Когда я работал на кафедре археологии Ленинградского университета, у нас училось много посланцев национальных республик. Среди них было немало талантливых ребят, позже ставших профессорами и академиками своих стран. Но, конечно, не все. Попадались и такие, которых тянули наверх, так сказать, из «политкорректности» (термина этого, пришедшего из Америки, тогда еще не было). Ну, как национальные кадры, в порядке должной квоты. А попадались и просто случайные люди, державшиеся по блату.
Хорошо помню одного такого — Ю-ва, сына ректора тамошнего национального университета. Толстый, необыкновенно ленивый парень, все пять лет бивший баклуши. После столь длительных и упорных занятий пришло время защищать дипломную работу. На защите его научный руководитель, известный археолог, ездивший в экспедиции в ту самую республику и хорошо знавший ректора-отца, представил нам эту дипломную работу. При этом он застенчиво сказал, что она, конечно, не свободна от недостатков, которые он тут же и перечислил, но что он надеется на положительную оценку, возможно даже четверку. Оппонент, одна из кафедральных дам, прочитала свой отзыв, в котором недостатков перечислила значительно больше, и сделала вывод, что за эту работу тройка — высшая оценка, на которую работа может рассчитывать.
Тогда взял слово я и сказал, что работу не читал, но, зная пять лет Ю-ва и суммируя все недостатки, перечисленные оппонентом и руководителем, не вижу возможности поставить за эту работу даже тройку. По сути работы нет. Нужно ставить двойку, хоть это и будет первая двойка на защитах за всю историю кафедры. И кафедра проголосовала за двойку.
На следующий год Ю-в привёз новую дипломную работу. Все недостатки были устранены. Чувствовалось, что над текстом и таблицами поработали археологи той республики и сам, нет, не дипломант, а научный руководитель дипломанта. Однако это стало очевидным, как только дипломанту стали задавать вопросы по теме работы. Он ничего не мог ответить, экал и мэкал, мямлил, хотя по-русски изъяснялся отлично. Собственная работа была для него темным лесом. Он блуждал в ней, как в потемках.
Когда публику удалили и члены кафедры приступили к обсуждению, я снова высказался за двойку, так как работа, совершенно очевидно, была выполнена не Ю-м. То есть Ю-в предложил нам не свою работу. Это подлог. Но тут дамы встали горой за тройку. Мне было сказано, что нельзя быть таким черствым, что республике нужны национальные кадры, что Ю-в только что женился и у него ребенок, что он такой несчастный (ну, нет способностей к науке, что же делать!), что его нужно пожалеть, что ему необходим только диплом (а в археологии он, скорее всего, и не будет работать, устроится каким-нибудь чиновником), что он такой вежливый и скромный — посмотрите на него.
Я отвечал, что, как правило, такие невежды и бездари очень хорошо пристраиваются в науке, что, не имея ни способностей, ни вкуса, ни охоты к исследованиям, они как раз стремятся стать начальничками, а это им очень часто удается, к этому у них как раз способности появляются, что наш долг — не допускать их в науку, что другого фильтра нет. Но мои увещевания дамы слушали с выражением терпеливой снисходительности — как чудачество неисправимого идеалиста, чуждого реальности и лишенного человечности. Ю-ву поставили тройку.
Еще через год дамы отправились в экспедицию в ту самую республику. Дальнейшее они рассказывали мне с большим удивлением. Когда, согбенные над раскопанными объектами, они расчищали их под палящим солнцем, вверху на краю раскопа появился новый начальник экспедиции — Ю-в, в белом костюме, в пробковом шлеме на голове и с тонким стеком в руке. Увидев своих бывших учительниц внизу, он застыл в позе сахиба-колонизатора, щелкнул стеком себя по жирному бедру и промолвил: «Тэк-с!»