От Хаммурапи до Аси Казанцевой. Что социальные науки могут сказать о продаже сексуальных услуг

Недавно в пространстве Интернета разгорелась дискуссия вокруг книги Аси Казанцевой «Как мозг заставляет нас делать глупости» (2013). Внимание неравнодушных читателей и читательниц, комментаторок и комментаторов привлек следующий отрывок: «Но одно можно сказать с уверенностью: если проституция существует во всех человеческих сообществах во все времена, значит, ее нельзя назвать абсолютно противоестественной; в нашей психике есть какие-то механизмы, которые способствуют склонности женщины заниматься сексом за деньги или другие ценные ресурсы. По крайней мере похоже, что для женщины это более естественно, чем для мужчины».

После этого тезиса Казанцева углубляется в самую что ни на есть толщу истории, доходя до самых до ардипитеков, в сообществах которых, по мнению писательницы, и зародилась проституция или, по крайней мере, ее примитивная протоформа. Заявление это настолько сильное, можно даже сказать провокационное, что общественная реакция и полемика вокруг него не вызывают большого удивления.

Прежде чем попытаться разобраться с текстом лауреата премии «Просветитель», мне бы хотелось обозначить свою позицию. Так вышло, что никто из нас не идеален, и не всем дано стать нейрофизиологами и постигнуть тайны этой науки. А именно в рамках этой дисциплины (точнее, ее научно-популярной версии) написан обсуждаемый труд.

И нужно сказать, что среди экспертов в этой области книга заслужила хорошую репутацию. Так, например, на страницах ТрВ-Наука она была названа «лучшим текстом на тему „нейробиологии повседневности“» [1]. Но я, к сожалению, не нейробиолог; специализируюсь большей частью в области наук социальных и имею особую привязанность к гендерным исследованиям. Поэтому тезисы Казанцевой о гендерной специфике психических механизмов, относящиеся к дисциплине, к которой я не имею никакого отношения, я разбирать не стану. Но кое-что сказать о том, как проституция исследуется в социологии, истории и антропологии, у меня, надеюсь, получится.

По сути, аргумент Казанцевой воспроизводит один из самых распространенных стереотипов о проституции как «древнейшей профессии», которая якобы зародилась в незапамятные времена и встречается абсолютно во всех типах обществ, независимо от их способов организации. Даже в Кодексе Хаммурапи уже про это есть, пишет Ася. Однако это не совсем так.

Прямого упоминания проституции в этом кодексе нет. Там действительно упоминаются разные жрицы, некоторые из которых вовлечены в ритуалы, связанные с сексуальностью, но не более того. Правда, этот последний феномен зачастую принято называть «храмовой проституцией», то есть проституцией, связанной не с коммерческими функциями, но с сакральными и обрядовыми.

Однако, как замечает историк Герда Лернер (Gerda Lerner), такое употребление слова «проституция» по отношению к древним культовым практикам является досадной путаницей, вызванной переносом современных западных понятий и представлений на другие эпохи и культуры.

По справедливому утверждению Лернер, обрядовые ритуалы и оказание сексуальных услуг в обмен на деньги представляют две совершенно разные практики, обладающие различными значениями, целями, связанными с разными представлениями и общественными институтами, которые поэтому не стоит смешивать, если мы действительно хотим их понять.

Но если проституция не зарождалась во времена Хаммурапи или, тем более, ардипитеков, то когда же? Исследовательница Джулия Варела (Julia Varela), также в провокационном стиле, назвала проституцию не древнейшей, но современнейшей профессией. Это утверждение подразумевает, что феномен проституции — такой, каким мы его знаем, — зародился не до начала времен, но в определенном историческом контексте, а точнее, в период, который принято называть Новым временем. Именно тогда начались процессы урбанизации, индустриализации, секуляризации и трансформации политических институтов и гендерного порядка в западных обществах, которые привели к появлению современной проституции. И кажется, что с этим утверждением согласны многие современные ученые из разных областей гуманитарного знания, занимающиеся исследованием этого феномена.

Социолог и антрополог Лора Мария Агустин (Laura Maria Agustin) пишет, что оказание женщинами сексуальных услуг за деньги является действительно довольно распространенным феноменом, что тем не менее не означает, что мы с полным правом можем катего-ризировать каждый такой случай как проституцию. Так, например, историк Лиа Отис (Leah Otis) в своих работах показывает, что в средневековом лангедокском обществе существовал феномен коммерческого секса. Но само понятие проституции отсутствовало, так же как отсутствовало представление о проститутках как об определенной, распознаваемой социальной фигуре. Более того, по мнению исследовательницы, в то время оказание платных сексуальных услуг не считалось каким-то отклонением и не подлежало маргинализации, но, напротив, составляло «признанную, хотя и не самую уважаемую профессию».

Агустин также отмечает, что в средневековом английском отсутствовало понятие, обозначавшее исключительно оказание платных сексуальных услуг. А наиболее распространенное понятие whore имело широкий круг значений и могло подразумевать любые сексуальные практики вне брака, как и просто аморальное поведение.

Это означает, что в это время еще не сформировалось представление о проституции как о некоем особом роде занятий. Скорее, этот феномен рассматривался как одно из проявлений порока, слабости человеческого духа и тела, но не привлекал специального внимания. Поэтому историк Жак Розью (Jacques Rossiaud) пришел к выводу о том, что в целом женщины, оказывавшие коммерческие сексуальные услуги, были интегрированы в средневековое общество в качестве его естественной, пусть и не самой лучшей части, «неизбежного зла», по выражению теологов.

А Хендерсон (Tony Henderson) указывает на то, что эта ситуация была характерна еще и в XVIII веке для рабочего класса в Лондоне, среди которого женщины, продающие свои сексуальные услуги, имели такой же статус, как и любая другая группа «простонародья», и, соответственно, у них не было особых проблем с переходом к другим социальным ролям.

Но в целом ситуация начинает меняться с конца XVIII века. В это время формируется представление о проститутках как о женщинах особого рода и поэтому требующих специального внимания со стороны таких институтов, как суды, полиция, исправительные учреждения и больницы. Наиболее ярко эта тенденция обнаруживается в трудах психолога Чезаре Ломброзо, считавшего, что проститутки отличаются определенными физиологическими врожденными особенностями, такими как сниженная чувствительность и неразвитость умственных способностей.

В это же время создаются специальные медицинские и полицейские отделения, предметом внимания которых становится именно проституция. Таким образом, если средневековые общества пытались интегрировать коммерческие сексуальные услуги и тех, кто их оказывает (хотя это и не исключает существования определенных ограничений), в свое социальное тело, то общества нововременные стремятся их исключить и искоренить. Проституция перестала быть «неизбежным злом» и стала восприниматься как угроза общественному порядку, буржуазным семейным ценностям, здоровью и численности наций.

Во второй половине XIX века начинает формироваться и другая современная тенденция, в которой «падшие женщины» рассматриваются уже не как угроза, но как жертвы общественного порядка, в частности социального неравенства и мужской порочности. Поэтому их нужно не наказывать, а спасать, возвращая на путь добродетели с помощью нравственных поучений и исправительных работ. Именно в этой тенденции, по мнению некоторых современных исследователей, берет свое начало одно из направлений современного феминизма, получившее название неоаболиционизма.

Неоаболиционистки рассматривают проституцию как предельное воплощение патриархальной власти, угнетения женщин мужчинами. Согласно этому подходу женщины, вовлеченные в проституцию, по определению являются жертвами, а сама проституция представляет собой институциализированное насилие над женщинами. Апологетки этой позиции особое внимание уделяют случаям физического насилия в секс-индустрии, крайне тяжелым условиям работы, вовлечению с помощью обмана и связи с торговлей людьми. Отрицая возможность того, что женщины могут в подлинном смысле выбирать секс-работу, неоаболиционистки предлагают введение законодательных мер (таких как криминализация клиентов), направленных на борьбу с секс-индустрией как таковой.

Но в феминистской теории существует и другое направление, согласно которому секс-работа (этот термин используется как менее стигматизирующий и маргинализирующий, в отличие от «проституции») сама по себе не связана неизбежно с насилием, тяжелыми условиями труда, обманом и отсутствием удовольствия. Скорее, все эти негативные эффекты являются следствием того, что секс-работа юридически и символически исключена из «нормального» общества, социально стигматизирована и маргинализована.

Из этого делается вывод, что изменение условий – общественное признание, декриминализация, лишение социальной стигмы, гарантия прав – способствовало бы улучшению ситуации в секс-индустрии. В качестве подтверждения этой позиции можно привести результаты исследования Анны Контулы (Anna Kontula), основанного на изучении финских секс-работниц. Она пишет, что, благодаря тому что опрошенные ею женщины обладают значительной автономией, то есть возможностью самостоятельно выстраивать свой рабочий график, выбирать клиентов, устанавливать плату, они не только способны достигать экономического благополучия, но и ощущать свою власть над мужчинами и даже получать сексуальное удовольствие.

Всё это прежде всего говорит о том, что даже сейчас не существует однозначного представления — что же такое проституция и как она определяется. Более того, как было показано, в разные эпохи и в разных типах обществ обмен сексуальных услуг на деньги или другие блага может иметь совершенно разные значение и смысл и по разному размещаться в структуре общества. Поэтому с исторической точки зрения говорить о том, что проституция существовала у ардипитеков или во времена Хаммурапи, мягко говоря, не совсем корректно.

А если к этому добавить еще и то, что значение таких понятий, как «секс», «сексуальность», «пол» и «гендер», также меняется в разные исторические периоды, в разных культурах и сообществах, и, соответственно, функционируют они тоже по-разному (не секс создал человека, как утверждает автор «Как мозг заставляет нас делать глупости», а человечество изобрело секс, притом довольно поздно), то тезис Аси и вовсе рассыпется на наших глазах.

С таким же успехом среди достопримечательных ардипитеков можно постараться найти зачатки современного государства или теории хаоса. Но пусть соблазн и велик, лучше этого не делать.

1. Бесчастнов П. Нейробиология повседневности // ТрВ-Наука. № 152 от 22 апреля 2014 года.