Снова и снова вижу в соцсетях словесную пальбу не очень искушенных, но очень мотивированных любителей русского языка по привычным мишеням грамматической ненависти. Живут своей жизнью несколько мифических, выдуманных правил русского языка. Это уже своего рода фольклор!
Например, глаголы извиняться и убираться — жертвы «мифа о СЯ».
«Убираться, прибираться — как язык поворачивается такое произносить? Мы же не себя убираем!»; «Разве можно самому себя извинять?»
На самом деле постфикс —ся, который действительно происходит из возвратного местоимения себя, превратившегося — так бывает — в кусочек слова (через стадии краткой формы ся, а затем безударной частицы), выражает множество разнообразных значений. И те же люди, которые возмущаются упомянутыми глаголами, вовсе не возмущают сами себя, не правда ли? И когда они говорят кому-то — не обзывайся, не ругайся, — не имеют в виду, что этот кто-то ругает сам себя. И когда спрашивают, как называется эта речка, не думают, что речка сама себя называет. Да и вообще, не задумываясь используют глаголы с постфиксом —ся/-сь на каждом шагу.
— Мне не кажется, я точно знаю, что так нельзя говорить!
— Соглашусь, это просто ужасно!
Претензии к якобы неуместному постфиксу в контексте убраться в квартире любители «мифа о СЯ» порой подкрепляют «правильным» его употреблением в контексте убраться ИЗ квартиры. То есть «убрать себя»: «Убираться можно только к черту!»
Очевидно, в их памяти осталось первое упомянутое в школе значение так называемых возвратных глаголов — то самое действие, направленное на говорящего, «возвращенное» говорящему: причесалась — причесала себя. Но дело в том, что среди всех глаголов на —ся таких «воистину возвратных», которые можно заменить на невозвратный глагол с дополнением себя (одеваться = одевать себя), меньшинство.
Увы, остальные глаголы на —ся, с которыми такую операцию не провернешь (соглашусь = соглашу себя? Да ладно!), тоже называются (но не называют себя!) возвратными. Что тоже вносит вклад в путаницу.
Не деритесь! Помиритесь; Мы пообщались и зафрендились. В таких примерах можно выделить значение взаимности действия. Размечтался! Не ленись! Соберись, тряпка! Денег нет, но вы держитесь! — внутреннее состояние субъекта. Интересно, что это внутреннее состояние частенько, как видим, в контекстах становится (и вновь —ся!) целью какого-то другого субъекта, совершенно внешнего.
Та самая собака, которая то ли кусается, то ли нет, напоминает о выражении постфиксом некоего постоянного свойства субъекта. Тема, которая является важной и при этом в голове не укладывается, — о том, что такие глаголы вполне себе могут иметь при себе дополнения, т. е. выражаемые ими действия могут направляться на другие объекты.
И это мы еще не вспомнили о безличных глаголах. Например, о тех, которые выражают состояние кого-то, названного дополнением. Мне хочется, не спится, не пишется. О страдательных глаголах: Вопрос вами ставится совершенно правомерно, конструкции с которыми синонимичны стандартным: Вы ставите вопрос совершенно правомерно — и порой нацелены на «размывание» субъекта действия.
Заметим, что в одних случаях — целовались, зафрендились — постфикс можно заменить дополнением «друг друга», а в других — нет, потому что глагол без —ся значит совсем другое (притворяться и притворять дверь) или вовсе не существует (размечтать, прикоснуть, колосить, старать, смеять, боять).
Одним словом, с «извинением себя» и «убиранием себя» нет никаких проблем, потому что таких конструкций за ненавидимыми глаголами просто нет.
«Миф о СЯ» оказывается частным случаем куда более древнего и массового мифа «об истинном значении», когда люди полагают, что «настоящим» значением того или иного слова является его этимологическое значение — то значение, которое слово имело в момент образования. По этой логике красные чернила, или красное белье, или гуглить в смысле ‘пользоваться любым поисковиком’ — вопиющая безграмотность. На самом деле семантический сдвиг — сдвиг значения слова или даже, как видим, отдельных его кусочков — морфем — это самое что ни на есть тривиальное изменение, из тех, что постоянно происходят в любом языке и, таким образом, и осуществляют его развитие и приспособление к меняющимся коммуникативным потребностям говорящих в меняющемся вокруг них мире.
А с чем же проблемы есть?
Давайте посмотрим, как расценивают глагол убираться словари? У Ожегова оба значения: «Привести в порядок что-н., произвести уборку» и «Убирайся отсюда! (уходи вон, прочь, проваливай!)» имеют помету «разг.». Оба! В Толковом словаре Ефремовой — тоже. Статус того самого убирайся прочь для авторитетных лексикографов полностью аналогичен статусу возвратного глагола в осуждаемом значении. Естественно, на статус никак не влияет возможность замены его конструкцией убирай себя. В обоих значениях глагол принадлежит к так называемому разговорному стилю так называемого литературного языка. (Не путать литературный язык с языком художественной литературы! Литературный язык — это всего-навсего язык нормированный, язык образованных носителей языка. Не путать разговорный язык с просторечием! Разговорные единицы могут использоваться в медиа и художественной литературе, и только в официальный стиль им нет хода. А вот просторечные, типа кажись, — лишь в качестве языковой игры).
С глаголом извиняться вопрос тоньше. Отметим, что осуждение он вызывает только в форме первого лица. Люди даже пытаются это объяснить, мол, извиняться и извиняюсь — это разные слова.
Опять же, если ты веришь, что извиняться означает не ‘просить прощения’, а ‘самому себя прощать’, то она извинилась ничуть не лучше, чем я извиняюсь! Значит, дело в другом.
Если обратиться к источникам, к классике, — форму первого лица глагола извиняться мы найдем во множестве.
«…Княгиня его не останавливала; отвечая на его поцелуй в руку поцелуем в его щеку, она только всегда тепло и искренне пожимала его руку, дескать: „не извиняюсь — мы свои“» (Н. С. Лесков. Захудалый род, 1874). Здесь слово вполне литературно! Но есть нюанс. На определенном этапе извиняюсь стало не только выражать действие, но и служить этикетным словом! Как здравствуйте, привет, пока, до свиданья, спасибо, пожалуйста, простите, не за что… Но обрело оно эту функцию как раз в том самом просторечии, то есть — в речи не самых образованных носителей русского языка. Героев Зощенко, Ильфа и Петрова…
«— Извиняюсь, мадам, здравствуйте. Я вас вполне понимаю, что вы окончательно вправе сердиться» (А. Н. Толстой. Простая душа, 1919).
И вот до сих пор именно в синонимичном ряду простите, извините, прошу прощения — то есть этикетных слов, которые мы почти автоматически произносим, когда так или иначе побеспокоим кого-то, извиняюсь так и остается просторечным элементом, парией, не допущенным не только в официальный, но и даже в разговорно-литературный стиль. Уже не ужас-ужас, но как бы небольшое пятнышко на речевом костюме.
«Четверо конвойных потянулись к выходу. — Извиняюсь, — сказал Борташевич. — Продолжайте, — махнул рукой Хуриев. Представление шло к финальной сцене» (Сергей Довлатов. Зона. Записки надзирателя, 1965–1982).
Ирина Фуфаева,
науч. сотр. Института лингвистики РГГУ
Вспоминаю из старой русской литературы, не уверен, но, возможно, Гиляровского, про слово «извиняюсь»: «Слово «извиняюсь» появилось вместе с польскими ссыльными, появившимися в большом количестве после польского восстания».