Ритмы древневосточных мифов

Гомер учился поэтическим приемам у сказителей из бронзового века

«Гомера не было.
Теперь это уже доказано.
Всё было совсем не так.
„Илиаду“ и „Одиссею“ написал
совершенно другой старик,
тоже слепой…»

М. Ардов цитирует А. Ахматову [1]

Древнегреческая поэзия задала ритм и просодию европейского стиха — в той части, в которой мы полагаем себя наследниками культуры, породившей Гесиода, Гомера и Сапфо. «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос…» — с древнегреческого гекзаметра как будто начинаются стихи всех времен и народов в рамках европейской цивилизации. Как будто до Древней Греции и не было ничего. Как будто это слепые старцы-рапсоды, собравшись в кружок, породили сложный ритм, строящийся на расчете последовательностей длинных и кратких гласных, ямбических и хореических стоп, спондеев и пиррихиев, сложно рассчитанных окончаний. Рифма, гласят учебники по стиховедению, в древнегреческой и древнеримской поэзии отсутствовала, — а значит, и не было никакой рифмы в древности, образовываться она начала только в Средневековье. На подсчете мор складывались стихи в Элладе, а значит, ничего другого и не было никогда среди народов, говорящих на языках индоевропейской семьи. О, нет, конечно, еще есть фольклор, но то совсем другое дело. Да, есть еще германский аллитерационный стих, но ведь и он совсем другое дело. А древнегреческая поэзия — встала из мрака младая где-то в I тысячелетии до н. э. и с нуля, из тьмы, соткала сразу гомеровский эпос с его стихотворным ритмом и довольно сложным образным рядом.

Кажется, что именно таким странным образом воспринимает научный мейнстрим древнегреческую поэзию — как то, что следует всячески изучать, но у чего будто бы нет корней. Любопытно, что по крайней мере некоторые исследователи античной поэзии, классики, на прямой вопрос об истоках своего предмета отвечают крайне уклончиво, и видно, что их большей частью эти истоки не интересуют (редакция ТрВ-Наука адресовала этот вопрос ученым из МГУ, попросившим не называть имен). Именно так преподносят древнегреческую поэзию в школе — как возникшую из ничего, как ставшую единственным началом поэтической традиции в Европе.

В противоположность стиховедам, оставляющим вопрос о ближневосточных истоках греческой поэзии вне рамок своего интереса, исследователи, занимающиеся литературным наследием позднего бронзового века, в первую очередь Древнего Ближнего Востока и Малой Азии, уже давно говорят о ее возможной связи с поэзией, записанной клинописью на глиняных табличках во II тысячелетии до н. э. на шумерском, аккадском, хурритском, угаритском, хеттском и др. языках, зафиксированных в клинописи бронзового века. Иначе и быть не могло, ведь Древняя Греция, какой мы знаем ее во времена Трои (Трои археологических слоев VI и VII-А — Трои II тысячелетия до н. э.; слой VII-A соотносится историками с событиями гомеровского эпоса), имела тесные связи с Ближним Востоком и государствами Малой Азии, в первую очередь со своим непосредственным могущественным соседом — Хеттской империей времен расцвета (ТрВ-Наука уже рассказывала о документах, фиксирующих контакты между хеттами и греками из Троады, см. [2]).

Троя и Илион — два названия знаменитого города, который брали под руководством хитроумного Одиссея греки; известные из гомеровского эпоса, они знакомы нам и на хеттском языке, записанные клинописью как Таруиса и Вилуса. Вероятнее всего, были это два расположенных поблизости поселения: как еще объяснить существование параллельных названий, каждое из которых подтверждается данными хеттских источников? Древние египтяне во II тысячелетии до н. э. тоже хорошо знали греков: как указывает историк А. Сафронов, «племена пелесет, текер и турша (обнаруживаемые в древнеегипетских источниках, в частности в надписях Мединет-Абу. — Прим. ред.) с большой долей вероятности следует локализовать на северо-западе Анатолии, в Троаде, а этноним дануна, также упоминаемый в надписях Рамсеса III, сопоставлять с греками-данайцами [3]». Таким образом, греки в Малой Азии не только тесно взаимодействовали с хеттами, а через них и со всем остальным Ближним Востоком, но и буквально находились от Хаттусы в вассальной зависимости. Практически невозможно представить себе, что культура, в том числе словесная, поэтическая: песни, мифы, ритуалы, — оставалась без влияния со стороны «старших отцов и братьев».

Она, очевидно, и не оставалась. К сожалению, мы просто не очень много знаем о предшественниках древних греков в этой области. Выдвигается предположение, что хетты стали для древних греков проводниками поэтической культуры — как были они проводниками вообще всякой культуры, принимая в свое пространство чужих богов, мифы, истории, названия городов и стран, письменность и ремёсла. Так, о хаттах, их языке, сочинениях и ритуалах мы знаем только через посредство хеттских источников, да и хурритские мифы достались нам на хеттском языке. От хеттов мотивы мифологических сочинений, песен, а также поэтические приемы распространялись на запад. Communis opinio гласит, что поэмы Гесиода, в том числе «Теогония», имеют безусловные параллели с хеттскими и хурритскими нарративами — и что эти параллели следует понимать как заимствование.

Хеттская империя претерпела внезапный коллапс [4] и исчезла в конце II тысячелетия до н. э., оставив после себя некоторое количество говоривших на лувийском языке городов-государств в Сирии и на юго-востоке Малой Азии. Что стало с ее наследием, растворившимся в культуре последующих времен? Мы знаем, что в библейских текстах упоминается народ хатти — речь идет о ситуации I тысячелетия до н. э., после «бронзового коллапса» и «темных веков», о начале железного века; то есть о потомках великого Хеттского царства — постхеттских государствах, объединенных общей памятью и общим — лувийским, а не хеттским — языком. В докладе, прочитанном в РГГУ несколько лет назад, И. Якубович, хеттолог из Марбургского университета (Германия), выдвинул предположение, что лувийцы смешивались с приходящими с северо-запада народами, в том числе с упомянутыми в египетских надписях пелесет — филистимлянами, известными нам по тем же библейским источникам, и с греками, известными по гомеровскому эпосу как данайцы и ахейцы (JKWŠ («экуэш») и TNJW («денйен», дануна) египетских источников), а также как расположенное на юго-западе Малой Азии царство Аххиява хеттских текстов.

Объем доставшегося нам поэтического наследия на хеттском языке, к сожалению, мал — это в основном мифы, в том числе в виде песен, и ритуалы. А на лувийском языке и вовсе ничего не сохранилось. Провал не позволяет совсем уж без сомнений восстанавливать пути развития ­древнегреческого поэтического творчества: вся найденная до сих пор поэзия хеттов — переводная, заимствованная у хурритов и прочих окружающих их народов. Но ровно поэтому сложно сомневаться в том, что посредничество как таковое имело место и что эту роль взяли на себя именно хетты. Знали бы мы древнегреческий эпос в том развитом, сложном виде, в каком он дошел до наших времен, не будь хеттской переходной ступени в Малой Азии? Вполне вероятно, что нет.

Поэзия Древнего Ближнего Востока и Малой Азии

Что представляла собой ближневосточная поэтическая традиция II тысячелетия до н. э., от которой, вероятно, следует отсчитывать Гомера и Гесиода? Дошедшая до нас шумерская поэзия — это сравнительно обширный корпус текстов, который начинается с легенд и песен о Гильгамеше, легших позднее в аккадской переработке в основу «Эпоса о Гильгамеше» [5, 6, 7]. Первый подход к анализу шумерского стихотворного корпуса, на фоне контрольной проверки по прозаическим текстам (литературные письма), был сделан в Институте языкознания РАН в рамках проекта «Древнейшие стихосложения мира: от шумеров к грекам»¹. Результаты неожиданно показали, что мы можем говорить о рифме уже на этом древнем этапе становления стиха [8]. Так, в поэме «Гильгамеш и Ага» только примерно в пяти из 115 строк отсутствует рифма или ассонирование с соседними строками.

Как отмечается в отчете РНФ по упомянутому проекту, «в строках, объединенных в строфы синтаксическим параллелизмом, нередко встречается начальная и внутренняя тавтологическая или ассонансная рифма (как внутри одной строки, так и между двумя соседними строками). Так, в терцете 42–44 из поэмы „Гильгамеш, Энкиду и подземное царство“, в котором первая и третья строка демонстрируют ассонансную рифму на /u/, все три строки начинаются номинальной цепочкой из трех слогов с окончанием /bi(j)a/» [8].

Аккадская поэзия также сохранилась в относительно большом корпусе текстов. Более того, именно тексты на аккадском, lingua franca Древнего Ближнего Востока бронзового века, захватывают и I тысячелетие до н. э., когда аккадский, вышедший из повседневного употребления, становится буквально тайным языком, языком для посвященных. Благодаря своей долгой истории (практически два тысячелетия!) аккадский демонстрирует нам настоящий стих, урегулированный по количеству ударений — по четыре на строку, два полустишия. Рифмы на конце строки в аккадских поэтических текстах, как, впрочем, и в древнегреческих, нет. Зато есть удлинения гласного в определенных позициях, необходимые для выравнивания размера стихотворных строк. Среди таких явлений — стяжение возникающих трифтонгов (трех гласных подряд) в так называемые сверхдолгие гласные (и мы невольно вспоминаем древнегреческие спондеи).

А вот в хеттском очень небольшом, плохо сохранившемся корпусе поэтических текстов, к тому же недостаточно хорошо к настоящему моменту исследованном, мы встречаем ту самую рифму, которой, как предполагалось, в древности быть не могло. Это большей частью грамматическая рифма, то есть совпадающие по звучанию окончания глаголов. Но не только — встречается и неграмматическая рифма (см. врезку ниже). Разбирая хеттский стих, можно вполне отчетливо услышать внутренним слухом те же аккадские четыре ударения на строку. Но не только их — встречаются и явно стихотворные блоки с размером три или шесть ударений. Есть в хеттских текстах и аллитерации — на память сразу приходит германский аллитерационный стих, значительно более позднего времени, но структурно очень похожий на то, что мы видим в начале некоторых строк хеттского эпоса. Такое (случайное?) совпадение, думается, может иметь истоки в похожей схеме просодической организации клаузы. Здесь, например, работает принцип «второй позиции» —то есть позиции второго слова в предложении; в германских языках оно обязательно подтягивает глагол, а в случае с хеттским во второй позиции оказываются длинные цепочки энклитик (коротких безударных служебных слов).

В тех блоках хеттских текстов, которые можно уверенно считать урегулированными с точки зрения рифмы и аллитерации, появляются также довольно характерные для эпического стиха поэтические повторения (формулы). Если говорить именно о ритме стиха, то явно присутствуют строки с цезурой. Так что многие формальные характеристики древнегреческого стиха были как минимум известны задолго до того, как один слепой старец взял свою лиру.

Песнь об Улликумми (хетто-хурритский цикл о боге Кумарби)

Обнаруженная в архивах Хаттусы «Песнь об Улликумми» — сочинение мифологического характера, входящее в группу подобных ему переводных с хурритского языка текстов, где основным действующим лицом является хурритский бог Кумарби. На этом основании всю группу называют «циклом Кумарби», и она является хеттской версией соответствующего хурритского эпоса.

В той части эпоса, которую представляет «Песнь об Улликумми», бог грома (Тархунт) занимает трон в небесном царстве, а свергнутый им Кумарби пытается вернуть себе силу, поднимая восстание. Отсюда эпитет Кумарби — «отец всех богов», формула, повторяющаяся регулярно по ходу повествования и фактически начинающая «Песнь об Улликумми», см. экземпляр B, KUB33.98(+) i 4–5 (цит. по: E. Rieken et al. (ed.), hethiter.net/: CTH 345.I.1 (TX 2009–08–31)): ḫūmantaš *šiunaš addan Kumarbin išḫamiḫḫi «Кумарби, отца всех богов, я пою». Улликумми — каменный монстр, которого Кумарби создает для борьбы с богом грома, см. экземпляр А, KBo 26.58+ iii 18: paidd[u=wa=ššan] dullikummi *laman ēšdu «Пусть имя ему будет Улликумми». Улликумми растет и достигает небес, где его первым видит бог солнца, который спешит поведать о каменном великане богу грома. На этом и заканчивается первая табличка, содержание которой анализируется ниже.

Более полувека, с момента первой публикации «Песни об Улликумми» (Güterbock 1951), в среде хеттологов бытует утверждение, что цикл Кумарби представляет собой поэтический текст, в отличие, например, от «Мифа о Телибину», считающегося прозой. Основание тому — маркировка текста шумерской логограммой SÌR («песнь») — эта логограмма читалась по-хеттски как нечто вроде «исхамаис». Еще Г. Гютербоком, автором первой публикации, была выдвинута гипотеза, что при чтении поэтического текста вслух деление на строки происходило по клаузам — то есть конец строки совпадал с концом клаузы. Последующие исследователи, среди которых такие хеттологи, как Й. Макнейл, С. Дурнфорд, Х. Айхнер, К. Мелчерт, Р. Франча, М. Бачварова, М. Виден, А. Клукхорст, вслед за ним исходили из априорного представления о хеттской поэтической строке, совпадающей с клаузой, и о соответствии ритма хеттского стиха так называемой месопотамской традиции (аккадский стих, урегулированный как четыре ударения в строке, имеющий два полустишия). Сейчас приходится констатировать, что, скорее всего, далеко не везде это так, однако в тексте «Песни об Улликумми» выделяются целые блоки, соответствующие традиции — но к аккадскому ритму добавляющие аллитерацию и конечную рифму.

Любопытно, что в аккадском и шумерском стихе наблюдается совпадение начала стихотворной строки с графической строкой в клинописной табличке. Для хеттского стиха в тех блоках, где в глаза бросается рифма и большое количество аллитераций, а также поэтические повторения, можно регулярно наблюдать и совпадение начала предполагаемой стихотворной строки с началом графической строки.

Пример стихотворного отрывка из «Песни об Улликумми»

Не весь текст хетто-хурритского мифа об Улликумми, входящего в цикл Кумарби, выстроен как стих. Видимо, рассказывавший историю сказитель позволял себе варьировать темп речи и перемежал прозаические части повествования и настоящие стихи — с ритмической организацией, рифмовкой на конце и в середине строки, с поэтическими повторами. Приведем ниже один из ярких примеров стихотворной части, обнаруженной автором статьи в пятом параграфе «Песни об Улликумми», когда Кумарби идет в дом моря (море — одушевленный герой мифа, принимающий гостя со свойственным Востоку гостеприимством).

Позиция1	Хеттский текст в транслитерации	Перевод
C obv. ii 10	tuk=wa *menaḫḫanda	Мол, для тебя
C obv. ii 11	*eripi karū duwarnan |	уже кедр сломан
C obv. ii 12	*paršur=ya=tta menaḫḫanda	И для тебя мясо
	karū zanuwan |	уже приготовлено
C obv. ii 13	tuk=ma=wa *menaḫḫanda	Мол, и для тебя
	*šiwatti *išpanti=ya	днем и ночью
C obv. ii 14	LÚ.MEŠNAR=ma=wa *zinar menaḫḫanda	мол, певцы же перед лирами
C obv. ii 15	tiššan ḫarkanzi | šarā tīya |	стоят. Поднимись!
C obv. ii 16	nu *parna=ma arḫa eḫu |	В мой дом иди!
C obv. ii 17	n=aš šarā tīyat	И он встал…

¹ Расположение строки на табличке (копия, сторона, колонка, строка).

² Знак * указывает на то, что в оригинале слово передано шумерской или аккадской гетерограммой. Знак | свидетельствует о конце предложения. Знак = указывает на безударность следующего слова (энклитики), что графически передано слитным написанием клинописных знаков.

‌

Мария Молина,
канд. филол. наук, науч. сотр. Института языкознания РАН, ст. науч. сотр. ИКВИА НИУ ВШЭ

1. ahmatova.niv.ru/ahmatova/vospominaniya/ardov-ordynka/glava-vii.htm
2. trv-science.ru/2019/07/02/troyanskaya-vojna-vzglyad-iz-egypta/
3. Сафронов А. В. Упоминается ли Троянская война в надписи Рамcеса III? // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2019. XXIII. Полутом 2. С. 939–949.
4. Молина М. Бронзовый коллапс, или Куда делись все эти люди. 
5. Гильгамеш и Ага: Römer W. H. Ph. Das sumerische Kurzepos “Gilgamesh and Akka” // Alter Orient und Altes Testament. 290. I. Neukirchen-Vluyn: Neukirchener Verlag, 1980.
6. Edzard D. O. Gilgameš und Huwawa A. I. Teil // Zeitschrift für Assyriologie. 1990. 2. 80. P. 165–203; 1991. 2. 81. P. 165–233.
7. Гильгамеш, Энкиду и подземное царство: Gadotti A. “Gilgamesh, Enkidu and the Netherworld” and the Sumerian Gilgamesh Cycle // Untersuchungen zur Assyriologie und Vorderasiatischen Archäologie. Bd. 10. Boston, Berlin, 2014.
8. Молина М. Попробуй спеть мертвую песню. Как и зачем лингвисты восстанавливают звучание клинописных стихов. 
9. РНФ, годовой отчет о выполнении проекта № 18–18–00503 «Древнейшие стихосложения мира: от шумеров к грекам». 2018.
10. Molina M. Poetic Line Boundaries in Hittite Epic “Song of Ullikummi” // Aula Orientalis. 2019. 37/2. P. 275–292.

¹ Работа по анализу древних стихотворных произведений проходила в рамках грантов РФФИ № 17–06–00392 и РНФ № 18–18–00503.