Иванович Кузьминов сдержал обещание. Зачем вообще физики нужны, и в частности во ВШЭ? Ответ очень прост: хорошее физическое образование есть фундамент технологической культуры общества. Это применимо к любому обществу. Если государство заинтересовано в развитии и поддержании мощного научно-технического потенциала, оно с необходимостью просто обязано готовить специалистов по физике. Как по прикладным направлениям, так и по фундаментальным. Только взаимодействие обеих составляющих приводит к общему успеху. И в этом смысле физики нужны всегда и нужны везде.

— Но почему в Вышке? Ведь это не профильный вуз для физики.

— Это вопрос, который мне часто задают. Во-первых, ВШЭ — это национальный исследовательский университет, который уже давно не является специализированным вузом экономического профиля. ВШЭ держит курс на сильный классический университет. Помимо чисто экономического образования, которое исходно было в Вышке, сейчас там имеется много непрофильных специальностей. Философия, история, культурология, лингвистика и даже дизайн. И, например, более близкие к физике матфак и факультет компьютерных наук.

Во всех этих направлениях Вышка достигает непременного успеха не только в смысле привлечения ученых, специалистов, преподавателей высокого класса, но и набора абитуриентов, сильных студентов. Почему так у Вышки получается? Думаю, что причина в том, что ВШЭ очень умело организует тесную связь образования и науки в разных областях. И новый для Вышки факультет также идет по этому направлению.

— Организаторы факультета — люди, которые много лет работали на Физтехе. Многие из них — его выпускники. Вы много лет были деканом легендарного факультета общей прикладной физики (ФОПФ). Вы надеетесь, что сможете взять и прямо масштабировать модель Физтеха? Или, как принято шутить, пересадить чуждые нам явления на чуждую им почву?

— Нет. Во-первых, мы не хотим в прямом смысле слова конкурировать с Физтехом. Мы хотим с ним сотрудничать. Действительно, мы происходим оттуда. Для многих известных физиков мира Физтех — это их любимая альма-матер. Мы это уважаем и относимся с пиететом. Мы хотели бы занять небольшую нишу в области физического образования и науки по сравнению с общефизическим образованием в стране. Мы ориентируемся на фундаментальную физику. Образование на физфаке будет построено таким образом, что уже начиная с третьего курса бакалавриата студенты будут получать специальные учебные курсы и, главное, проводить научно-исследовательскую работу в ведущих академических институтах РАН физического профиля. Это будет такой камерный академический физический факультет.

— То есть вы ориентируетесь, как говорят рекламщики, на «премиальный сегмент»?

— Совершенно верно. Мы не можем конкурировать в этом смысле с Физтехом, у которого набор абитуриентов чуть меньше 1000 школьников в год.

— Есть и физфак МГУ с набором больше 300 человек.

— А мы наберем в 2017 году 40 человек в бакалавриат и 20 — в магистратуру.

— Да, но вот в Москве есть Физтех, физфак МГУ, Сколтех, МИСиС — во всех этих вузах готовят физиков разного профиля. Если я абитуриент или, например, родитель абитуриента, зачем я буду думать про физфак Вышки, если есть уже накатанные образовательные системы, где траектория понятна? А что будет с физфаком Вышки, неизвестно.

— Во-первых, в Вышке мы предложим этому школьнику и его родителям очень сильное образование, в котором непосредственное участие принимают выдающиеся ученые-физики нашей страны и не только. Во-вторых, мы научим студента самым современным методам исследования в экспериментальной физике на самых современных установках, которые имеются в ведущих академических институтах. В-третьих, наш студент спокойно будет разговаривать на английском языке через два года после прихода в Вышку. И в итоге он получит совершенно потрясающую академическую карьеру по окончании нашего факультета.

Сразу скажу, что мы в первую очередь готовим специалистов именно в наши институты Академии. Но у студента есть выбор, безусловно. Поскольку сотрудники факультета имеют обширные международные связи, у нас будет налажена система стажировок, причем уже начиная с бакалавриата — программа мастер-классов, которые будут читаться ведущими учеными мира. Студенты будут принимать участие в международных конференциях, стажировках начиная буквально с четвертого курса. И соответственно, они могут посмотреть весь мир и выбрать то, что им больше нравится.

Наша задача — показать им, что и у нас здесь, в России, в наших институтах хорошо. По опыту Физтеха я знаю, что это работает. С другой стороны, это не значит, что наши студенты будут ориентированы только на карьеру суперфизиков высшей квалификации. Физики высокого уровня настолько хорошо знают предмет и законы природы, настолько глобально мыслят, могут ставить задачи, потом их решать, что эти специалисты востребованы в любых областях. Я могу вам привести примеры моих знакомых или учеников, среди которых есть, например, нобелевские лауреаты. Андрей Гейм — просто мой коллега. А Косте Новосёлову я читал лекции, и он считает меня своим учителем. И кстати, он у меня четверку получил.

А с другой стороны, есть у меня школьный товарищ, великий теоретик Серёжа Есипов, который окончил Физтех, потом уехал в Америку. Или мой магистрант Коля Пернов, который поехал после окончания Физтеха в MIT, отлично защитил там диссертацию. Оба работают на Уолл-Стрит и являются крупными бизнесменами.

— То есть траектории возможны совершенно разные.

— Да, главное — дать фундаментальное образование, которое, как показывает опыт образования физика высокой квалификации, позволяет решать разные задачи.

— Мне хочется уйти от прагматического подхода и поговорить о мотивации ребят. Могу я попросить Вас сыграть в Дэвида Гильберта, который в начале XX века сформулировал 23 проблемы и сказал: вот эти проблемы определяют будущее математики в XX веке. Ведь для многих молодых людей постановка таких великих задач является стимулом в науке. Что бы Вы сформулировали по аналогии для физиков в начале ХХI века?

— В физике гораздо труднее играть в Гильберта, чем в математике. Современная физика настолько многообразна и настолько много накоплено материалов разных, что, как говорится, за этим лесом не видно отдельных деревьев, тех самых конкретных задач. Поскольку мы привлекаем к педагогическому процессу и к проведению научно-исследовательских работ студентов именно выдающихся ученых из нашей страны и не только, то каждый из этих ученых и может сыграть роль Дэвида Гильберта и попытаться сформулировать те самые задачи, которые в его области будут прорывными. Каждый из них может сказать: «То, чем я занимаюсь, — и я в это верю — это и есть та самая мощная задача в области физики, которая стоит перед человечеством». И это могут быть задачи фундаментального плана. Но я бы больше ориентировался сейчас, скажем, на прикладные физические задачи, которые полезны для человечества в целом.

Например, управляемый термоядерный синтез или развитие новых источников энергии. Или понимание, как работает клетка с физической точки зрения. Митохондрии обеспечивают нас энергией, но никто не знает, как это происходит, каков физический процесс явления.

Все слышали про высокотемпературную сверхпроводимость. А сверхпроводимость при комнатных температурах есть? Тот, кто ее увидит в нормальных условиях — вот прям как мы здесь сидим за столом, комнатный сверхпроводник, — тот вообще совершит революцию в нашей технологии. Да и в мировой экономике. Еще одно из важнейших направлений, к которому я сам не отношусь, но которое мне лично очень нравится с детства, — это астрофизика. В частности, одной из базовых организаций факультета будет Институт космических исследований.

— Как замотивировать детей идти решать эти большие задачи? Ведь 30—50 лет назад профессия физика была престижна и с точки зрения уважения в обществе самого этого вида интеллектуальной деятельности, и с материальной точки зрения. Сейчас это не так. Не сильно уважает государство физиков, мы это видим по планированию бюджета. Какая сейчас мотивация у детей?

— В последние годы если уровень школьного образования все-таки еще несколько падает, то интерес школьников и их родителей к техническим дисциплинам, безусловно, растет. Опять же, очень удобно сравнить с прошлым. Когда мы говорим про 50 лет назад, то всем известно, что это атомный и ракетно-космический проекты нашей страны, сделанные советскими физиками, теоретиками, экспериментаторами, инженерами, технологами, технарями. И на этом до сих пор страна стоит. Государство не скупилось для решения этих глобальных задач на расходы — деваться было некуда. Поэтому профессия физика была тогда престижной. Сейчас, насколько я понимаю, у государства тоже есть достаточно глобальная задача: выход на новые технологии, конкурентоспособные в мире. Иначе невозможно развивать экономику. У государства опять возникает спрос на этих самых технарей и физиков, которые умеют решать самые разные задачи. Возможно, поэтому в последние годы на разного рода технические специальности в вузах выделяется большее финансирование, больше бюджетных мест. Такая тенденция есть. И мне кажется, эту тенденцию уловили и учителя, и дети, и родители.

— Вы сами потомственный физик-экспериментатор, росли в Сарове и наблюдали вживую многих великих физиков с детства. У Вас были сомнения по поводу Вашего выбора или Вы были обречены на физику?

— Наверное, не было выбора. Оля, Вы знаете, я вообще всем обязан, конечно, своим родителям, учителям, которых у меня было много по жизни. Я с удовольствием просто вспоминаю мои детские годы, проведенные в Сарове, тогда он назывался Арзамас-16. Дом, в котором мы жили, и сейчас стоит на улице Академика Сахарова. На той самой улице жили все выдающиеся ученые — создатели ядерного оружия.

— Вы их всех знали лично?

— Ребенком я их знал. Организовывались всякие клубы интересных встреч для детей. На этих сборищах (мы были первоклассники, второклассники) выступали великие ученые, которые нам рассказывали очень популярно свои темы.

— Второклассникам?!

— Ну да, как Фейнман говорил, если вы не умеете объяснить пятилетнему ребенку в течение нескольких минут, чем вы занимаетесь, то вы непрофессиональный физик. Я, например, помню, как слепой профессор Цукерман нам, детям, рассказывал, как он изобрел быстродействующий рентгеновский аппарат размером со спичечный коробок. Поэтому, конечно, у меня не было каких-то особенных сомнений, куда идти.

— Из физиков, которых Вы видели в детстве, кто производил на Вас самое яркое впечатление? Кто-то запомнился?

— Поскольку они все были такие секретные, я их не сильно идентифицировал. Я знал, например, что у нас на улице живет теоретик Коля Дмитриев. Все звали его просто Колей. Но на самом деле он мог решить любую задачу. Он был ближайшим соратником Сахарова Андрея Дмитриевича, который тоже там жил напротив. И рядом жили тоже ученики Сахарова — дядя Юра Бабаев, дядя Юра Трутнев. Тоже академики. Но для меня они были просто дядя Коля и дядя Юра. В пятнадцать лет я чуть не уехал оттуда, меня звали в СУНЦ (специализированный учебно-научный центр). Тогда это была Колмогоровская ФМШ. Но я не поехал. В 16 лет я не поступил на факультет общей и прикладной физики МФТИ, но меня взяли на физический факультет Горьковского института без экзаменов.

— В этот момент там тоже преподавали великие люди?

— Да. Если говорить о моих самых ярких впечатлениях, то, пожалуй, это лекции Самуила Ароновича Каплана, великого астрофизика, который на третьем курсе читал нам астрофизику с показом американского кино — как американцы рассчитывают эволюцию звезд и путешествуют по Луне. Он взял меня на курсовую работу летом после третьего курса, дав мне читать свою книжку «Плазма Солнца». И этим же летом, через месяц, он погиб. На четвертом курсе я пошел делать курсовую работу к завкафедрой теоретической физики Валерию Яковлевичу Демиховскому. Это тоже был выдающийся лектор и вообще известный в мире специалист, теоретик по физике твердого тела. Я сделал у него шикарную курсовую работу. Он отправил меня после четвертого курса, как он выражался, «на большую землю», то есть в Черноголовку к Всеволоду Феликсовичу Гантмахеру, который оппонировал на защите докторской диссертации Демиховского. Так я оказался в Черноголовке на пятом курсе, и так я стал экспериментатором.

— Мы желаем Вам, чтобы у Вас на факультете не иссякал поток таких ребят, которых нужно отправлять «на большую землю», и чтобы у них был такой же длинный успешный путь.

Спасибо, я буду возвращать долги родителям и всем моим учителям.