Топим за хюгге, или «Словарь перемен 2015–2016»

Ближе к Новому году принято подводить итоги. «Словарь перемен 2015–2016», только что опубликованный писательницей и филологом Мариной Вишневецкой — это тоже ­своеобразный итог, но не истекающего года, и даже не прошлого, а двухлетия перед ними, уже заслоненного ближайшими событиями.

«Словарь перемен 2015–2016» — это улов словечек, возникших в 2015–2016 годы в русском языке или заимствованных из социальных жаргонов и других языков; но еще больше в нем в разной степени устойчивых словосочетаний и даже целых фраз, связанных с общественно-политической жизнью, с ее отражением в зеркале СМИ и блогосферы. Последние названы автором «социально-политическими мемами», и, по ощущениям, это самая эфемерная часть содержимого словаря. Хотя, конечно, эфемерно и остальное содержание, как это и должно быть для «словаря-дневника», как определила жанр книги ее автор.

Одним из основных показателей вхождения в язык (во многих случаях — некоторого приближения к нему) слов и словосочетаний служило количество и рост запросов в поисковых системах; если человек ищет словосочетание, значит он его уже встречал, и, скорее всего, не раз. В словарь попали и слова совсем старые, как телегония, но обнаружившие рост, часто по какой-то конкретной причине, в данном случае из-за обнаруженных доказательств веры нового детского омбудсмена, попадьи Анны Кузнецовой, в эту самую телегонию — в то, что ребенок может быть похож не на отца, а на первого мужчину.

Улов словечек и «социально-политических мемов» — плод коллективных усилий, точнее — приятного времяпрепровождения в неформальном одноименном сообществе «Фейсбука», существующем с 2011 года. Вообще это вторая книга такого рода; первая называлась «Словарь перемен 2014» и содержала словечки и выражения, возникшие в течение приснопамятной драмы длиною в год, когда действующими лицами стали метафорические ватники и укропы, и наоборот — либералы и политики волшебной силой суффикса -ота были превращены в бесформенную однородную массу.

Разные статьи «Словаря перемен» могут привлечь внимание людей с разными интересами: общество, история, медиа, политика, пиар и, наконец, сам язык. Лично мне интереснее то, что связано не с языком медиа и его самым специфическим элементом — заголовками, хлесткость которых часто рождается в муках (кровь из носу надо что-то придумать!), — а со спонтанной речью, репрезентующей ежеминутный «дрейф» языка, пузырение, подвижность, то есть возникновение нового, которое может так же быстро исчезнуть, а может закрепиться в языке и даже стать частью значимого тренда. То есть, грубо говоря, не «Путешествие Ивана Грозного из Москвы в Петербург» (тут мне уже надо читать объяснения, сходу и не вспомню историю выражения), а, например, лонгрид.

Тут я поражаюсь — неужели слово заимствовано только 3 года назад? И правда! Ну, то есть, первые запросы в Google идут еще в 2013-м, но их совсем мало. Понятно, что каждое заимствование (да и вообще каждое новое слово) переживает фазу бытования в узком кругу, в частности профессиональном. Конкретно лонгрид пока осталcя профессиональным термином, и, наверное, здесь надо говорить о его вхождении не в общий русский словарь, а в лексикон журналистов и всех, связанных со СМИ. И тем не менее слово угнездилось прочно — мне уже и лонгридина встречалось.

Вообще заимствования — самая аполитичная, семантически разнообразная и эмоционально нейтральная часть «Словаря перемен». Именно тут нашлось место обозначениям новаций — как новых предметов (вейп), так и новых способов организации чего-либо. Целая группа связана с передвижением: гироскутер, сегвей, карпулинг, каршеринг, райдшеринг, моноцикл. Правда, последний предмет сейчас чаще называется моноколесом, и, кстати, выбор «более русского» из нескольких вариантов показателен: такое происходило не раз, вопреки панике по поводу порчи русского языка.

…Лабутены, хоть и обязаны ростом частотности клипу группы «Ленинград», очень традиционное пополнение лексико-семантического поля «Мода, шмотки и всё такое». Сколько таких пришельцев из разных языков уже ушло за прошедшие века… Среди немногих зацепившихся, например, радикально обрусевшие шапка, шуба, юбка, ботинки. Самому молодому из этих заимствований, если отсчитывать от фиксации первого, неуменьшительного варианта — ботины,— больше двухсот лет, остальные старше. То есть сетовать на чужие слова в модной сфере — всё равно что сетовать на саму моду. Мало занятий бессмысленнее.

Но заимствования отражают и новые представления о хорошем и плохом, допустимом и недопустимом. Бодишейминг, виктимблейминг, лукизм отрицательно оценивают поведение, которое обозначают. А именно — «стыдить за тело» (не соответствующее стандартам); «обвинять жертву»; «дискриминировать по внешности». В общем, нехорошо стыдить, обвинять, дискриминировать. Обычно порицается и демонстрация ненависти (чаще всего — в сети), выражаемая уже небольшим словарным гнездом с заимствованным корнем хейт (англ. hate — «ненависть»): хейтер, хейтерить, хейтить, хейтерство, хейтерский.

Конечно, среди читателей найдутся как те, кто сталкивался с этими словами задолго до 2015 года, так и те, кто видит их впервые. Это связано с жизнью в разных «мыльных пузырях», особенно в Интернете: различные молодежные субкультуры, феминистки разных направлений, последователи разных психологических течений — в каждом «пузыре» свой групповой язык, и он может не смешиваться с «соседним», как не смешиваются диалекты соседних деревень.

Самое же милое и актуальное под Новый год заимствование двухлетия — конечно, хюгге, датское слово норвежского происхождения. Ко всему прочему, эта скандинавская лексема приятно разнообразит англицизмы, а всплеск интереса к ней связан с выходом в 2016 году книги Майка Викинга «Hygge. Секрет датского счастья». Но вообще-то не менее волшебно старое русское уют. И не случайно очарование маленького домашнего мира особенно ценится в холодных краях, будь то Россия или Скандинавия; зимняя сказка особенно прекрасна за окном, на которое смотришь из уютной кухни или постели.

…Самое интересное — это не заимствования, а действительно новые слова, новые образования, новые ответы на вечный вопрос «Откуда берутся слова?». Правда, часть новых образований явно относится к «медийному», а не «языковому», то есть они и родились, и использовались исключительно в СМИ. Например, сыроцид. Хотя, конечно, «медийное» и «языковое» не разделены жесткими границами. Например, импортозамещение, лексический продукт политических пиарщиков, было иронически подхвачено и, в общем, вошло в язык. Как тут не вспомнить тоже полюбившиеся нашему народу нанотехнологии.

Новых образований, как и должно быть, мало, заметно меньше, чем заимствований, почти все они экспрессивны, явно тоже эфемерны и скоро канут в лету, если уже не канули. Но всё равно это показатель живой силы, если угодно, потенции конкретных словообразовательных моделей.

Ну, во-первых, упомянутого выше «собирательно-пренебрежительного» суффикса —ота, обсуждавшегося в летнем номере 255 (статья «Доброта, милота, админота, политота, или Новая жизнь старого суффикса») — с ним зафиксированы целых два образования: крипота (из молодежного жаргона: картинки и истории, соответствующие англ. creepy —«жуткий», «мерзкий») и подписота, то есть собирательно о подписчиках блога. Оба образования скорее шутливые, чем пренебрежительные.

А вот в тоже собирательном урбанина плещет ненависть. Суффикс, ее выражающий, тоже интересен, он приклеен к невинному корню урбан как клеймо, как «ответка» на довольно формальный термин урбанистика.

А ведь экспрессивных образований с этим вообще-то многозначным и продуктивным суффиксом — по крайней мере, из оставшихся в современном словаре — всего три: всячина, мешанина и писанина. Особой уничижительности в них явно нет. Более того, всячина и мешанина в древнерусском языке, видимо, были нейтральными. Псковская летопись упоминает в XV веке, как враги принялись «Всячину у псковичь грабити». То есть слово означало «всё подряд». Мешанина — «что-либо, замешанное на воде», например «толокно мешанина». Здесь суффикс имеет собирательное и вещественное значения, ср. окраина, убоина; пренебрежительная коннотация «прилипла» к собирательному -ина, видимо, от лексического значения корней, что позволило образовать уже сразу экспрессивное писанина, а теперь вот и урбанина, с интенсивной уничижительной экспрессией.

В «Словаре перемен» отмечено только неодушевленное и узкое значение этого слова: «московские новостройки, реконструированные центральные улицы Москвы или периодически заполняющие их праздничные конструкции». В общем-то, это московский жаргон, отражающий конфликты и недовольство мэрией. Загадочен вопрос авторства. Судя по словарю, впервые слово фиксируется 23 июля 2016 года в тексте Станислава Яковлева «О Собянине после Капкова» в разделе «Мнения» АПН, но через два дня, 25 июля, Иван Давыдов пишет у себя в «Фейсбуке»: «Придумал слово „урбанина“ — это материальное воплощение московской мэрией урбанистических идеек арт-бюро „Стрелка“». Видимо, начало слова — это всегда некоторая загадка, даже если ему несколько лет, а не тысячелетий.

Следующее слово, хоть один из его корней и неприличен, экспрессивно скорее в положительном смысле, и до поры существовало весьма латентно в фитнес-сленге. Это название упражнения на ягодицы: горижоп. Надо признать, очень выразительное, созданное по древней модели: ср. горицвет.

А вот последствия для девушки, сделавшей слово известным, оказались печальными. «В Иркутской области депутат, приседавшая на фоне гробов, лишилась всего» — такие заголовки появились в ноябре 2016-го. Любительница фитнеса и местная глава фракции «Единой России» руководила предприятием «Ритуальные услуги», и ролик с приседаниями записала прямо на рабочем месте. А после выкладывания его в сеть под неприличным названием лишилась как членства в партии, так и работы. Несправедливо, считаю.

…Помимо новых образований, новые слова могут появляться на свет и путем появления у старых слов новых значений и последующего изменения сочетаемости. Такая история произошла со старым глаголом топить, превратившимся в новый глагол топить за, то есть «поддерживать, агитировать за кого-то или что-то». История слова — очень извилистая, включающая несколько переходов из жаргона в жаргон и несколько семантических переходов, — регулярно привлекает внимание любителей языка и, возможно, заслуживает отдельной статьи. По мнению составителя словаря, именно к 2015–2016 годам слово стало частью общего интернет-сленга и начало использоваться в СМИ.

Как много из того недалекого времени уже успело забыться. Но теперь мы сможем взять с полки словарь и окунуться в атмосферу тех дней.

Ирина Фуфаева,
научный сотрудник лаборатории социолингвистики РГГУ