Уважим в нем несчастия
и несозревшие надежды…
Пушкин о Батюшкове
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга Андрея Зорина «Появление героя» с подзаголовком «Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века» (М., 2016).
Читатель, интересы которого далеки от изучения русской культуры/литературы/истории указанного периода, из заглавия поймет лишь то, что в книге речь пойдет о допушкинской эпохе; словосочетание эмоциональная культура требует расшифровки — и в дальнейшем автор ее представит.
Имя героя книги — поэта Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803) читателю, скорее всего, не знакомо. А ведь изучением немногих текстов, оставленных рано умершим Андреем Тургеневым, — главным образом его дневников — занимались такие классики гуманитарной мысли, как Александр Веселовский, Юрий Лотман, Владимир Топоров, Вадим Вацуро.
Пристальное исследование дневников Андрея Тургенева, по мнению Зорина, позволяет понять, как противоречивые индивидуальные переживания совмещались в одном человеке, чтобы в перспективе составить своего рода потенциал культуры. Теперь, полагает Зорин, вопрос о месте Андрея Тургенева «в литературном процессе <…> можно считать в основном выясненным», и потому в книге «речь пойдет о любви и смерти».
Свою смерть Андрей Тургенев выбрал сам: вернулся с прогулки в мокрой одежде, в ней же лег спать и вдобавок, уже больным, выпил холодного чаю. Никто из современников и никто из исследователей не нашел типичных для той эпохи несчастий, которые бы объяснили его решение уйти из жизни, — таких как безответная любовь, угроза бесчестия и т. п. Из слов, сказанных Пушкиным о Батюшкове, к Андрею Тургеневу отнести можно лишь несозревшие надежды…
Итак, в 1803 году Андрей Тургенев был молод, здоров; благополучию его семьи ничто не угрожало. Отец его, Иван Петрович, был высокообразованным человеком и известным масоном; он много переводил — в том числе важнейшую для масонов книгу: популярное пособие Джона Мейсона по нравственному самосовершенствованию.
В масонской среде, в которой воспитывался Андрей Тургенев, не только поощрялось, но даже предписывалось ведение дневника; был такой дневник и у Ивана Петровича Тургенева, причем автор был весьма суров к себе.
Андрей Тургенев систематически вел дневник три с половиной последних года жизни. Понять содержание дневника, описывающего жизнь молодого человека конца XVIII — начала XIX веков, можно при условии, что читатель представит себе «внутренний пейзаж», где эта жизнь протекает. С этой целью анализ дневниковых записей Андрея Тургенева в книге Зорина предварен подробным повествованием о среде, к которой принадлежал его герой (первые 200 страниц книги).
Это двор и императорский придворный театр, где пьесы пишет сама императрица, а ставят их воспитанницы Смольного института. Круг розенкрейцеров с культом внутреннего и сокровенного; вдумчивого чтения и самоанализа; обширной переписки и уединенных прогулок. Молодой Карамзин, давний друг семьи, которому покровительствовал Иван Петрович Тургенев, служивший директором Московского университета.
Пристальное повествование о дневнике Андрея Тургенева начинается в третьей главе книги. Андрей Иванович, недавний выпускник Московского университета, служащий «без жалования» в Архиве Коллегии иностранных дел (именно этих молодых людей позже назовут «архивными юношами»), решил начать писать дневник. Туда он предполагал заносить литературные и театральные впечатления, а также анализировать свои мнения, чувства и настроения, «не боясь ничьей критики». Со временем Тургенев также переписывал в дневник важные для него письма.
Этот «Дневник» Зорин анализирует с точки зрения конфликта культурно дефинированных «эмоциональных матриц», воплощенных в личности автора. Так, автор дневника хотел бы перевести на русский важнейшие лично для него тексты — «Вертера» и «Коварство и любовь». Однако без особых причин эти пробы — впрочем, как и другие подобные попытки — не идут дальше нескольких фрагментов и быстро выдыхаются.
Дневниковые записи Тургенева более всего отражают его эмоции и мечтания; у него, по существу, нет планов, сколько-нибудь укорененных в реальности, — и вовсе не в силу объективной невозможности их реализации.
При этом Андрея Ивановича трудно назвать легкомысленным или поверхностным, однако он всякий раз оказывался не готов ни к систематическим умственным трудам, ни к эмоциональным связям, которые бы его к чему-то обязали или в чем-то ограничили.
В своих отношениях с любившей его Екатериной Фёдоровной Соковниной Тургенев, быть может, и хотел бы отдаться во власть эмоций, но с ужасом чувствовал в себе холодность. Эта холодность тем более его самого удручала, что чувство Соковниной было не менее цельным и трагичным, чем столь понятные Тургеневу чувства Вертера и других любимых им литературных героев…
По выражению Зорина, Андрей Тургенев был своего рода «пилотным выпуском» человека русского романтизма. Логика душевных движений Тургенева, быть может, станет для нас более внятной, если мы воспользуемся метафорой Андрея Зорина, написавшего в заключении к книге, что «таившийся в Андрее Тургеневе Онегин убил своего Ленского»…
В марте 1802 года Андрей Тургенев писал:
А вы, которы в нем отраду находили,
Которые его взлелеяли, любили
И для которых он в степи благоухал,
Проститесь с ним навек! С поникшими очами
Вы будете стоять над местом, где он цвел,
Вы вспомните о нем, и, может быть, с слезами,
Но он для ваших слез опять не расцветет
И только прах один печальный здесь найдет.
Книга Андрея Зорина «Появление героя: Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века» вошла в длинный список премии «Просветитель-2016». Рецензию на нее Екатерины Буз ТрВ-Наука публиковала в № 205 от 31 мая 2016 года.
Редакция