Пятнадцатого декабря 2021 года в Петрозаводске завершился третий судебный процесс по делу историка Юрия Дмитриева, начавшийся в октябре 2020 года. Рассматривались эпизоды с фотографиями и хранением оружия (ст. 135; ст. 135, ч. 3; ст. 222, ч. 1; ст. 242.2, ч. 2, п. в УК РФ), по которым историк уже два раза был оправдан тем же судом в 2018 и 2020 годах. В рамках судебных прений прозвучали выступления прокурора, запросившей 15 лет лишения свободы, адвокатов и самого Дмитриева. Юрий Алексеевич выступил с последним словом, и судья Екатерина Хомякова удалилась обдумывать приговор. Свое решение она озвучит 27 декабря в 11:00. На днях стало известно, что Верховный суд РФ окончательно отклонил кассационные жалобы Ю. А. Дмитриева и его адвоката В. М. Ануфриева, оставив их без рассмотрения. Примечательно, что и процессы над «Мемориалом»* также, видимо, завершатся под Новый год. Ждем новогодних «подарков».
Накануне приговора в социальных сетях состоялся видеомарафон в поддержку Юрия Дмитриева, инициатором которого выступила актриса и режиссер Оксана Мысина. Прозвучали выступления писателей Дмитрия Быкова, Алисы Ганиевой и Льва Рубинштейна, драматурга и сценариста Андрея Курейчика, актрисы Юлии Ауг, режиссера Владимира Мирзоева, правозащитника Ольги Романовой, художника Светланы Елис, композитора и поэта Алексея Паперного, зав. домом-музеем Бориса Пастернака Ирины Ерисановой, фотографа и журналиста Виктории Ивлевой, журналиста Арины Бородиной и других. Публикуем полные версии или фрагменты расшифровок некоторых выступлений.
Лев Рубинштейн, писатель:
В последние недели слово «Мемориал» звучит часто и необычайно тревожно.
Авторитарная власть стремиться прибрать к рукам все общественные институты и особенно институты, ведающие общественной исторической памятью.
Чем дальше, тем отчетливее становится заметно, что к власти в стране пришли духовные, а может быть, и буквальные потомки и наследники палачей и доносчиков сталинского прошлого. Им совсем не нужна та память, которой управляют не они.
Я всегда говорил и говорю, что «Мемориал»* для меня это прежде всего люди. Это люди как правило высшей нравственной и интеллектуальной пробы.
Один из таких людей — Юрий Дмитриев, подвижник, последовательный и неутомимый восстановитель имен людей, замученных, убитых, закопанных, лишенных имен, обреченных на забвение преступной властью.
Власть не прощает такого. Она уверена в том, что не только закапывать, но и раскапывать, не только убивать, но и воскрешать — это ее исключительное право.
Вот уже сколько лет эта власть, ее суды и ее прокуратуры держат взаперти этого доблестного и несгибаемого человека, навешивая на него самые подлые обвинения, какие только возможны.
Им мало тех фантастических неправдоподобных сроков заключения, они требуют, как говорится, «продолжения банкета». Им нужна гарантия, что немолодой уже Юрий Дмитриев не выйдет на волю никогда.
Многие люди сочувствуют ему. Многие люди в меру сил и возможностей стараются как-то повлиять на его участь. Многие люди требуют освобождения невиновного человека, одного из достойнейших граждан страны.
Я тоже среди этих людей. Свободу Юрию Дмитриеву.
* * *
Владимир Мирзоев, режиссер:
Здравствуйте. Я хочу сказать два слова в поддержку Юрия Алексеевича Дмитриева. Хотя я чувствую что слово, другое, третье, тысяча слов ничего изменить в этой ситуации не могут, но я, тем не менее, хочу обратиться к узкой аудитории. Я хочу обратиться к тем людям, которые заказали это дело, которые держат Юрия Алексеевича в тюрьме, которые считают, что это правильно, которые полагают, что это им на пользу, которые уверены в своей силе и в своем праве вершить это недоброе дело.
Я к этим людям хочу обратиться.
Понимаете, мы временно находимся на этой земле. Мы на ней живем, пока мы живы. А потом нас нет — мы умираем. Мы умираем, лежим в земле, и такие люди, как Юрий Алексеевич, помогают всему живому бывшему оставаться на этой Земле. Жить в памяти, жить в текстах, жить в артефактах и так далее. То есть вы должны понять, господа, что вы боретесь с памятью, вы боретесь с тем, что составляет самую суть живого. Ведь живое, оно — по сути, формула его очень простая. Это изменчивость, наследственность и отбор.
Вы хотите уничтожить изменчивость. Вы хотите запретить альтернативные мнения. Вы хотите, чтобы было единомыслие в стране, чтобы все, как в казарме, по приказу мыслили и выражали свои мысли.
Вы хотите уничтожить наследственность, вы хотите уничтожить историческую память. То есть вы выбиваете второй член из этой триады, необходимой для того, чтобы была жизнь.
И наконец, вы хотите уничтожить отбор, потому что таких замечательных людей, как Юрий Алексеевич, вы сажаете в тюрьмы, держите в тюрьмах или убиваете.
Понимаете, вы противники жизни в нашей стране. Не нужно этого делать. Не воюйте с жизнью, не воюйте с живыми, не воюйте с памятью. Не воюйте с отдельным мнением, не воюйте с отдельным человеком, это все очень плохо кончится — для вас, для нас, для всех, для страны. Попробуйте мыслить чуть шире, быть менее узколобыми, менее мстительными, менее практичными в каком-то смысле. Не живите в своих мифах, живите в реальности, тогда всё будет по-другому в нашей стране, всё будет по-другому с вами, и все будет по-другому с такими праведниками, умницами и прекрасными людьми, как Юрий Алексеевич Дмитриев.
* * *
Дмитрий Быков, писатель:
Для нас, родителей учеников Киношколы, которые доверяли Юрию Дмитриеву своих детей на протяжении нескольких лет, потому что те неизменно летом ездили с ним на Соловецкие раскопки, обвинение его в педофилии звучит не просто абсурдом, а прямым оскорблением. То есть получается, что мы доверяли своих детей педофилу, который, правда, ни разу ничем себя не проявил. Напротив, дети, возвращаясь оттуда, говорили, что человека более чистого они не видели. Их поражала и дмитриевская готовность заниматься реставрацией чужих судеб и возвращением имен, и конечно, дисциплина, которая там у него царила. Мой сын, например, узнав, что Дмитриев арестован, сразу сказал: «Ну Дмитриев-то им покажет!», имея в виду тех, назовем их правоохранителями, которые пытаются его упихать в тюрьму.
Дмитриев может показаться — и кажется — человеком необычным, потому что тратить столько лет жизни и столько собственных средств на разоблачение преступлений режима, не очень-то, в общем, изменившегося, наверное, здоровый человек не может, наверное, здоровый потратил бы их на личную жизнь. Но Дмитриев никогда ни в чем не подал повода подозревать себя хоть в какой-то грязи. Это грязное сознание ГБ, грязное сознание подонков, которые пытаются замазать чистого человека самым позорным, самым омерзительным обвинением, не имея для этого никаких решительно аргументов.
Самое главное, конечно, это те люди, которыми они пользуются для пропаганды своей точки зрения. Посмотрите, кто в сетях отстаивает обвинение Дмитриева. Это либо графоманы, либо сами люди с предельно грязной биографией, либо люди, которые куплены — куплены на корню, и наглядно, и нагло, и конечно, это плевок в лицо обществу.
Я Дмитриева знаю лично, я летал к нему в Петрозаводск. Я должен сказать, что он человек чрезвычайно ершистый и совершенно неуправляемый, и именно поэтому для них принципиально его сломать. И именно поэтому ничего не получится. Вот я обращаюсь к нему: «Юра, Хоттабыч, как называют вас наши дети, потому что борода знаменитая, символ грозности и мудрости, она упоминалась во всех рассказах, — Юра, конечно, всё это развеется как дым, но сейчас я понимаю, как трудно. Просто знайте: ни один человек из тех, кто вас знает, никогда не поверит, никогда, просто потому что — стоит же чего-нибудь доброе имя и честь.
А тем, кто сейчас всё это для Дмитриева готовит, я могу пообещать только ад. Ада они, правда, не боятся, а в каком-то смысле в нем уже и находятся, но поймите, просто поймите все, кто еще не определился: позволяя делать всё это с Дмитриевым на протяжении пяти лет — выдвигать обвинения, отодвигать обвинения, потом выдумывать этот идиотизм с хранением оружия, потом фотографии дочери, никому не показанные, интерпретировать как распространение порнографии, — делая всё это, вы рубите свой сук, свой, не наш! Вот это надо помнить.
Ну, а Дмитриеву, конечно, мужества и свободы.
* * *
Андрей Волна, травматолог-ортопед:
Я не помню, когда это точно было — может быть, в конце 1980-х, может быть, уже в начале 1990-х, — когда мама буквально шепотом мне сказала: «Андрей, ты знаешь, а ведь твой дедушка, мой папа, был репрессирован».
К счастью, Андрей Семёнович Харченко, мой дедушка, вышел из лагеря достаточно быстро: по «бериевской» амнистии его отпустили в Комсомольске-на-Амуре, и он выжил. К тому времени, как мама мне говорила об этом, дед давным-давно умер, да и я сам родился лет через двадцать пять после всех этих репрессий. И тем не менее в моей семье, в семье моих родителей говорить об этом было не принято. Почему? Да потому, что был страх! Самый натуральный страх. Не говорили об этом. Этот страх был посеян советской властью.
И вот сегодня, когда идут эти бесконечные процессы над Юрием Алексеевичем Дмитриевым, когда пытаются закрыть и, наверное, закроют «Мемориал»*, власти предержащие снова пытаются поселить в нас страх. Но этот страх не является конечной целью — конечной целью является то, что россияне не должны иметь чувство собственного достоинства. Потому что именно на чувстве собственного достоинства базируется личная ответственность, уважение к себе, своей семье, ответственность перед страной и уважение к своей собственной стране, а это властям предержащим совершенно не нужно.
Вот именно поэтому они и пытаются снова посеять в нас страх. Помогут ли эти наши слова, помогут ли эти наши обращения? Я далеко не уверен в этом. Но и молчать нельзя, потому что, когда мы молчим, маховик репрессий разворачивается всё быстрее, быстрее и быстрее, — поэтому нужно говорить, поэтому и я говорю.
Свободу Юрию Дмитриеву! Руки прочь от «Мемориала»*! Свободу Алексею Навальному! Свободу всем политическим заключенным!
* * *
Ирина Ерисанова, директор дома-музея Б. Пастернака:
Иногда мне кажется, что всех нас просто проверяют на прочность. Проверяют на прочность наши чувства, сердце, нашу способность к сочувствию, к сопереживанию.
Собственно говоря, все мы в той или иной мере наделены воображением и вполне готовы, вполне способны представить то, что с нами не происходило. Нас не бросали в холодные «воронки». Не выводили из теплого дома, из теплого семейного дома не выводили на мороз, одетых в чем попало, иногда — с небольшим узелком или чемоданчиком. В теплом доме оставались люди. Близкие нашему сердцу люди, потому что видите — я тихонько перехожу в этот регистр, как будто бы это происходит со мной. Ровно это способно сделать воображение — заставить меня представить, как это могло бы быть со мной.
Меня вывели из теплого дома, бросили в холодный воронок, изнуряли часовыми невероятными допросами, не выключали свет, заставляли стоять сутки напролет, не одни сутки. Заставляли подписывать бумаги, потому что нет сил, физических сил нет вытерпеть то, что происходило, реально происходило с людьми. И доводило до самой последней точки — до самой последней точки, которую ставила пуля в затылок. Или в сердце. Или в лоб.
Но вот то, что сейчас с нами происходит, — всё это, собственно, удел нашего воображения, нашей памяти, нашей способности читать документы. Архивные документы, бесконечное множество свидетельств, напечатанных в книгах, изданных книгах. Но сегодня с нами происходят еще более страшные вещи. Мы могли бы пройти тот путь до последней точки, до последней пули. Но нас, что еще ужаснее, делают свидетелями. Свидетелями убийства человека.
Я абсолютно убеждена, что Юрий Алексеевич Дмитриев невиновен. Ни на секунду в этом не сомневаюсь. Ну, может быть, я в некоторой степени доверяюсь и собственной интуиции — не только потому, что его несколько раз уже оправдывали, потом опять призывали, потом опять что-то предъявляли, потом переворачивали все с ног на голову. Все эти бесконечные процессы, все эти пять лет истязаний человека.
Нас заставляют быть свидетелями этого. Свидетелями того, как убивают человека. Как сначала пытаются его оболгать. Потом пять лет ищут доказательства его несуществующей вины. Фабрикуют эти доказательства. Зачеркивают очевидное.
Я не хочу быть свидетелем. Я не хочу быть свидетелем убийства человека. Но меня заставляют. Меня заставляют.
* * *
Наталья Мавлевич, переводчик:
Пять лет длится дело Юрия Дмитриева, этот безумный триллер кривосудия. Всё здесь доведено до крайности. Обвиняемый — само благородство, обвинение — сама мерзость, нарочно выбранная, чтобы это благородство запятнать. Суд закрытый, но эхо его разносится по всему свету. Цель этого процесса — опозорив человека, стереть память о том, чему он посвятил свою жизнь, но получается наоборот: именно благодаря этому позорному — но не для Дмитриева — процессу тысячи людей узнают, что происходило в Сандармохе и Красном бору.
Третий раз мы ждем конца процесса и надеемся, что надругательства над истиной не произойдет, потому что не может же такого быть, не бывает! Хотя прекрасно знаем и понимаем: бывает, может. Свободу Юрию Дмитриеву! Свободу всем нам!
* * *
Эмилия Слабунова, депутат Законодательного собрания Республики Карелия (фракция «Яблоко»):
<… > Я только что вернулась из Петрозаводского городского суда, где проходят слушания по делу Юрия Алексеевича. Группу поддержки и вчера, и сегодня (15 декабря 2021 года. — Ред.) не пускают даже в коридор суда, она остается в вестибюле. Охранники и судебные приставы препятствуют тому, чтобы те, кто пришел поддержать Ю. А., могли встретиться с ним хотя бы взглядом, передать ему пожатие своих рук, и нет никакой возможности преодолеть это сопротивление. Всё это свидетельствует о том, что боится система, которая вершит такое «правосудие», — боится того, что мы, оказывая эту поддержку, не дадим им сломить сильный дух великого гражданина.
Ю. А. восстановил из небытия тысячи имен, вернул их семьям, вернул их обществу. Имена людей, которые погибли, приняли мученическую смерть от совершенно несправедливых, неправосудных решений, от произвола государства, которое не только не встало на их защиту, но и сделало их жертвами государственного террора. <…> Я хочу выразить поддержку Юрию Алексеевичу, всем тем людям, которые стоят стеной за то, чтобы не допустить расправы с прекрасным гражданином. Я знаю, что мы победим.
Свободу Юрию Дмитриеву! Требую прекратить преследование «Мемориала»*. Требую освободить политических заключенных. Требую отменить закон об иностранных агентах. Требую законности, справедливости и свободы российским гражданам. Требую защитить права и свободы каждого гражданина России.
* * *
Константин Козлов, журналист (Казахстан):
Честно сказать, о Юрии Дмитриеве я не слышал до того момента, как, собственно, вокруг него началась вся эта шумиха, когда прозвучало обвинение в педофилии, и черт знает еще в чем.
Вообще в последнее время на постсоветском пространстве обвинения в педофилии превратились в такой новый вариант подбрасывания наркотиков. Знаете, раньше, в нулевые годы, подбрасывали наркотики так, чтобы можно было человека упечь далеко и надолго. Эта практика никуда не исчезла, но все уже знают, что, если у человека нашли наркотики, значит, с вероятностью 89 или 90 процентов — это подстава наших правоохренительных органов. Я говорю сейчас про все, наверное, постсоветские республики — про Россию и про Казахстан точно, в огромной степени, к сожалению, и про Украину, про Беларусь вообще в последних нынешних условиях и говорить не приходится.
Но как только погружаешься глубже в деятельность Юрия Алексеевича Дмитриева, ты понимаешь, что дело тут, мягко говоря, нечисто. Зная то, чем он занимался, а для тех, кто не знает, я объясню — он занимался раскопками урочища Сандармох в Карелии, где захоронены жертвы большого террора. Там захоронено очень много жертв непосредственно большого террора 1937–1938 года, очень много деятелей украинской культуры, украинской интеллигенции. Там был расстрелян знаменитый режиссер Лесь Курбас, деятели времен правительства УНР, всё так называемое «расстрельное возрождение» — оно в огромной степени было расстреляно именно там, в Сандармохе. Но в России сейчас идет такое явление, как чекистский реванш, когда снова всё, что делало государство, особенно когда это самое государство было наиболее кровожадным и свирепым, объявляется делом государственной важности, что государство всегда право, что даже террор, даже насилие ни в коем случае не имеют права быть оспорены. Государство право априори, оно не может быть неправым. То есть, может быть, оно и было неправым, но всё равно оно было правым. Как сейчас говорят — «неоднозначно». «Сталинский террор — явление неоднозначное».
Это такой процесс, который не сегодня начался, точно так же сворачивали и хрущевскую «оттепель», когда после публикации «Одного дня Ивана Денисовича» спустя лет 7-8 снова начали говорить, что «всё не так однозначно, что врагов действительно было много, что нечего очернять наше славное прошлое», и как всегда любимая отмазка — «осуждая сталинский террор, вы тем самым подрываете подвиг ветеранов, вклад наших деятелей, нашего прошлого в победу в Великой отечественной войне» — в общем, как всегда, происходит вот такая ужасная подмена, когда народу специально вдалбливается в голову, что без террора не было бы и победы. Это ужасно.
Поэтому, согласно этой новой логике, всех, кто так или иначе говорит об ужасах сталинского режима (которые давным-давно подтверждены всеми документами, всеми архивами, которые были в какой-то момент открыты, к счастью у нас в Казахстане, в Украине архивы этого периода открыты, их можно изучать, так что все, кто в чем-то сомневается, могут ехать к нам в Алматы или в Астану, или в Киев, и спокойно сидеть в архивах и изучать документы того времени).
Поэтому Юрий Алексеевич Дмитриев занимался делом благородным, он возвращал имена, невинно оболганные и очерненные имена, их потомкам, людям, которые, может быть, даже не знали о своих предках. Я, например, о своих предках, по счастью, знаю. У нас в Казахстане принято считать, что ты не знаешь свою семью, если ты не знаешь семь колен. Я не знаю все семь колен по всем своим линиям, но я знаю хотя бы про пять своих колен, и знаю, что часть моих предков мне остались неизвестны, потому что они вливались в белые армии, мой дедушка и мой прадедушка вынуждены были сбежать из своего аула в Павлодарской области, спасаясь от Голодомора.
То есть историю из народной памяти никогда не вытравить. А сейчас ее пытаются вытравить из народной памяти, в том числе вот так подло, мерзко обвиняя в педофилии человека, который мог бы стать символом разоблачения преступного режима. Сталинский режим был преступным. Преступный режим — это не просто красивый словооборот. Преступный режим — это режим, нарушающий собственные законы. Печально известную «сталинскую» конституцию 1936 года. Даже ее, пускай это была филькина грамота, существующая только на бумаге и не имеющая никакого отношения к действительности, даже ее умудрялись нарушать. Даже свои собственные законы они умудрялись нарушать. Поэтому надо прекрасно понимать, простите за банальность, правило Римского права — ищи, кому выгодно, так вот — выгодно чекистам. Выгодно тем, кто сегодня снова пытается увеличить карательные органы, доказать, что те, кто против, это агенты ЦРУ, это подрывники, пятая колонна и так далее. Не буду подбрасывать вам термины, хотите хлебнуть этого дерьма — смотрите российское федеральное телевидение, политические ток-шоу («крик-шоу»).
Печально, но я не вижу, чтобы эта ситуация изменилась к лучшему. Мы можем, мы должны говорить, что это не суд, это судилище над Юрием Дмитриевым, но, к сожалению (не боюсь показаться пессимистом, я скорее реалист), к положительному эффекту вряд ли это приведет. Я очень хочу ошибиться в этом плане, но, к сожалению, как мне кажется, тенденции очень нехорошие, они идут по наклонной, и если еще лет пять, даже года два назад у многих было ощущение, что время скоро изменится, то события последнего года заставили думать, что дел, подобных делу Юрия Дмитриева, в будущем может стать только больше.
Как противостоять этому? Надо хотя бы пытаться не изменить самому себе. Если ты видишь, что творится, хотя бы просто скажи, чтобы тебе, подойдя к зеркалу, не хотелось в него плюнуть спустя какое-то время. Поэтому я выражаю поддержку Юрию Алексеевичу Дмитриеву, всем, кто неравнодушен, всем, кто борется, и всем нам я желаю в наше время, достаточно непростое, а в чем оно непростое — весь мир переживает непростые времена, не только Россия, не только Казахстан, не только постсоветское пространство.
Что бы я хотел сказать судьям? Знаете, мне нечего им сказать. Я примерно понимаю, чем всё это закончится. Юрию Алексеевичу я хочу пожелать сил. Просто чтобы он дожил до тех времен, когда мы будем считать его героем. Живым героем, вернувшимся к нам.
Политика постправды, эпоха постправды, в которую мы живем, она тем и страшна, что человека можно запятнать и запачкать просто в одно мгновение. Уровень дискуссии не только на постсоветском пространстве, но и во всем мире стремительно снижается. Поляризация достигла такого масштаба, что люди по любому поводу готовы наброситься друг на друга. И ужас в том, что многие с этим мирятся. Да, честно признаюсь, я тоже бросаюсь на людей с противоположной точкой зрения, я тоже бываю агрессивен, недели не прошло, как я вылез из очередного бана в «Фейсбуке», потому что действительно на некоторые вопросы я отвечаю довольно резко, у меня есть своя система координат, но все-таки как-то надо нам всем держаться какого-то нравственного компаса внутри себя.
Нельзя людей предавать, нельзя людей подставлять, не надо быть подлым. Сохранять в себе внутреннюю порядочность, как бы тяжело это ни было в наше время. Я хочу пожелать это всем. А Юрию Алексеевичу в очередной раз хочу пожелать сил, скорейшего освобождения. А судьи что — ну пусть это останется на их совести. Когда-нибудь, в отличие от тридцатых, сороковых, пятидесятых годов, то, что они творят, уже невозможно будет скрыть, и как-то им с их потомками придется объясняться. Поэтому всем нам силы и мудрости пережить этот непростой период на крутых поворотах истории.
* * *
Алиса Ганиева, писатель:
Всем привет, друзья. Я начинаю этот эфир в рамках марафона в поддержку Юрия Дмитриева, историка и политузника, который сейчас находится за решеткой. Сегодня исполняется ровно пять лет с тех пор, как Юрия Дмитриева, который открыл несколько мест захоронения жертв сталинских репрессий, политических репрессий; человек, который защищал историю, отправили в тот же круг ада, по которому когда-то шли те люди, останки которых он нашел в Красном бору, в Сандармохе и в других точках массовых захоронений.
Сегодня исполняется не только 5 лет со дня ареста Юрия Дмитриева. Сейчас, ровно в эти минуты, идет очередное судилище в Петрозаводске. Очень многие люди в том числе из Москвы, из Санкт-Петербурга, и мои коллеги-литераторы, находятся там в коридорах и на улице. В зал суда их не пускают, как обычно, процесс закрытый, и ожидают, чем закончится дело. Сегодня выступает защита, а прокуратура запросила Юрию Дмитриеву 15 лет за решёткой. Чудовищный срок.
Историку сейчас 65 лет. Из этих 65 лет 5 лет, за исключением 5 месяцев, которые он провел дома под подпиской о невыезде, он проводит за решеткой. Невинно совершенно. Человек очень стойкий, сильный. Он несмотря на эти холмы, валы, гейзеры клеветы, несмотря на то, как пытаются испачкать его доброе имя, его достоинство, несмотря на всё это, сохраняет силу духа. С ним можно переписываться, ему можно писать, и я призываю всех неравнодушных это делать, потому что, когда ты находишься в изоляции, очень важно чувствовать эмоциональную поддержку и понимать, что есть огромное количество людей, которые не верят в клевету и в ложь.
И в связи с этими событиями, в знак моей поддержки Юрия Дмитриева, мне хотелось бы вспомнить стихотворения некоторых русских поэтов, которые посвящали свои строки невинно арестованным, невинно расстрелянным, людям, которые пошли по этапу в 30-е, в 40-е, в 50-е, и, как мы видим, к сожалению, продолжают идти и сейчас. То есть черное дело Сталина, которого разоблачает Юрий Алексеевич Дмитриев, не закончено, и Сталин в своих новых реинкарнациях продолжает перемалывать жизни и судьбы и лишать Россию самых лучших своих граждан — в лице, в частности, Юрия Дмитриева.
Я прочитаю стихотворение малоизвестной поэтессы Анны Барковой. Оно как раз посвящено доносчикам, анонимщикам, тем самым людям, по наветам которых многие лишились семей, кто-то лишился жизни, кто-то — свободы, кто-то — возможности работать — точно так же, как сейчас Юрий Алексеевич Дмитриев, лишенный возможности продолжать свои раскопки, свои исследования, печатать свои труды, свои статьи, а самое главное — лишенный возможности обнять свою дочку, которую он взял когда-то из детдома точно так же, как и его самого когда-то взяли из детдома.
Стихотворение называется «Благополучие раба».
И вот благополучие раба:
Каморочка для пасквильных писаний.
Три человека в ней. Свистит труба
Метельным астматическим дыханьем.
Чего ждет раб? Пропало всё давно,
И мысль его ложится проституткой
В казенную постель. Всё, всё равно.
Но иногда становится так жутко…
И любит человек с двойной душой,
И ждет в свою каморку человека,
В рабочую каморку. Стол большой,
Дверь на крючке, замок-полукалека…
И каждый шаг постыдный так тяжел,
И гнусность в сердце углубляет корни.
Пережила я много всяких зол,
Но это зло всех злее и позорней.
Я думаю, что все те, кто сейчас осуществляет слежку за безвинными людьми, пишет на них доносы, сотрудничает со спецслужбами для того, чтобы фальсифицировать политические (и не только) уголовные дела — все они, наверное, чувствуют этот укол совести порой, даже тогда, когда кажется, что совести давно нет. И всё это по-своему рабы — и сотрудники центра «Э», и многие другие жалкие душонки. Их можно было бы пожалеть, если бы их руками, их нечистыми ртами не ломалась правда, не оскорблялось бы правдивое слово, не оскорблялась бы история.
Ну и я, наверное, прочту еще одно известное стихотворение — Булата Окуджавы, которое сейчас как нельзя актуально.
Давайте придумаем деспота,
Чтоб в душах царил он один
От возраста самого детского
И до благородных седин.
Усы ему вырастим пышные
И хищные вставим глаза,
Сапожки натянем неслышные,
И проголосуем все — за.
Давайте придумаем деспота,
Придумаем, как захотим.
Потом будет спрашивать не с кого,
Коль вместе его создадим.
И пусть он над нами куражится
И пальцем грозится из тьмы,
Пока наконец не окажется,
Что сами им созданы мы.
Где начинается деспот, где кончаемся мы, и наоборот — это большой вопрос, над которым каждый из нас мог бы задуматься, а пока хотелось бы еще раз пожелать сил, энергии и веры в хороший, светлый исход Юрию Алексеевичу Дмитриеву, спасителю памяти о сталинских репрессиях, открывателю мест массовых репрессий в Карелии, человеку, который пытается спасти то, что сейчас заметается под ковер, замалчивается, правду о тех сотнях, тысячах безвинно пристреленных и расстрелянных, которыми он занимался много лет, еще с 90-х годов. Напомню, что в 1997-м году он и его коллеги открыли место массовых захоронений в урочище Сандармох, где были за несколько ночей убиты почти 10 тысяч человек. Сейчас на официальном уровне эта правда всячески скрывается и, несомненно, именно с этой деятельностью Юрия Дмитриева был связан его арест в декабре 2016-го года, 5 лет назад, и то грязное «порнографическое» дело, которое тянется до сих пор дело, которое невозможно доказать, потому что это придумано и сляпано из палок, дело, по которому Дмитриев был оправдан дважды и снова Верховным судом Карелии загнан за решетку.
Несмотря ни на что, мы будем верить, что прокуроры, которые запрашивают 15 лет пожилому честному человеку, заботившемуся о своей приемной дочери, о своих родных детях, а самое главное — пытавшемся восстановить какие-то лакуны и отсутствующие паззлы истории, что этот человек будет на свободе, а те, кто просит для него, по сути, смерти, падут и проиграют. Поэтому, несмотря на темень, мы все равно верим в свет, мы всё равно посылаем Юрию Дмитриеву наше солидарное слово. И также хочется сказать спасибо всем тем, кто, несмотря на эти метели и морозы, нашел в себе силы отправиться в Петрозаводск и, по хорошей традиции, поддерживать Юрия Алексеевича за стенами Петрозаводского суда.
Свободу Юрию Дмитриеву! Спасибо вам, друзья!
Благодарим Тамару Спектор-Оборину за помощь в рашифровке выступлений.
* В реестре «иноагентов» Минюста РФ.