В той области, в которой я работал, измерения велись непрерывно, но сами они редко бывали проблемой, поэтому существенная часть приведенных ниже историй — не о приборах, а об установках. Все истории произошли или со мной, или с моими коллегами, которые сами же мне их и рассказали. Если место действия не указано, то это Всероссийский электротехнический институт им. В. И. Ленина (ВЭИ), Москва. Начнем с историй именно про приборы, а потом плавно перейдем к установкам.
Муха, крыса и душа
Двое моих коллег во время перекура изучали влияние магнитного поля на мух. Они помещали пробирку с мухой между полюсами магнита и пристально за ней наблюдали. Позже они утверждали, что мухи начинали сильнее жужжать. Это апогей, скажете вы — и ошибетесь. Я знаю место (не ВЭИ), где проверяли, есть ли душа. Брали крысу, взвешивали ее с бешеной точностью на каких-то супервесах, потом аккуратно тюкали по голове и взвешивали опять. К сожалению, результаты этой работы не опубликованы, а ссылки на неопубликованные работы не допускаются. Место назвать могу, но не буду — мне не нужно, чтобы старые сотрудники наняли киллеров.
Осциллограф и хулиган
Сделали как-то в НИИ «Исток» (Фрязино) замечательный осциллограф на трубке с таким временем запоминания сигнала, что можно было прописать импульс, выключить прибор, наутро включить — и этот импульс высвечивался. Ну, и когда в лаборатории намечались гости, например, из Львова, хозяева прописывали на экране слова «Привет гостям из Львова» и выключали прибор. А когда гости приходили, включали — и на экране загоралась эта надпись. Гости ахали. Как-то раз один остряк стер оставленную загодя надпись и написал слово из понятно скольких букв. Сейчас бы все радостно засмеялись, а по тем временам скандал был по первому разряду. Хорошо хоть, что не по первому отделу…
Кот, разрядник и хроматограф
В одной из лабораторий применялась схема формирования мощного импульса; длину этого импульса ограничивала испарявшаяся проволочка, то есть попросту предохранитель. Всё было хорошо, но каждый раз проволочка взрывалась со страшным грохотом. А на втором, следующем этаже над этой лабораторией был туалет. И по мере увеличения мощности схемы было успешно достигнуто состояние, когда от грохота граждане спрыгивали с унитазов (а потом приходили в лабораторию жаловаться). Однажды в комнату забрел кот и улегся на теплое. Кота можно понять, но в данном случае теплым оказался разрядник. Сотрудники ВЭИ имени Ленина славились пытливым разумом — они включили установку, не предупредив животное… Кот взлетел вверх примерно на метр, не изменив позы, в которой лежал. В русском языке для этого есть замечательное выражение: его подбросило.
В этой же лаборатории имел место хроматограф. Сложный прибор, который когда-то был нужен и эксплуатировался во славу науки, а позже оказался не нужен. Но в этом сложном приборе была печь с программным подъемом температуры. То есть в самом простом варианте — нагрев с заданной скоростью до заданной температуры, выдержка в течение определенного времени и охлаждение с заданной скоростью. Сотрудники использовали хроматограф для запекания кур и оптимизировали режим термообработки. Четыре параметра, большой объем экспериментальной работы… Друзей, и меня в том числе, регулярно приглашали на дегустацию.
Картинка из нового времени
Лихие девяностые, наша молодость… В одну из ночей по моему родному ВЭИ выпустили ракету. Не смешно. Утром нашли дыру в стекле, мельчайшие осколки по всему полу; ракета была не боевая, но и не сигнальная — осветительная. Почему не возник пожар? Повезло: ракета попала в стальную стойку. А направлена она была в окно комнаты, где стояла уникальная литографическая установка, единственная в своем роде в России и одна из лучших в Европе. Специалисты о ней знали. В случае пожара установка была бы выведена из строя навсегда, а так — лишь на пару недель. Кому из конкурентов она мешала? Кто оказался самым сообразительным? Что скажут историки о таких методах «вхождения в рынок»? Мы не сказали ничего, мы начали приводить в порядок помещение. Нам надо было работать.
Не ананас
Сотрудники нашей фирмы проявляли чудеса храбрости и находчивости не только на полях нашей Родины. Высоко несли они знамя социалистического реализма, например, по земле братской Эфиопии. Советские специалисты запускали там завод по переработке местных фруктов в консервы. Среди этих специалистов оказался человек из ВЭИ, который мне эту историю и поведал. Согласно договору (его, видимо, составляли умные люди, понимающие психологию советских людей) каждый специалист имел право ежедневно вынести две банки с фруктами — скажем, ананасами.
Так наши специалисты кроме основной линии по консервированию собрали еще одну, маленькую, которая гнала из фруктов «совьет самогон», заливала его в те же банки, так же запаивала и клеила этикетку «Ананас консервированный, маде ин здесь». «Совьет специалист» брал две положенные ему банки и, помахивая полиэтиленовым пакетом, мирно плыл через проходную мимо лоснящейся физиономии с берданкой.
Молибден и вольфрам
В некой лаборатории запускали плазменную напылительную установку, купленную во Фрязино (НИИ «Исток»). Напылять собирались, среди прочего, металлические порошки. Порошок проходит через плазму, нагревается или плавится, в виде горячих частиц или капель шмякается на подложку и застывает. Однажды зарядили молибденовый порошок. А молибден на воздухе замечательно окисляется, поэтому напыление надо вести в среде инертного газа. Ну, а газ не подключили, да и про подложку, скорей всего, забыли. Или просто так, по глупости, нажали на кнопку, и в помещение прыснула струя расплавленных частиц молибдена фракции 71–100 мкм. Частицы мгновенно окислились. Капли оксида молибдена вытянулись на лету в легчайшие белые нити… Представьте картину: по всему помещению тысячами, с расстоянием в три-пять сантиметров, плавно парят нити — похоже на паутину в русском осеннем лесу, только в сто раз плотнее. И с разинутыми ртами стоят два сотрудника. Закрыть рты они сообразили не сразу.
Второй случай произошел в той же лаборатории и тоже с порошком — но уже вольфрама. Пришел он от поставщика подмоченный. А перед напылением порошок решили подсушить, чтобы струился плавно. Двое сотрудников насыпали в фарфоровую миску два или три килограмма (не вздрагивай, ребенок, не прижимайся от ужаса к маме — всё кончилось хорошо), поставили в муфельный шкаф и крутанули регулятор температуры вправо. Ну хочется же побыстрее, это так понятно! Когда им надоело курить, они открыли шкаф и узрели: миска, на ней горкой порошок, и по этому темно-серому конусу, по этой пирамиде, по этому террикону неторопливо и вальяжно, как таракан, ползет красно-оранжевый светящийся круг около сантиметра в диаметре, оставляя за собой дорожку из спекшихся частиц. Физик бы пролепетал, что при спекании сокращается поверхность и горение прекращается. Эти двое — физик и металлург — просто стояли, завороженные красотой зрелища. Забыв, что один из них даже без очков. Но обошлось…
Кстати, это-то шуточки: ну вспыхнуло бы, ну два человека получили бы ожоги хорошей степени, тоже мне проблема. А вот при чтении воспоминаний людей, которые работали над Бомбой, делается уже не смешно, а страшно всерьез. Ведь у них на традиционные безалаберность и наплевательское отношение к здоровью накладывался круглые сутки разогреваемый партией патриотизм с трудовым порывом. Плюс Берия за спиной. И вот — кладбища вокруг закрытых городов, про генофонд уж не будем…
Повезло по-крупному
В Истринском отделении ВЭИ в 1980 году для испытаний высоковольтной аппаратуры был построен купол диаметром около 250 метров. Надо ли было его строить, не дешевле ли было построить что попроще — не знаю. Гигантомания в строительстве, как утверждают культурологи, — свойство тоталитарных режимов. Но у культурологов маловато примеров, потому что гигантомания требует денег (работы), а тоталитарные режимы живут бедно (потому что при них люди плохо работают). Но это так, к слову. Купол был беленький (точнее, светло-серый) и красивый, жители района и пассажиры электричек любовались. А однажды выглянули в окна и окошки и — э-э-э? Протерли глаза. Нету. Выронили изо рта «Беломор». Всё равно нету…
Произошло следующее. Зима была снежная. А при строительстве было кое-что нарушено. Позже говорили, что болтики сделали не из того, из чего надо. Купол сложился через несколько минут после конца рабочего дня — народ еще шел по тропинке. Ударная волна была такая, что людей с этой тропинки сдувало. В корпусе, стоявшем в нескольких десятках метров от купола, с окон посрывало решетки и вдавило их в полы комнат. Правда, тут тоже болтики могли быть из того же. Днем корпус охраняли деды, а после смены до утра дежурили солдатики. В тот день к солдатикам приехал какой-то их чин и сделал втык за непорядок в казарме, они и задержались. Дедов тоже попросили задержаться, но те сказали, что у них в горле пересохло, и ушли. Купол выбрал для падения те самые пять минут, когда под ним никого не было.
Через несколько дней два наших сотрудника поехали в истринское отделение. Естественно, им было любопытно, и они направились к месту событий. Низкое серое небо, кучи строительного мусора, обледенелая глина. Вечереет. Кругом ни души. На часах мерзнущий солдатик. Не, увы, не курим… Купол рухнул «не донизу» — осталась стена высотой в несколько метров. Сотрудники подошли поближе и поразились — стена казалась не круглой, а прямой, она уходила вдаль и терялась в тумане… В этот момент один из них внезапно понял, почему мы не видим, что Земля круглая.
Несчастные случаи
Несчастных случаев в ВЭИ было немного. Раз в несколько лет кто-нибудь попадал под высокое напряжение со смертельным исходом. Одного товарища на стройке утащило в механизм типа мясорубки — естественно, с тем же результатом. А мой сосед по лаборатории получил два сломанных ребра, попав в совхозе в транспортер. Кстати, странно, что ребра сломал именно он — весьма осторожный и разумный человек. Зачем он полез в транспортер? А зачем другой сотрудник потянулся к только что напаянной на откачной пост лампе? Ему, видите ли, показалось, что там что-то потрескивает. А она возьми и взорвись — потрескивало плохо отожженное стекло. Ну и получил в лицо фонтан стекол — хорошо, что был в очках. Еще одному сотруднику упала на руки крышка от вакуумной камеры. Врачи ухитрились пришить ему обе кисти, но пришлось переквалифицироваться в теоретики и бросить курить. Впрочем, в такой ситуации это, мне кажется, имело смысл сделать.
Однажды был несчастный случай — поражение электричеством со смертельным исходом. Собралась комиссия, и инженер, ответственный за установку, стал объяснять, что и как было. «Он, — сказал инженер о потерпевшем, — встал сюда, — и встал, — и взялся здесь», — и взялся. После некоторого не очень продолжительного остолбенения комиссия засуетилась, а отсуетившись, села и составила второй акт о несчастном случае со смертельным исходом. По этому поводу комментарии как-то не напрашиваются…
На высоковольтных установках в лабораториях имелись устройства, которые должны были отключать ток при попытке туда залезть. Обычно установки располагались в отгороженной металлической сеткой части комнаты, а при открывании дверцы падал стержень контактора (как на дверях лифта) и отключал высокое напряжение. Но ведь быстрее сделать всё, что надо, не снимая напряжения. А те, кто попал под него, — дураки, не умеют работать осторожно. А мы, конечно, умнее и осторожнее. Поэтому все держали в столах скобы, которые надевались на контактор, удерживая его в поднятом положении при открытой двери, в то время как на установке работал человек. Хорошо еще, если в комнате кто-то был. А если сосед отлучался, он мог вернуться и понять, что спешить уже некуда.
Леонид Ашкинази
А куда Сэй-Сенагон дели?