— Социолог Дмитрий Рогозин, знаток проблемы старения, много путешествовавший по России, на нашу просьбу придумать для вас интересный вопрос, сказал: «А зачем спрашивать, нужно просто ее обнять». Так что передаем вам наши виртуальные объятия. Но все же не удержимся от нескольких вопросов. Если сравнивать научное и литературное творчество, то чем они схожи и чем различны?
— У всех по-разному. Но в моем случае мое прошлое, когда я соприкоснулась ненадолго с наукой, от меня не ушло. И что бы я ни делала, вероятно, я делаю по тем клише, которые наработаны в лаборатории: постановка задачи и ее решение.
— Не жалеете ли вы, что ушли из науки?
— Всегда. Нет ничего интереснее, чем научное исследование.
— Удается ли что-то читать из научно-популярных книг? Какие привлекли ваше мнение за последнее время?
— Научпоп — любимое чтение. Сейчас рядом со мной книга Елены Клещенко «ДНК и ее человек». Прекрасная книга!
— Как думаете, делают ли научные работники все возможное, чтобы популяризировать полученные ими факты о нашем мире, Вселенной, природе? Или нужно что-то изменить?
— Разочарую вас своим ответом: популяризация науки часто сводится к очень вульгарному примитиву. К тому же интересы большей части человечества лежат не в этой области. Ничего здесь не поменяешь: человек такое животное, которое заинтересовано прежде всего в выживании и размножении. Как и все остальные мышки-таракашки. Ученые и их разработки очень сильно меняют мир (от прививок до мобильных телефонов), но большая часть человечества — обычные пользователи. В этом смысле ученые — избранная раса.
— Какие самые важные уроки дает нам разворачивающаяся пандемия коронавируса?
— Рано об этом говорить. Мне и самой очень интересно, каким будет мир после. Трудно строить прогнозы на этот счет.
— Ваши рекомендации: как лучше выдержать ситуацию вынужденной изоляции?
— Мы пока в самом начале самоизоляции. У меня дел по горло: разборка бумаг, фотографий, пыльных углов. До книг пока еще не добралась. Увлекательный процесс: рассматриваю фотографии, оставшиеся от поездок того времени, когда никаких мобильников еще не было, понимаю, что никогда больше не попаду ни в Равенну, ни в любимую Геную. Благодарна судьбе, что так счастлива пожила в мире открытых границ и безграничной информации. Впрочем, информация идет сейчас таким потоком, что не всё успеваю отслеживать, да оно и не нужно.
— Какие книги вы порекомендуете читать оказавшимся в ситуации карантина (удаленки, самоизоляции)? Что бы вы посоветовали почитать из вашего?
— Из моих книжек ничего не порекомендую. Люди сами выбирают, что им сегодня читать. Вот читаю «Хаджи-Мурата» Льва Толстого и «Любовную лирику» Овидия. И лежит наготове целая стопка книг, больше поэзии, чем прозы. Хорошее время для медленного и осмысленного чтения.
Читать надо то, что любишь. И немного «трудного» чтения не помешает. Есть такие книги, к которым я подходила много раз и бросала. Например, «Улисс»… Сейчас самое время для них.
— Какой, на ваш взгляд, будет литература через полвека? Изменится ли книга, если меняются читатели?
— Думаю, в будущем бумажная книга превратится в антикварный продукт и будет очень цениться. Когда мои внуки стали подрастать, я им показывала дико растрепанные книги, в доме есть одна 1799 года издания, и они знают, что эта книга — драгоценность. А читают они, естественно, с «читалок». Литература изменится. Она всегда меняется, но самое важное остается на века.
До сих пор читают и Гомера, и Данте, и Шекспира. И не так важно, в конце концов, будут ли читать бумажные книги или другими способами получать информацию. Слово-то какое! Но мы-то знаем, что в литературе — и вообще в искусстве — содержится нечто, что не переводится в «байты и биты». Мы сопереживаем, сочувствуем, страдаем, набираем опыт в соответствии с нашим чтением.
Изменится всё — и книга, и читатели. А как изменится, вопрос для спекуляций на эту тему… Надо это пережить и оказаться в ином времени, в ином мире. Но это для вас, молодых: старики-то в любом случае вымирают. И не обязательно от коронавируса.
— Каково ваше мнение о современных и будущих тенденциях в культурной эволюции? Самое главное: будут ли доминировавшие в последние десятилетия «гуманистические» тенденции (ценность человеческой жизни, права человека, недопустимость оскорбления чьих-то чувств, равенство, права меньшинств и т. д.) в дальнейшем усиливаться? Или, наоборот, произойдет возврат к более «суровым», «традиционным» и «патриархальным» нравам и моральным нормам? Не делают ли эти тенденции человечество слишком уязвимым, например, к таким вызовам, как нынешняя эпидемия?
— Это как раз и есть главная тема размышлений: что будет потом, как изменится социум, какие изменения возможны в поведении человека, особенно в области того, что мы называем «привычками»… У человека, как и у любого животного, два приоритета: выживание и размножение. Именно здесь я и ожидаю важных перемен.
Наиболее вероятный сценарий — возрастание того, что общим словом обозначается как «эгоизм» в частной жизни и сознательное ограничение рождаемости. Во всяком случае, в той области цивилизации, которую принято называть «иудео-христианской». Параллельно с этим наиболее вменяемые и богатые государства станут лучше финансировать научные лаборатории и обратят более пристальное внимание на организацию социальной медицины.
Еще одно возможное последствие этого «вызова» со стороны природы — изменение отношения к проблеме города как такового. Мне представляется, что «переурбанизация» закончится, начнется противоположный процесс, по крайней мере в тех странах, которые, как наша, обладают обширной территорией.
В наше время мир не живет по единому сценарию, и оба варианта — и условно гуманистический, и условно традиционно-патриархальный — могут реализовываться в разных странах. В нашей стране, как мне представляется, следует ожидать как раз ужесточения власти и усиления контроля над частным человеком со стороны государства.
История Содома и Гоморры — замечательная библейская метафора, о которой стоит поразмышлять. Но в нашем случае трудно ожидать, что праведников выведут за руку из погибающего от морального падения города.
Человеческая цивилизация пред лицом природы остается хрупкой и уязвимой — вот как бы я прочитала происходящую пандемию.
Вопросы задавали А. Марков, М. Вишневецкая, Н. Демина, С. Нечаев и др.
Рассуждать о том, как будет выглядеть тот или иной жанр литературы в будущем (даже недалёком) — ИМХО — занятие более-менее разумное, только если рассматривается/изучается место, которое занимает книга в данной культуре и в данное время. Тема очень развесистая, конечно, в двух абзацах не утоптать. Но вот та же фантастика. Она началась с НФ, которая не была «фантастикой». Она была, скорее, популяризацией не фантастических прогнозов. Этакое аналитическое продолжение наблюдаемых тенденций, причём казавшихся очевидными. Примерно так: сейчас появляется то-то и то-то. Оно — несомненно! — будет развиваться так-то и так-то (важно, что «несомненно»). Нужно готовиться к тому, что жить придётся вот этак. Ну, и объяснения, почему так будет. Причём «исходная НФ» создавалась в обществе, где — с одной стороны — львиная доля читателей была объективно «далека от науки», с другой — развивалась литература «большого романа», который — как считалось — «объясняет общество», решая, при этом, вопросы, считавшиеся «вечными» (хотя — если посмотреть — были весьма частными, связанными со временем), а с третьей — науки (приложенные к практике) очень быстро меняли общество (причём меняли для всех). Но скоро выяснилось, что — да — всё меняется, но… итог не такой, какого ожидали. Но та же НФ продолжала читаться. Значит, в ней оказалось востребованным читателями не то, чего ожидали авторы (и читатели «первой волны»). Фантастика заняла другое место в культуре. Как, полагаю, и книги вообще.
» Значит, в ней оказалось востребованным читателями не то, чего ожидали авторы (и читатели «первой волны»). Фантастика заняла другое место в культуре. Как, полагаю, и книги вообще.» — комментатор блестящий стилист. Сказал вроде очевидные вещи, как бы обещался раскрыть суть, подошел к ней … и здесь и бросил читателя. Что называется — «заманил и бросил»
Я бы попробовал раскрыть суть… Да, боюсь, придётся очень много написать. Потому что придётся изложить, как мне представляется эволюция места литературы в культуре — да, хотя бы, за последние лет двести. И с чем эта эволюция связана. А это, во-первых, в пару-другую абзацев не впихнуть. А во-вторых — это будут рассуждения сущего дилетанта.
Гм … весьма содержательный комментарий
Ладно… КОНСПЕКТ :=)
НФ появилась, обозначилась, как жанр, в середине — второй половине 19-го века. Века, когда в литературе была эпоха Большого Романа. Который — считалось — «открывает обществу глаза на самоё себя», «ставит Вечные Вопросы (и — порой — предлагает решения оных)». Ну, вопросы (типа «Человек ли лакей?» или «Имеет ли женщина разум»? :=)) были, на самом деле, совсем не вечными, а свойствнному времени… Но в то время (когда «человечество освобождалось от предрассудков», «Наука (с большой буквы) преобразовывала мир», и т.д.; почему именно в то время так казалось — особый вопрос) было мнение, что человечество переживает некоторый качественный переход (очередной Конец Истории :=)), переходит в какую-то «естественную для человека стадию». (Между прочим, представления о Коммунизме — из той же оперы). Словом, поведение человека — наконец-то — стало «естественным». И НФ рисовала, как этот «естественный человек» будет жить, когда (не «если», а «когда»; прогресс казался линейным — и чисто в материальной области)…
Но вскорости (да с рубежа 20-го века, и чем дальше, тем яснее) стало понятно, не только, что Всё Развивается Не Так, но и что «естественные (вечные и т.д.) черты человека» — совсем не вечные и не естественные. Что они зависят от условий, да ещё как. ПМВ породила «литературу потерянного поколения», а дальше — больше. Реалистический роман стал не «вечным», а конкретным во времени. Литература стала описывать конкретного человека в конкретных условиях… которые авторы отфильтровывали, искали то, что ими считалось нужным для того, чтобы заставить своих героев показать… Показать то, что автор считает важным, так, как автор понимает.
А старая НФ читалась. Но уже — как изображение людей в смоделированных условиях. Второстепенное (в старой НФ), поведение личностей в особых условиях, стало читаться, как основное. А казавшиеся «неизбежными» формы общества будущего (близкого или дальнего) стали восприниматься, как модели «возможного». Именно — умозрительные модели. Порой — утрированные. Но из-за этого — очень удобные для изображения человека (и рассуждения о человеке и обществе).
И моделирование условий стало одной из литературных норм. Свободное моделирование. У НФ уже не требовалось «научности»; развилась фэнтези (разного типа).
Это — одна сторона.
Вторая — что книги (художественные) перестают считаться «учебниками жизни». Появляется понимние, что «художественное вИдение» по глубине понимания и анализа уступает книгам специальным.
И художественная литература всё больше берёт на себя функцию развлечения.
(Конечно, разные авторы по-разному склоняются к одной или другой стороне, когда пишут. Ну и читатели склоняются к одной или другой стороне).
Но тогда НФ чрезвычайно затребована? Сейчас, например, вовсю задаются вопросом — «как изменится мир после???» И никто не сомневается вроде что СИЛЬНО изменится. А ведь наиболее удобно это «исследовать» именно средствами НФ.
Именно «исследовать» в во-от таких кавычках. Потому что нормальное исследование требует рассмотрения максимума факторов, оценки их влияния, их природы, и т.д. А НФ может что? Взять какие-то отдельные (с присвоением им «веса» по вкусу авторов), и что-то на этом основании строить? Да, можно и так, конечно… Но только — как толчок к «нехудожественному» исследованию (как «Возвращение со звёзд» Лема).
Склонен согласиться. Добавлю только, что результаты НФ «исследования» более доступны широкому читателю, чем более поздние и тщательные истинные исследования.