Везде кризис. Или разговоры о нем. Или страхи. В бюджете Академии наук зарплата сотрудников — не та статья расходов, на которой можно сэкономить, но уж, конечно, денег нам не прибавят. Тем временем за десяток примитивных таблеток, которые, однако же, мне необходимы, в мае этого года я заплатила 8 руб. 25 коп, а в ноябре — 35 руб. …
«Эхо Москвы» четыре раза в день предлагает мне послушать оценки экспертов в новой рубрике «Кредит доверия». Чем больше слушаю, тем меньше доверяю — не «Эху», разумеется, а власть имущим.
Однако недоверие как таковое, как установка, тем более как черта характера мне в высшей степени несвойственно и потому особенно травматично. Есть такое социологическое понятие — радиус доверия. В обществах с «протестантской этикой» (не буду здесь уточнять современную трактовку термина Макса Вебера) радиус доверия велик и захватывает — пусть в идеале — всех моих сограждан, воплощаясь в чувстве общности судьбы, эмпатии и доброжелательности.
Общество с радиусом доверия, ограниченным семейным кругом, — это общество бедное, ригидное, закрытое для сотрудничества и в общем равнодушное к Другим.
Атмосфера всеобщего недоверия, порождаемая страхами и ожиданиями худшего, страшна уже сама по себе: по своей злокачественности она опережает прямой экономический ущерб, блокируя душевное равновесие и способность к духовным усилиям.
Понятно, например, что просветительство как таковое, т.е. как деятельность, изначально адресованная всем, предполагает большой радиус доверия и не обязательно артикулируемую, но от этого не менее несомненную оптимистичную ориентацию на общее благо.
Как правило, просветительская деятельность не рассчитана на материальное или иное непосредственное вознаграждение, чем бы оно ни измерялось; цель просветителя — углубление понимания и открытие новых смыслов для всех, кто пожелает этими открытиями воспользоваться.
Если говорить о просветительских текстах, то, по моим наблюдениям, наибольший эффект достигают те из них, которые написаны серьезными специалистами в своих областях — разумеется, если авторы владеют словом. Именно с этих позиций я в свое время попыталась представить читателям книгу А.К.Звонкина «Малыши и математика» (см. о ней в моей статье в ТрВ №16N): в октябре этого года книга Звонкина была выдвинута на премию Фонда «Династия» — «Просветитель».
Но вот передо мной книга вроде бы заведомо специальная -«Волгоград-фортепиано-2008. Сборник статей и материалов по истории и теории фортепианного искусства» (Волгоград, 2008). На самом деле, это в высшей степени достойный просветительский труд, который будет многим интересен и полезен.
Это уже третий сборник с аналогичным заглавием: первый вышел в 2000 г., следующий — в 2004-м. В выпуске 2004 г. редактор-составитель всех трех сборников, известный пианист Михаил Лидский, перепечатал из журнала «Отечественные записки» мои заметки о Рихтере, написанные в связи с выходом в русском переводе книги Бруно Монсенжона. В процессе работы над публикацией мы с М.В. Лидским «заочно» познакомились, и я смогла оценить давно, казалось бы, забытую требовательность редактора к уровню издания.
Когда я получила «авторский» экземпляр, то неожиданно — за вычетом нескольких совсем уж специальных материалов — не могла от книги оторваться: сборник «Волгоград-фортепиано-2004» оказался на редкость интересным чтением.
Здесь самое время отметить, что я не принадлежу к славному племени меломанов, филофонистов и знатоков, хотя музыка всегда занимала в моей жизни по-настоящему важное место. Но столь многое именно в любимых сочинениях связано с кругом людей, уже переселившихся в мир иной, что последние десять лет я слушаю музыку куда реже, чем прежде… Казалось бы, раз уж я мало слушаю, то зачем читать о музыке?.. Но я всегда стремилась как-то расширить впечатления от непосредственного восприятия музыки. Началось это с того, что еще студенткой я «откопала» в букинистическом на Тверской два томика Ромена Рол-лана «О музыке и музыкантах» — это был период моего увлечения Lieder Гуго Вольфа, которые у нас до поры почти не исполнялись.
(www.alefmagazine.
com)
Рецензирование сборника «Волгоград-фортепиано-2008» я оставлю профессионалам, тем более, что в этой книге собраны тексты разных жанров, соответственно и предназначены они разным адресатам. Например, пианисты получат редкую возможность познакомиться с факсимиле нот с пометками удивительной пианистки Марии Израилевны Гринберг, столетие со дня рождения которой отмечается в этом году.
Я же далее упомяну лишь некоторые статьи, интересные и полезные всем людям с музыкальными интересам и пристрастиями — а их среди ученых всегда было много.
Замечательно удачными мне показались мемуарные очерки, где музыканты разных возрастов вспоминают знаменитых педагогов, исполнителей и композиторов, с которыми им доводилось встречаться, вместе играть, учиться у них. Я успела услышать вживую многих героев этой книги, включая легендарного Эмиля Гилельса, отца и сына Нейгаузов, Владимира Софроницкого, Якова Флиера, Льва Оборина и Виктора Мержанова. Тем более интересно было посмотреть как бы издали на общую картину русской фортепианной школы, как ее представил В.К.Мержанов в беседе с Арамом Гущяном.
Живостью и пластичностью выделяется очерк Игоря Берова «Незабываемая Берта», посвященный Берте Соломоновне Маранц, ученице Г.Г.Нейгауза, на которой держалась Горьковская фортепианная школа.
Известный ученый, директор Института водных проблем РАН, В.И.Данилов-Данильян, страстный филофонист и, как он себя называет, «сознательный меломан» с юношеских лет, воздал должное редкому человеку — Татьяне Григорьевне Шаборкиной, которая по существу создала — в пятидесятые годы! — Музей Скрябина. Ведь это был не столько музей, сколько своего рода оазис для тех, кто не желал ограничиваться официально разрешенным репертуаром, т.е. музыкой, исключавшей Скрябина и Шостаковича, не говоря уже о многих других. Довольно трудно себе представить, что молодым людям, еще ничем себя не проявившим на каком-либо поприще, Татьяна Григорьевна звонила домой, чтобы пригласить послушать игравших в музее Софроницкого, Нейгауза, Юдину.
(www.opec.ru)
Отдельный раздел в сборнике, названный «Событие», посвящен недавно вышедшей книге ГБ.Гордона «Эмиль Гилельс / за гранью мифа» (М., Классика — XXI, 2007). О книге пишут три автора: в жанре эссе -П.В.Спицын из Владимира; в жанре очень точной академической рецензии — Е.Н.Федорович (главный редактор сборника, известный исследователь русской школы фортепианной игры и проректор по научной работе Уральской государственной консерватории); в жанре пристрастного и яркого разбора — редактор-составитель сборника М.В.Лидский, который дал своему тексту подзаголовок «реферат-рецензия». На самом деле текст Лидского — это очерк истории советской музыкальной и, в немалой мере, — культурной жизни, совмещающий академическую документиро-ванность (40 ссылок на источники!) и продуманную личную позицию.
Есть в книге тексты совершенно неожиданные, — казалось бы, сугубо специального назначения, а тем не менее содержательные для всех, кто много слушал, и уж тем более — для тех, кто учился музыке. Так, ученик Льва Оборина С.И.Осипенко (ныне известный педагог, профессор Ростовской консерватории) записал методические указания Учителя о том, как следует исполнять «Времена года» Чайковского — для каждой из 12 пьес по отдельности. Конечно, если ты сам не играешь, то какой смысл в указаниях, когда и как надо брать педаль, — но соображения Оборина отнюдь не сводятся к технике, тем более, что у большинства из нас «Времена года», что называется, на слуху.
Принципиально важным мне представляется очерк М.В. Лидского «Вслед юбилею Моцарта», где дается поучительный анализ столь популярного ныне аутентизма. В пределе аутентизм предполагает исполнение музыки определенной эпохи, на инструментах той же эпохи, и притом жестко следуя указаниям композитора. Очевидно, однако, что в подобном виде эта установка противоречит духу музыки, заново рождающейся при подлинно творческом ее исполнении.
Ни маэстро Николаус Арнонкур, ни такие наши виртуозы аутентичного исполнения, как Т.Гринденко и А.Любимов, вовсе не выдвигали на первый план догматическое следование стилю исполнения, который имел место в далеко отстоящие от нас эпохи. А.Любимов очень удачно выразился, подчеркнув, что ау-тентизм из живого движения успел быстро превратиться в очередной норматив — что всегда бесплодно для искусства.
В науке живое движение тоже не всегда может избежать превращения в моду, а уж последняя — хотя бы на время — неизбежно становится нормативом. Но злоупотребление нормативом ведет к кризису, а последний — нередко — к выздоровлению.
Так что слушайте музыку — очень помогает.
Ревекка Фрумкина